Чёрт знает что, в самом деле. Я давно уже не верю в любовь – лет двадцать как. Особенно с первого взгляда. Это всё гармоны, длительное воздержание, стресс, её отказ. Всё вместе дало такой эффект, когда в мыслях только она и никак не избавиться.

Меня толкают в плечо, а оборачиваюсь и замечаю Карла.

– Подогнать тебе кого-то? На пару часов? – говорит, склонившись к уху. – Блондинку, брюнетку, лысую? Выбирай, кого хошь.

Кидаю взгляд на сцену, а перед глазами всё песком осыпается. В душном зале клуба алкоголь ещё сильнее бьёт в голову, и я отхожу от сцены, потому что в таком состоянии я мало, на что пригоден.

Отрицательно машу головой, а Карл, вроде как, улыбается и, отвернувшись, уходит.

И я иду за ним, а светлая макушка – маяком перед глазами. Вокруг снуют какие-то люди, раздаются крики, восторженные возгласы, льётся музыка, а я почти вырубаюсь, держась на ногах из чистого упорства.

Кажется, Карл укладывает меня на кровать в своих личных апартаментах, даже, вроде как, чем-то укрывает, а я проваливаюсь в сон, в котором не существует никаких мужей, а я не долбаный идиот.

Рассвет наступил незаметно, а я всё сидела на подоконнике с бокалом вина в руке, пила маленькими глотками и думала о том, как так вышло, что я потратила всю жизнь на такого мудака? Почему не прислушалась к тому, что говорили все вокруг? Любовь слепа? А была ли там вообще любовь, или мне просто удобно было прятать голову в песок и искать смысл там, где его и в помине не было?

Не знаю… я так запуталась, что и не разобраться. Внутри клокочет обида, скребётся острыми когтями боль, потому мысли и ощущения путаются, сплетаясь в какой-то гротескный комок.

Мы с Сашей так давно познакомились, что, казалось, это будет длиться вечно. Я влюбилась с первого взгляда – в такого правильного, целеустремлённого, амбициозного. Он был совсем не похож на тех мальчиков, которые обращали на меня внимание, и это подкупило. Ну, или, возможно, в пятнадцать у меня просто не было в голове мозгов, вот и повелась чёрт пойми на что.

Мы поженились, едва мне исполнилось восемнадцать, до этого ходили, держась за ручки, и изредка целовались. Такие трогательные, молодые. Хотя родители, друзья и просто случайные знакомые убеждали, что нельзя торопиться. Обещали, что пожалею… да только умею ли я кого-то слушать? В итоге да, пожалела, но далеко не сразу.

Сначала у нас было всё хорошо – мне казалось, мы действительно любили друг друга, наслаждаясь острым счастьем, царящим вокруг. Когда всё начало рушиться? Когда наша семья превратилась в фикцию, мыльный пузырь? Эх, знать бы ответы на эти вопросы, но у меня не получается их найти.

От вязких мыслей и пятого по счёту бокала вина меня отвлекает звонок в дверь. Никого не хочу видеть, абсолютно. Пусть катятся ко всем чертям эти гости. Звонок не утихает, словно стоящий за дверью на сто процентов уверен, что я дома. Только один человек может так настойчиво требовать моего внимания.

Нащупываю рукой пульт, навожу на плазму, висящую на стене, и активирую видео с домофона. Так и есть. Мама.

Эту женщину бессмысленно игнорировать, потому что, не открой я сейчас, она взломает дверь, поставит на уши всех соседей, вызовет полицию, и уже через пару часов окрестность будут прочёсывать со сворой собак на поводках. Наверное, пыталась до меня дозвониться, но из-за погибшего мобильного так ничего у неё и не вышло, вот и всполошилась, беспокойная женщина, на месте ей не сидится.

Спрыгиваю с подоконника, нажимаю в коридоре кнопку, открывающую ворота, потому что ужасно лень выходить на улицу. Оглядываюсь вокруг себя, а устроенный накануне мною лично бардак в утреннем свете, заливающем кухню, кажется ещё грандиознее. Кажется, я перебила к чертям абсолютно все тарелки, которые имелись в доме. Да и вообще всё, что можно было, я раскрошила о стены, да о Сашу. При воспоминаниях о том, как пригибался и падал на пол, точно война началась, принимаюсь смеяться. Это нездоровый смех – истерический, надрывный, но ничего не могу с собой поделать.

– Ася? – спрашивает мама, возникая на пороге.

На ней, как всегда, самый красивый костюм из возможных. Белый, льняной, идеально отутюженный, а длинные светлые волосы собраны в замысловатую причёску. Она идеальная, всегда была такой. Мама – из тех женщин, на которых стремятся быть похожими во многих смыслах.

– Мама? – вторю, наблюдая, как вытягивается её лицо, когда она смотрит на усыпанный черепками пол кухни.

– Асенька, я, конечно, никогда не лезу не в своё дело, но что случилось? Телефон молчит, Саша трубку не берёт, здесь бардак…

Обводит холёной рукой с идеальным маникюром комнату, не находя слов, чтобы выразить по этому поводу мнение.

– Вот так мама, выглядит, развод. Красиво, да?

Она морщится, но по глазам вижу – слово “развод” обрадовало её. Чувствую, сегодня вечером они с отцом напьются, и будут плясать джигу, отмечая это знаменательное событие.

– Дочь, но есть же и более цивилизованные методы, не обязательно разбивать фарфоровые сервизы.

– Не обязательно, но очень хотелось.

Она хмыкает, пожимает плечами и аккуратно переступает через горку фаянсовых черепков, бывших ещё вчера любимой чашкой моего мужа. Так ему и надо, пусть теперь сам себе всё покупает, придурок.

Надо ещё фотографии свадебные изрезать. Вообще все фотографии наши, общие, изорвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о потраченных годах. Начну жизнь заново, вычеркну всё, с Сашей связанное, из жизни и пойду вперёд.

– Ася, поехали отсюда, – предлагает мама, вздыхая. – Прогуляемся, в кафе позавтракаем, поболтаем. Давно мы с тобой, милая моя, никуда не выбирались, только вдвоём. Согласна?

Внутри борются два желания: утонуть в тоске и развеяться. Всё-таки, хорошенько поразмыслив, выбираю второй вариант. Всё равно не хочу и не могу больше оставаться в этом доме, пустом и безжизненном.

***

– Не хочешь рассказать, что произошло? – спрашивает мама, когда обсуждать всякую ерунду уже надоедает.

Отворачиваюсь к окну автомобиля и слежу за тем, как молодая мамочка толкает впереди себя коляску с младенцем. В сердце что-то ёкает, когда понимаю: у меня ведь тоже могли быть дети.

Я часто думала о том, что хочу иметь ребёнка – маленького человечка, которому смогу отдать весь нерастраченный запас нежности, которого буду любить безо всяких условностей, только за один факт его существования. Но Саша постоянно откладывал, убеждал, что ещё не время – в двадцать семь ему совершенно не хотелось брать на себя такую ответственность. А я молчала, потому что искренне считала: рождение детей – обоюдное желание. Ну и дура, зато сейчас не было бы так одиноко.

Так и тянулись годы – унылые и безотрадные, в которых мы с Сашей кружили по заведомо знакомому маршруту, кольцуя обоюдное одиночество. Одиночество вдвоём.

– Ничего особенного, мам, – говорю, когда молчать уже становится невозможным. – Просто я вдруг поняла, что не люблю его. Вот и всё.

Эта самая приемлемая версия правды. Не хочу вдаваться в подробности о Полине, пощёчине, любовнице… всё это лишнее, маме не очень-то и нужное. Пусть примет всё, как факт. Большего мне и не нужно.

Не очень люблю, когда копаются в душе.

– И как он воспринял эту новость? – Мама останавливает машину на обочине и поворачивается ко мне всем корпусом, внимательно глядя в глаза.

– Истерил, конечно, уговаривал… в общем, прикладывал усилия, чтобы что-то спасти. – Помолчав, всё-таки не выдерживаю и продолжаю: – Только перед этим привёл в наш дом какую-то бабу, которая называла его “Сашенькой”. Вот такие пироги, мама.

– Собственно, моё мнение ты и так знаешь, – произносит мама, отводя взгляд.

– Знаю. Только давай сейчас ты не будешь повторять всё сказанное уже тысячу раз. Я и так знаю, что сама виновата, что дура и прочее, не нужно мне об этом напоминать.

– Ася, прекрати истерику! – повышает голос, и от этого снова чувствую себя маленькой, когда мама одним словом могла прекратить любые мои страдания, успокоить.