И почему я не пошел в судейские? Жил бы во флоотире на побережье, не рвался бы в Дальние пределы. Не шел бы теперь к Ирту, чтобы… Боже, Кэмпбелл будет так расстроен… А я захочу, чтобы он возненавидел меня и бросил возиться. Но он не умеет так.
Гравийная дорожка под ногами двигалась, ускоряя и так необратимые шаги. Шарообразный робот-поводырь, отправленный от кабинета следователя, летел справа и чуть впереди. По нему невозможно понять, как скоро Тим окажется в нужном месте и каким оно будет. Уловив движение сбоку, Тим схватил летящую под ветвями уже знакомую синюю картонку с золотым оттиском прокуратуры. Кто-то из сотрудников отправил ее по назначению, возможно, тот же Ларский. Но теперь у Граува не было доступа, и что бы он ни делал, синяя картонка останется пустой. Стоит выпустить, как файлоноситель отправится к адресату.
Интерком на руке пискнул, сообщая, что, шагнув за шаром в сторону от дорожки, Тим прошел сквозь силовое поле. Робот-поводырь замер между торчащими из земли древесными корнями. Путь окончен. Влажная волна паники прошлась переставшему подчиняться телу.
Зачем? Нужно было просто все рассказать. ВСЕ!
Сердце гулко билось в натянутый барабан груди. Три прошедших года сжались в памяти в незаметное, едва пульсирующее пятно.
Идти дальше? Или Хозяин сам найдет Чагу, когда и если захочет. Как всегда.
Шорох, быстрое движение на краю бокового зрения, и ОН вырос у плеча, еще не касаясь Тима. Захотелось опустить глаза и не дышать, хотя так не успокоить бьющую тело дрожь.
– Так-то ты меня встречаешь? – лениво и насмешливо пропел знакомый низкий голос.
Колени сразу ослабли, и Тим едва держался, чтобы не опуститься на них. Не мог заставить себя поднять глаза. Крошечная панель интеркома тревожно мигала красным, реагируя на зашкаливающий пульс капитана.
– Примитивное земное воспитание – сначала сбегать не прощаясь, потом не находить слов приветствия.
В одно короткое движение тень плантиморфа переместилась, и Тим увидел вытянутые туфли змеиной кожи, отливающие бордовым.
– Я.., – протянул он.
Слова не находились. В ушах стоял шум.
– Посмотри на меня, Чага.
Он нерешительно пополз вверх взглядом. Совершенно гладкие, шелковистой ткани брюки, падающие заломом на ботинки. Сияющая золотом и причудливо изогнутая пряжка ремня. А выше – рубаха в тон ботинкам, со странными широкими манжетами и крошечными пуговицами, формой и цветом напоминающие почерневшие от крови ушные раковины. От дикого вычурного наряда затошнило. Как от скрытой угрозы.
Урожденное Орфортом чудовище. Тим ненавидел царившие на Земле гуманизм, законность и защиту всяческих, в том числе инопланетных прав. Последним мучительным рывком посмотрел Ирту в глаза – единственное, что выдавало нечеловеческую суть изоморфа. Без цвета. Белесая бездна с красной каемкой вокруг круга радужки. В странной белизне отражалось совсем немногое: голод, ярость, сытость и любопытство.
– Сообрази хоть «здравствуй», наконец, – нетерпеливо протянул плантиморф и повел широкими плечами. В его движениях была плавность и сила хищника.
– Здравствуй… те. Вы великолепно выглядите, Хо…
Тим усилием воли проглотил позорное слово. Ирт нахмурился, вцепился взглядом.
– Ты скучал? – проговорило чудовище с ленивым любопытством. – Мучился без меня?
Граув в одно движение обхватил себя руками. Затрясло, как от враз накатившей ломки. Интерком окончательно взбесился, запищал, яростно замигал красным. Под взглядом плантиморфа Чага мог говорить только правду, поэтому несколько раз судорожно кивнул. Он думал, что сдохнет без Хозяина, стремился вернуться, очнувшись, после спасательной капсулы.
– Я знал это, моя зверушка.
Ирт коснулся горячими пальцами его щеки и на мгновение задумался.
– На земном наречии зверушка и Чага – очень точные слова по отношении к тебе, не правда ли?
Плантиморф раздвинул губы, обнажая совершенно белоснежные клыки. Оставалось только кивнуть. Хотя чага – грибная плесень на дереве, никак не могла называться на Земле зверушкой. Но для плантиноморфа – могла. Ирт вытащил это слово вместе с языком из разума Тима, но понимал и использовал его как житель Орфорта. Так использовал и самого плененного землянина.
Пусть он сделает это. Пусть он скорее сделает это.
– Я знал, что ты мучаешься. Поэтому и приехал. Надеюсь, ты понимаешь, как я о тебе беспокоюсь.
Ирт потянулся к Тиму, коснулся широкими губами виска.
– Да, понимаю.
– Нам же не нужно твое силовое поле?
– Нет, не нужно, – сразу согласился Чага, уже не думая о причине, что привела сюда, подчиняясь памяти крови, которая требовала почти забытой дозы. – Пожалуйста, пожалуйста…
– Если ты просишь… Но не будем портить твой бравый наряд. На Земле одежда значит слишком много.
И Ирт обвил его шею рукой, закрывая мягкой теплой ладонью всю кожу от коротко стриженных волос до влажного от пота ворота кителя. Тим перестал видеть зелень, окружающую их, чувствовать хоть что-то, кроме этой руки, которая росла на его спине, тянулась вниз. Потом эти ощущения погасли от невыносимо горького, как полынь, рта с морозным, колким языком, прижавшимся к его небу.
Боль вспыхнула и побежала по телу электрическим разрядом. Тысячи крошечных, невидимых глазом ростков плантиморфа прорвали кожу и потянулись вниз: от горячей поверхности нечеловеческой ладони – вдоль позвоночника, от рта – к полыхающей шее и плечам. Хозяин легко проходил сквозь человеческую плоть, наполняя безумной болью и эйфорией. Почти невыносимым восторгом.
Ирт был в нем. Среди тонких вен и сосудов. Он купался в крови.
Тело рвалось, открывалось каждому движению Хозяина – требовательным толчкам под кожей. Она лопалась под давлением воздушными пузырьками. Ощущение непереносимого, смертельного восторга захлестывало сознание. Чага был так востребован, так наполнен и легок… Его несло в пространство мучительной, непередаваемой боли, на грань распада. Все ближе к тому, чтобы взорваться, разлететься по космосу мельчайшими обезумевшими электронами. Умереть, наконец…
Тим не услышал собственный крик и даже не почувствовал, когда безжалостно выдернули из жгучих ветвей Хозяина. Пронзительный механический звук оглушил, и он рухнул в темноту.
Очнулся Граув от того, что по болезненно пульсирующему телу что-то двигается. Попытался сесть. Не получилось. Опустил глаза и увидел сквозь муть самого себя, неприглядно распластанного на операционном столе. Ткань мундира была разрезана, по кровоточащей коже двигался на множестве тонких и гибких конечностей хирургический манипулятор.
– Не нужно! – прохрипел Тим, смахивая устройство.
Над ним появилось сначала чье-то незнакомое лицо, потом всплыла белая от ярости рожа прокурорского сноба.
– Сдурел, капитан?! У тебя из пор кожи сочится кровь!
– Я не хочу, – с трудом выдавил он.
Решительно перевалился на бок и попытался скатиться с чертового операционного стола. Никто не имел права его заставить лечиться, если не было непосредственной угрозы жизни, но даже и в этом случае закон был на его стороне.
Я заслужил эту кровь, сам его попросил.
– Долбаные самоубийцы, искатели острых ощущений! – в бешенстве выплюнул следователь.
Тиму захотелось прикрыть глаза, словно они могли ослепнуть от чужой неконтролируемой ярости.
– Не мог найти способ попроще, Граув?! Большинство заскучавших на этой планете удовлетворяется обычной поножовщиной.
– Вы же хотели от меня доказательств, генерал-майор? Вы их получили. А теперь идите в пределы со своим пафосом.
Тим, пытался собрать на груди заляпанный кровью китель и удержаться от качки на слабых ногах. Болел каждый миллиметр растерзанного тела, голова кружилась, но мир воспринимался так остро, так пьяняще отчетливо. С привкусом сладостной безотчетной тоски.
– Значит, это и было доказательство? – прищурился генерал-майор.
– Да. И вы знаете это.
Сейчас следователь выглядел по-другому. Никакой расслабленности. Застегнут на все пуговицы, собран и зол. Ему явно не понравилось то, что произошло, и он не ожидал этого.
