— Не гонишь? – снова смеётся, якобы очень удивлён.
— Ага, – пропыхтел тот. — Этот долбоёб решил поиграть с копами в прятки, прикинь?
— Подробнее, – Рик удобно устраивается на диване.
— Ну, короче, я не уверен, но псих ебаный сложил какой-то адрес вырезками из газет. Нормально, да?
— Адрес? – вновь хохотнул Баркер, стряхивая пепел.
— Пиздёж, – вклинивается Феликс. — Не было там адреса. Он написал на латыни какую-то хуйню.
Ричард качает головой, предчувствуя долгий спор:
— Он… Почему вы вообще думаете, что это – парень?
— Ты думаешь, тёлки станут таким заниматься? – прыснул Элиас из другого конца комнаты. — Ебать, не смеши.
— Тёлки – не знаю, девушки – может быть, – Рик жмёт плечами.
— Ты такая феминистка, мне хочется тебя ёбнуть иногда, – Тео кривится.
— Или выебать, – Элиас ухмыльнулся.
— Ебало завали, Лендорф, – прикрикнул Теодор. — Я натурал.
— Да-да, – спокойно отзывается тот. — Всю твою натуральность мы уже имели удовольствие наблюдать, когда ты запрыгнул на Баркера, будто сука с течкой.
Вся эта словесная перепалка вот-вот перетечёт в драку.
— Да хорош, – раздражённо шипит Рик. — Мы не об этом. Что за адрес, говоришь? – обращается к Айзеку.
— Хер знает, инфа непроверенная. В новостях об этом не упоминается.
— Новостях…
— Ты вообще чем живёшь, а? Всё тебе, блять, разжёвывать надо, – вздыхает он. — Да. Пресса только об этом и пишет с восьми утра, как только коробку нашли. Не знаю, что за адрес, что за латынь, но записка там была точно.
Ричард принимает задумчивый вид.
— Пиздец какой-то, – буркнул Феликс.
— А что, чувак с фантазией, – снова ухмыляется Лендорф. — Интересно, что он сделал с остальными частями тела?
— Смыл в унитаз, – пьяно смеётся Ричард, когда рассудок начинает рассеиваться.
— Тебя правда такое дерьмо интересует? – Тео покосился на него с отвращением.
— Почему нет? Прикольно же.
— Ага, какой-то рехнувшийся ублюдок ходит и кромсает людей. Прикольно же, ну.
— Ну, у каждого своё хобби, – пожимает плечами Элиас. — А у тебя слишком пацифистские взгляды на мир. Зуб даю, ты за всю жизнь никого даже не отпиздил, только порывался.
Жи-вы-х кукол… Скарлетт называла его девочек – его прекрасных, утопично красивых, его любимых девочек – только так, а теперь он и сам подхватил это – как зараза. Мерзость, въевшаяся в язык. Мерзость сочится гнилью.
Он находит странным то, что думает о ней до этих пор.
— Не знаю, мне кажется, таких долбоёбов до конца жизни нужно прятать в психушку.
Он с приятной дрожью вспоминает лезвие в её руках, лезущее ему под кожу.
— А рука хоть чья?
И, понемногу, Баркер начинает её ненавидеть: когда она отворачивается, отходит или уходит вовсе – он, несомненно, пылает яростью и праведным гневом, бредит, давясь щёлочью, потому что это должно быть правильным, это кажется рациональным. Это логично: ненавидеть тех, кто занимает слишком много места в твоей голове.
— Да хер поймёшь, там с пальцев кожа срезана, отпечатки снять уже не смогут.
Но он забывает, когда она рядом: ему, блять, хочется писать картины, идеи коих рождаются в его кошмарных керосиновых снах. Его жилы промокают золотом и кровь олимпийцев, чёртов ихор, вытесняет его собственную, когда её ресницы вздрагивают, когда она начинает говорить; он бы, верно, научился вплетать поэзию в прочные нити реальности, побудь она рядом немного дольше. Ужасно?
Отвратительно.
— Надеюсь, это рука Зиглера, – ухмыляется Рик, вспоминая о ненавистном ему преподавателе.
— Зиглер хуесос, – Айзек стряхивает пепел. — Я бы его и сам ёбнул, если бы мог.
— А я всё ещё хочу знать, чё там за адрес.
Баркер глубоко затягивается:
— Скоро узнаем, – записка на латыни, господи. Кто вообще до такого мог додуматься?
(«но идея неплохая»)
— Делаем ставки, какую часть тела копы найдут следующей, – заржал Лендорф, скручивая банкноту номиналом в сотню долларов.
Адрес там и вправду был.
Когда Блэр приходит к Скарлетт домой, она неспешно закрывает доску.
— И как там твоё расследование? – изображая интерес, спрашивает Гилл. Подруга же, явно обеспокоенная, бросает сумку на мягкий белый ковёр, в руках держа чёрную папку:
— Ты читала, что сегодня возле железной дороги нашли?
Скарлетт перебирает затупившиеся карандаши:
— Мм? Ты про руку?
Шокированная Шлиффен садится на кровать. Она пересматривает распечатки в шуршащих файлах.
— Да, чёрт возьми, я про руку, – подруга убирает волосы с вытянутого веснушчатого лица. — Ты не думаешь, что…
— Блэр, – прерывает.
— …это может быть связано с Брен. Что, если…
— Блэр! – прикрикнула Скарлетт. — Почему ты не можешь успокоиться? Я же просила тебя больше не говорить о ней, неужели ты не понимаешь, насколько мне не хочется затрагивать эту тему?
Шлиффен поджимает губы; она чешет нос, а затем, под её пристальным, озлобленным взглядом, пристыженно отворачивается.
— Прости, – виновато отзывается та.
Скарлетт вздыхает:
— Ничего, – она осматривает свои ногти, опуская голову. — Нет, правда. Наверное, я… Да. Мне стоит смириться с тем, что…
— Нет, – внезапно оживляется Блэр. — Я не права. С Брендой всё будет в порядке. Давай лучше посмотрим, – она жестом просит сесть рядом. Гилл смиренно кивает и делает. — В общем, по всему штату за последние два-три года пропало не слишком много людей. Ну, как не слишком много… Для…
— Давай ближе к делу.
— Да, точно, – раскладывает распечатанные статьи со статистикой на поверхности. — Моё внимание привлекло около десяти человек. Все девушки.
— По каким критериям отбирала? – Скарлетт склонила голову набок.
— Они все, так или иначе, были связаны с творческой деятельностью и все жили в Мельбурне.
Творческой деятельностью, значит.
— Преимущественно, с изобразительным искусством. Среди них – три художницы-студентки. Также была и шестнадцатилетняя школьница, но я как-то не уверена, – поморщилась Блэр. — Но что показалось мне наиболее странным: Бренда – вторая исчезнувшая девушка, обучавшаяся в нашем колледже.
— Вторая? – хмурится Гилл.
— За год до того, как мы сюда поступили, тут пропала первокурсница, – Шлиффен протягивает ей лист. — Виктория Редгрейв.
Недоверчиво глянув на подругу, Скарлетт тянется за распечаткой.
— Они все пропадали одинаково: все вещи оставались дома, никаких предпосылок не было. Просто уходили из дома и больше не возвращались.
Она рассматривает фотографию девушки, которую уже видела в подвале Баркера.
— Насколько мне известно, никто до сих пор не знает, где они. Я проверила пару страниц в социальных сетях… У Редгрейв не было богатых родителей или типа того, зато была… Пассия. Её я тоже нашла, – Блэр озадаченно чешет затылок.
— Ты пыталась с ней связаться? – Гилл не отрывает глаз от красочного изображения, на котором запечатлена, без преувеличения, невероятно красивая девчонка; она существенно отличалась от той, которой стала теперь. Глаза светлого оттенка (в таком масштабе различить цвет не удавалось) смотрели в камеру; короткие волосы, длиной достигавшие ключиц, отливали золотистым. Линия заострённых скул гармонировала с правильными чертами лица, аккуратным прямым носом, приподнятыми верхними уголками глаз и таким же подбородком; высокого роста девушка счастливо улыбалась, демонстрируя брекеты фотографу.
— Я вот думаю, как к ней подступиться, – Блэр чешет затылок. — Не вломлюсь же я, типа: «Хэй, привет, мне тут моча в голову ударила и я решила самостоятельно раскрыть тайну исчезновения целой кучи девушек, в том числе и твоей, не хочешь мне рассказать о том, кто её угандошил?»
