— Собственно, вы правы. Мне дела до этого нет, — кивает и снова смотрит в историю болезни. — Дело тут вот в чем. Думаю, для вас не секрет, что Изольда Арнольдовна — алкоголичка.

Правда больно бьет под дых. И сам знаю о ее пороках, но от других слышать об этом особенно неприятно. Словно кто-то пытается залезть своими грязными руками по самые плечи в мою душу, мою жизнь и хорошенько там все разворошить. Почему-то всегда считал это своим личным делом — какая у меня мать не должно никого волновать.

— Вы меня за идиота держите? Думаете, это можно не заметить?

— У нас она, — игнорирую мой вопрос, продолжает доктор, — помимо того, что лечила последствия, кхм — кхм, неудачного падения с лестницы, еще и проходила курс полной интоксикации организма после длительного запоя.

— И об этом я знаю, потому что сам все и оплатил. Доктор, — устало вздыхаю и прикрываю глаза. Если эта дура не перестанет водить хороводы вокруг правды, я за себя не ручаюсь. И сейчас рядом со мной нет Арчи, который может остановить приступ. Этой женщине лучше не знать, на что я способен в гневе, — давайте ближе к сути вопроса. У меня терпение не железное.

— Хорошо, — кивает и, оторвавшись, наконец, от своих бумажек, смотрит прямо в глаза. — Поймите меня правильно, но я не знаю, как это произошло.

— Что именно? Что произошло? Ей стало хуже? Она в порядке?

— В том-то и дело, что не в порядке, но это не из-за нашего лечения.

— Вы меня с ума сейчас сведете, честное слово. Начните с самого начала и расскажите уже, в конце концов, что случилось.

— В общем, дело в том, что кто-то сегодня днем пробрался в ее палату. Да не просто так пробрался, а принес ей бутылку водки. Само собой, что спиртное она выпила и после этого впала в такое безумное состояние, что мы долго не могли ее успокоить.

Сижу и пытаюсь переварить услышанное. У меня в голове не укладывается, кому это нужно.

— Но дело в том, что моя мать в пьяном состоянии не буйная. Да, она может наговорить гадостей, особенно мне, но никогда ее не приходилось, как вы говорите, успокаивать. Уж я это знаю, как никто другой.

— Я вам верю, даже не сомневайтесь. И знаете еще, что самое странное во всей этой ситуации?

— Есть еще что-то, о чем вы никак не можете решиться сообщить? Прекращайте ходить вокруг да около!

— В общем, дело в том, что она нашла где-то нож, хотя его точно не было в ее палате, и ранила санитара. Сильно ранила.

Чувствую, как земля уходит из-под ног. Сижу, пытаясь прийти в себя, но мысли превращаются в ватное облако и норовят покинуть сознание.

— Вы не волнуйтесь, с ней сейчас все хорошо. И с санитаром тоже, хотя и пришлось с ним повозиться.

— Вы вызвали полицию?

— Нет, не вызвали, потому что все-таки это наша вина — не смогли предотвратить. Наша охрана не доглядела и произошла такая ситуация.

— Я могу увидеть мать?

— Сейчас, к сожалению, нет, — решительно машет головой врач.

— Почему?

— Дело в том, что она так сильно буйствовала, что ее пришлось перевести в психиатрическое отделение нашей клиники.

— В психушку ее упекли, что ли? Без моего согласия? Это вообще законно?

— В таких случаях, мы не обязаны спрашивать вашего разрешения — здесь речь шла о принудительной госпитализации в виду того, что Изольда Арнольдовна представляла угрозу для себя и окружающих. Но вы не беспокойтесь, из стационара звонили и сообщили, что она пришла в себя — действие алкоголя и транквилизаторов прошло, и она снова в стабильном состоянии.

— Каких транквилизаторов? — это еще что за новости такие? Никогда она не принимала никаких таблеток, кроме аспирина.

— Тех, что ей добавили в спиртное. Понимаете, тот, кто принес ей выпивку и нож, добавил в бутылку сильнодействующий транквилизатор, который и спровоцировал нетипичное для пациента и крайне агрессивное состояние.

— Вы видели этого человека? Знаете, кто это может быть?

— Хотела узнать это у вас, Филипп Сергеевич. Может быть, у вас есть мысли, кто мог желать вашей матери зла. Охранник ничего не видел. Говорит, что услышал странные звуки возле запасного выхода. Когда он ходил проверять причину подозрительного шума, кто-то и пробрался в палату и передал вашей матери пакет со спиртным и нож. Но никто этого посетителя не видел.

— Не больница, а проходной двор, честное слово, — чувствую, как мои кулаки сами собой сжимаются. Еще немного и точно сорвусь. — Вашу дивизию, если бы я знал, что так получится, то никогда бы не оставил у вас мать. Лучше бы в районную поликлинику отвез.

— Филипп Сергеевич, я понимаю ваше состояние, но у меня к вам большая просьба. Отдаю себе отчет, что могу получить отказ, но все-таки, пожалуйста, не обращайтесь в полицию. В этом случае может пострадать репутация нашего заведения, о безопасности и надежности для пациентов в котором мы всегда печемся больше всего. А мы в свою очередь обязуемся вернуть вам деньги, которые вы заплатили за лечение Изольды Арнольдовны и все дальнейшие процедуры, каковыми бы дорогостоящими они не оказались, тоже оплатить из бюджета нашего заведения.

— Я заметил, насколько у вас безопасное место.

— Вижу, как расстроили вас эти события. Даже пойму, если вы разгневаетесь, но, пожалуйста, не губите нас.

— Черти что, в самом деле.

— Да, ситуация не из приятных. Но учтите, что мы могли сами вызвать полицию, когда пострадал наш сотрудник.

— Но вы ее не вызвали, потому что рыльце-то в пушку. Да, Анна Михайловна? Наверное, и пострадавшему заплатили кругленькую сумму и отпуск внеочередной дали, чтобы дома тихо отлежался и не портил вам отчетность? Все профукали, а сейчас в ногах готовы валяться.

Она сидит, низко опустив голову, словно нашкодившая девчонка в кабинете у директора. Встаю с места — мне больше не хочется ни минуты оставаться в этом гнилом месте.

— Когда я смогу ее забрать домой?

— Довольно скоро. Ночь эту она проведет под охраной. Сейчас из ее организма выводят остатки препарата и алкоголь. Завтра с утра ее снова переведут в это отделение, где мы продолжим ее лечение и, как было запланировано, через две недели она будет дома.

— Ладно, до свидания, доктор.

Хлопаю дверью — это единственное, на что у меня еще остались силы.

33. "Не пей, козленочком станешь"

Телефон дрожит и подпрыгивает на подушке рядом с моей головой, и я подскакиваю, как ужаленная, и хватаю трубку, в надежде увидеть имя «Филипп» на дисплее. Но, к сожалению, это не он, а мой начальник, которому не сидится на своем рабочем месте спокойно — надо же осчастливить меня своим вниманием. Хотя, если бы кто спросил моего мнения, с большим удовольствием я поспала еще немного.

— Агния, доброе утро! — приветствует меня бодрый шеф. Нет, когда-нибудь я точно наберусь смелости и спрошу, где он черпает свой позитив. — Как ваше здоровье?

— Лучше, чем раньше, спасибо за беспокойство.

— Это же мой долг — справляться о самочувствие сотрудников, которые пострадали по нашей вине.

— У меня все хорошо, — говорю, усаживаясь удобнее на кровати и подложив под спину подушку, на которой еще вчера спал Филипп.

Воспоминания о Филине врываются в сознание, и я некоторое время сижу, прислонив трубку к уху, и ничего не слышу из того, о чем рассказывает мне Кость. Или спрашивает о чем-то?

— … поэтому жду вас сегодня в офисе со всем отснятым материалом, — улавливаю обрывок фразы. — Уверен, что за этот период вы уже сделали огромное количество отличных фотографий. Я же прав?

— Не знаю, насколько они отличные, но то, что их огромное количество — истинная правда.

— Вот и замечательно, — смеется шеф, как будто я обрадовала его внеплановой премией. Ему нужно курсы вести «Неунывающие оптимисты — кто они? Миф или реальность?». — Тогда, до встречи.

— Хорошо, до свидания.

Сбрасываю звонок и тяжело вздыхаю. Меньше всего сейчас мне хочется ехать в офис. Не горю желанием встречаться с дорогими сердцу сотрудниками. Рассчитывала, что месяц меня никто не будет трогать — я же вроде как временно инвалид, зачем мне туда ехать? Но приказ начальника — такая вещь, с которой не очень-то получается спорить. Ну и ладно, поеду — давно одна никуда не выбиралась, можно и развеяться. И пусть Фил куда-то пропал — не звонит и не пишет, но уверена, что все равно вернется.