(«и потрахаться в крови»)

— Я бы хотела сказать, что ты меня не знаешь, но…

— Но не прокатит, – Рик устраивается на подушке поудобнее. — Потому что я знаю всё, вплоть до того, чем ты болела в детстве.

— Звучит мерзко. И отчасти жутко.

— Ага. Ты удивишься, сколько всего можно узнать, имея на руках один только номер телефона. Ну, и контакты человека, который умеет с ним обращаться.

— Это легально? – единственный вопрос, что она осмеливается задать.

— Напомни, когда в наших отношениях вообще было что-нибудь легальное.

Гилл прикусывает губу:

— И то верно.

На ребре его ладони ядовито-красным выбито: «Конец близок».

— Но будет несколько условий.

Скарлетт переводит взгляд на него.

— К кухне не подходи. Судя по твоим навыкам, единственное, что ты можешь там устроить – это поджог.

Она не спорит.

— Как скажешь.

— И к террариуму, кстати. И паука в блендер засовывать тоже не стоит, хорошо?

— Хорошо.

— А ещё не разговаривать со мной по утрам.

— Это ещё почему?

— Потому что. Не спрашивай, я всё равно не отвечу.

— Все твои условия? – интересуется, голову кладя на своё плечо.

— Доработаю их в процессе.

— Отлично, – говорит она.

— Замечательно, – говорит он.

— Превосходно.

— Изумительно.

— Завали ебало.

Ему всё ещё нравится.

Ричард трёт глаза и сладко потягивается, мысленно проклиная и себя, и её. Мнимая ненависть – то, чем он обороняется и то, чем упивается – начинает забываться. Он спокоен, ведь, кажется, защищаться не от чего. Всё хорошо: с неба не полил кислотный дождь и земля не разверзлась под ногами, ветер не разносит пыль радиации и время не замирает. Всё в порядке, наверное.

Всё в порядке, но ему пищевод проедают могильные черви, а плевра сгнивает.

— Что смотришь?

Рик не замечает, как пялится на неё в открытую. Просто наблюдает, ничего не говоря: очерчивает линию губ, спускается к шее с бледнеющим синяком, оглядывает пряди тёмных волос. Только в глаза смотреть не хочется.

Он, может быть, тоже скучал.

— Мне уже смотреть нельзя? – фыркает, отворачиваясь.

(«так не должно быть»)

— Нет, сначала ты обязан получить моё письменное соглашение, – язвит Скарлетт. — Руку дай.

— Зачем? – приглушённо, куда-то в подушку.

— Выломаю, блять, в обратную сторону, – отскакивает от её зубов. — Дай.

Ричард хочет закатить глаза, но всё же делает то, о чём просят.

— На, – притворяется, будто недоволен. — Убедительно прошу ею не дрочить.

— Иди нахуй, – сонно проговаривает Гилл, касаясь его ладони.

Она смыкает их пальцы в замок, а он почти счастлив.

— Куда угодно, только бы подальше от тебя.

Баркер отрекается от самого себя, когда думает, что всё не так уж и плохо. Пожалеет.

Обязательно.

========== XVII: ШИПЫ ОТ РОЗ ОТРАВЯТ СЛАБОГО ==========

— Как думаешь, – Скарлетт проворачивает в руках чистый скальпель, сталь которого поблёскивает в белом свете подвальной лампы, – если мы бросим её голову где-нибудь в пригороде, комендантский час введут?

Сегодня Рик нервозен. Она подмечает, как слегка вздрагивают его пальцы, держащие чёрную сигарету, и как бегает взгляд неуверенных глаз. И её это, чёрт возьми, раздражает.

Отлавливать пьяных девчонок на безлюдных улицах – одно удовольствие.

Губы Скарлетт растягиваются в улыбке. Гилл изучает инструмент долгим взглядом. Подвал Баркера – самый настоящий лабиринт из просторных серых комнат. Ей даже начинает казаться интересным план постройки этого дома; как-нибудь потом. Чуть позже.

Ричард держится в стороне: подальше от стола, на котором, связанная по рукам и ногам, лежала бессознательная девушка в коротком сверкающем платье. Одета она была до того безвкусно, что Скарлетт еле удержалась, чтоб не пробить ей глаз её же шпилькой. Не самая красивая, но верный пёс искусства – Баркер, а не она: своё искусство Гилл видит не в материальном.

— Дьявол, как мило, – кромкой Скарлетт поддевает цепочку крестика, безвольно свесившегося с короткой шеи. Копна рыжих волос (у неё выработалась подсознательная ненависть к рыжеволосым сукам), разбросавшихся по угловатому лицу, закрывала глаза непонятного водянистого оттенка.

Тряпка с парами эфира и тёмный трущобный переулок – лучшего сочетания не придумать.

— Зачем тебе это? – спрашивает Рик, шурша золотистой пачкой. Поджигает уже третью подряд. Скарлетт закатывает глаза.

— Ты дымишь, как паровоз, – вздыхает, вытаскивая тлеющую сигарету из его рта. — Скоро кусками лёгких харкаться будешь, – Гилл тушит её об стол, бросая окурок туда же. — Может, прекратишь?

— Тебе-то какая разница?

— Мне есть разница, – она берёт лицо Рика в холодные ладони, своими губами почти касаясь его. — Теперь мне есть разница, помнишь? Мы – одно целое. Отныне и навсегда, правда же?

Её голос, кажется, соткан из чистого безумия; тёплый и вкрадчивый, он опутывал его шею колющей проволокой бесконечной длины. Горло сдавливает и дерёт, как при ангине. Рик только кивает.

— Вот так, – она не перестаёт глупо улыбаться, притягивая ближе к себе. Скарлетт почти силой заставляет поцеловать её, когда Ричарду кажется, что его вот-вот вывернет наизнанку. — Сдохнешь ты – сдохну я. И наоборот, да?

Его слепит блеск скальпеля, прямиком на уровне глаз.

— Да, – поджимая губы вовнутрь и кладя свои руки поверх её. — Конечно.

— Славно, – кивает Гилл, снова оставляя небрежный поцелуй на его пересушенных губах.

Ему всего этого не хочется.

Скарлетт отстраняется.

— Лучше, чтоб она пришла в сознание или оставалась… так? – остриём Гилл проводит по нижней губе.

Он думает, что лучше бы ей оставаться в живых.

Это – самое настоящее убийство со скуки, не несущее в себе никакого смысла; убийство чудовищное и изощрённое,

(«а сам-то ты чем отличаешься?»)

но Ричард лишь вымученно улыбается:

— Не знаю. Босс – ты.

В ответ – ухмылка.

— Лучше разбудить, – уголок рта тянется вверх. Ужас блокирует ему дыхательные пути.

— Она будет кричать, – его последняя попытка помешать.

— Тогда я вырву ей связки, – Скарлетт гладит голову девушки, чей рот залеплен широкой клейкой лентой. — А ты от них избавишься. Хорошо?

Голос Баркера ровный. Ему, наверное, хочется остановить это – поставить отвратительный слэшер на паузу, наконец воззвать к разуму, но он только скрещивает руки, ощущая тяжесть ответственности на собственной груди.

— Хорошо, – Ричард знает, что держится превосходно.

— Иди ко мне, – Гилл манит его жестом.

Так и не ответила на вопрос.

— Может, всё-таки скажешь, для чего это?

Скарлетт пожимает плечами. Затем – смеётся, прикрывая рот ладонью. Рвано выдыхает, накручивая рыжую прядь на исцарапанный палец.

— Странный вопрос, – выражение лица меняется; счёт идёт на секунды.

— И всё же.

Гилл резко бьёт по поверхности стола.

Грохот от удара расходится под потолком. Она устало трёт лоб, кривится, бормочет что-то, что ему не удаётся разобрать, а затем вонзает ногти в кожу своего лица.

Скарлетт рычит.

— Ладно, – она покрасневшей щекой трёт плечо, дёргается едва различимо, затем поглядывая на него исподлобья.