Гилл поджимает губы внутрь:

— Чувствую себя грязной, – роняя слёзы, шепчет неуверенно. — Это так… Так… Гадко, – голос ломается.

— Я понимаю, – шепнул в ответ Рик. — Но так было нужно. Ты сделала это ради нас. Он искупил свою вину, смотри.

Она, колеблясь, смещает фокус на разрубленное тело, что вытаращенными мёртвыми глазами всматривалось в пустоту; Скарлетт не удостоила его долгим взглядом.

— Ты был прав, я… — Гилл хватается за голову, когда слёзы струятся вниз по лицу. — Я — чудовище.

— Что? — фыркнул Рик. — Нет. Нет, с чего ты взяла?

— Он ведь ничего не сделал. А что сделали мы? — в овале её глаз мерцает боль.

Искусственная.

— Мы убили его просто со скуки.

— Нет, нет, нет, — ладонями Баркер обхватывает её побелевшее, влажное лицо.

— Это не похоже на искусство, Ричард, — она, сокрушаясь, мотает головой. — Это уродливо, это… Ужасно.

— Послушай, — её дрожь проникает прямиком под его кожу. — Скарлетт, послушай. Мы сделали всё правильно. Понимаешь?

Огорчённый взгляд обращается стеклянным.

— Он мог причинить тебе вред. Он хотел причинить тебе вред, — Рик проговаривает это чётко, чувствуя вибрации ударов в каждом нерве. — И почти причинил. Видишь? Ничего чудовищного.

— Нет, мне кажется…

— Тебе кажется. Мы поступили правильно. Ты веришь мне?

Их взгляды сходятся. Зрительный контакт длится непривычно долго; ему до сих пор не верится, что по ресницам этой абсолютной психопатки стекает вина. Всё не так плохо?

— Да. Да, только…

— Без «только», — он вытирает её слёзы. — Всего лишь бесполезный мешок с мясом и костями. Ну же, не расстраивайся.

Гилл шумно выдыхает, после же растягивая губы в улыбке; сдавленно смеётся и размазывает по коже кровавые разводы.

— Мы только что очистили мир от небольшой кучки дерьма. Он должен быть нам благодарен.

А она и вправду нравится ему больше с красными от слёз глазами. Будет, блять, очень глупо, если он станет отрицать очевидное, чувствуя: внизу кровь начинает циркулировать так, что дыхание перехватывает. В горле сохнет, когда Скарлетт размазывает по лицу жидкий металл. Ричард облизывается совсем как голодный пёс и уже жалеет о том, что успокоил её.

Она перехватывает его взгляд и ухмыляется опухшими губами; кусает нижнюю, рвано выдыхает.

Им хватает только импульса, а на притворство сил больше не остаётся, ведь внутреннее неистовство изогнутыми клыками рвёт ему лёгкие.

Когда зубы впиваются в её шею, она вымученно стонет, затем смеясь сладко и заливисто; она не будет против, если он вырвет ей артерию вместе с лоскутом кожи.

(«только сейчас»)

Сплиш-сплаш — воды океана крови выходят из берегов.

Она вновь оказывается в его руках, и Баркера это, верно, когда-нибудь убьёт.

Ныряй.

Пальцы вжимаются в рёбра, начиная белеть; Рик вгрызается с упорством изголодавшегося каннибала, соскучившись по вкусу её кожи, и стаскивает Скарлетт на грязный пол, что промокает красным. Одежду придётся сжечь.

И всё это, чёрт возьми, напоминает драку, потому что Гилл отбивается; а, впрочем, он всегда мог получить её только так — оставляя трещины и рваные раны, разбивая и выгрызая зубами, скручивая, круша и ломая. Ему, блять, не нравилось добиваться и завоёвывать, но он бы пил её слёзы каждое утро перед завтраком, и это того стоит.

Пока внутренний голос шепчет выломать её кости, Ричард заглатывает кровь с губ Скарлетт, грубо впиваясь в талию. Он толкает её, еле дышащую, с прикрытыми глазами и издевательской триумфальной ухмылкой, в горячую лужу. Волосы, впитавшие багровый, распадаются на тысячи блестящих нитей; кончики соприкасаются со зловонным кишечником. Теперь он не знает, что такое жалость.

Попробуй победить, Скарлетт.

Перочинный нож в заднем кармане джинсов как нельзя кстати.

Ричард держит руки у неё над головой, пока пальцы её нащупывают мокрый от крови зуб. Баркер не наблюдает отвращения на лице. Нет-нет, ей нравится, уже от этого возбуждение усиливается, разрывая внутренности холодной сталью; и ему впервые кажется, что он может кончить от одного только вида девушки — девушки, в руках перекатывающей куски плоти, безумно улыбающейся, лежащей в чужой крови, готовой сдирать кожу заживо, выгрызать вены, и… Да, блять. Да.

Рик достаёт нож.

Глаза Скарлетт расширяются одним мгновением. Ни тени страха — лишь ожидание.

Тяжело дыша, он ничего ей не поясняет; запущенное под майку, холодное лезвие с треском распарывает тонкую ткань. Гилл размыкает губы, сильнее вжимаясь в тёплый пол и готовясь что-то сказать, но Ричард затыкает её одним движением.

— Рик, — она словно пытается его остановить, приподнимаясь. — Как же…

— Закрой рот, — Баркер рычит, изнывая от нетерпения. — Заткнись, блять, я не хочу тебя слышать.

Вот только она не слушает, и, похоже, никогда не станет:

— Как же он? – с вызовом в голосе и намёком на претензию.

Прямо сейчас Ричард разбил бы ей губу.

— А что он? — сдавленной насмешкой из пылающего горла. Кромка вернувшегося в его ладонь ножа на её рёбрах.

(«это ли – месть?»)

Остриё легко касается белой кожи. — Он будет смотреть.

Рик вновь толкает её вниз, цепляя волосы и оттягивая голову; лезвие, разорвав ткань лифа, опускается ниже, к самому животу. Ричард чувствует сопротивление и инстинктивно поднимает голову. — Тебе не нравится?

Он за ухмылкой скрывает желчь и выпирающую ярость, когда жмёт сильнее, но примыкает к опухшим губам. Рик вновь целует её: глубоко и без намёка на грубость, целует и борется с желанием прокрутить нож внутри неё, борется, когда мечтает снять со Скарлетт кожу, когда хочет проломать её рёбра, вскрыть от низа живота и до горла, вырезать матку, и…

В его ушах только хруст костей – тело вот-вот начнёт разлагаться.

— Нет.

Лезвие спускается ниже — прямиком к белью. Он дрожит и сам, ощущая, насколько близок к ошибке, но у их игры не может быть фатального исхода.

(«не сейчас, не сейчас, не»)

— Ложь, — выдыхает в её рот, пока она выгинается, вскидывая голову кверху. Скарлетт больше не скалит зубы. — Знаешь, что будет, если обманешь меня снова?

— Ты убьёшь меня? — вопросом на вопрос, пока кромка поддевает ткань.

А он готов трахнуть её этим ебаным ножом, если бы не одно «но»: Гилл нужна ему живой.

— Я бы хотел, — он не спешит менять сталь на пальцы. — Я бы, блять, очень хотел, но есть проблема, — лезвие скользит между её ног, и тогда, кусая нижнюю губу, Скарлетт морщится. — У меня не встаёт с трупов.

Дышать нечем. Испарина покрывает лоб, а она смеётся, звуком своего голоса разбивая ярость в щепки; он не знает, что в ней такого, но знает, что, при отчаянном желании, это дьявольское отродье способно вывести его на любую эмоцию.

Сука.

Сука, поселившаяся на задворках его черепа, и установившая свои рычаги управления внутри.

— Ты уверен? — колено задевает пах, и только тогда он осознаёт, как сильно её ненавидит: каждый жест и каждое вслух произнесённое слово, искромётный взгляд, мимолётное касание, незамысловатая фраза – его тошнит её ядом, тем, которым дьявол в обличии нимфы его поит, отравляет сознание и проделывет дыры в стенках желудка.

На ужин – мой желудочный сок, Скарлетт.

А у тебя, Баркер, мозги через уши давно уже вытекли. Последняя капля раскалывает сознание на тысячи битых осколков.