Держусь за его руку, чтобы не упасть и вхожу, наконец, в помещение. Вернее, впрыгиваю.

— Ты так и не рассказал, что это за домик такой, — говорю, когда Фил помогает мне раздеться.

— Любопытная какая, — ухмыляется и вешает нашу верхнюю одежду на висящий на стене крючок.

Наша одежда соприкасается, чего не скажешь о нас: Фил отошел в другой конец комнаты и, подойдя к камину, присаживается на корточки, чтобы пошевелить весело потрескивающие дрова. В комнате довольно тепло и мне становится жарко. Хочется снять теплый свитер, но не сидеть же в нижнем белье?

— Это ваше тайное лежбище? Я правильно понимаю? — этот вопрос давно вертелся на языке, но больше терпеть не могу. — Вы сюда девушек приводите?

Фил смотрит на меня некоторое время, а потом начинает смеяться. Просто садится на пол и смеется, словно сумасшедший.

— Птичка, — говорит он между приступами смеха, — ты бесподобна. Это же надо было так сформулировать "тайное лежбище". Будто мы тюлени какие или морские котики.

— Ну, притон, бордель, — перечисляю, чувствуя, как краснеют мои щеки. — Как не назови, а смысл один.

— Думаешь, я привел тебя сюда, чтобы сексом заняться? — успокоившись, спрашивает, глядя прямо в глаза. Чувствую, как начинаю задыхаться под этим взглядом, а лицо горит огнем от смущения. — Так?

Не могу понять, какие эмоции отражаются на его лице, а по глазам вовсе ничего не прочтешь. Сердится он на меня? Злится? Безразличен? Насмехается? Ничего не разобрать.

— Я ничего такого не имела в виду, — отвожу в глаза в сторону. — Просто интересно.

— Ничего она в виду не имела, — бурчит себе под нос Филин, снова вернувшись к своему занятию.

Мы долго молчим, я не знаю, куда деть руки и начинаю просматривать фотографии, которые сделала сегодня. Фил, снова Фил, "Ржавая банка" снаружи и внутри, Арчи, другие ребята и даже девушки. Смотрю на русоволосую, которую Филин отшил и не могу понять, почему он не остался с ней, а повез меня сюда? Она такая красивая и на все согласная. Синеглазая точно бы не задавала никаких лишних вопросов, не мучила бы его, а дала бы то, что ему нужно. Другой вопрос: нужно ли Филу от меня хоть что-то? Ни разу за все время нашего знакомства он даже поцеловать меня не пытался. Уверена, что обычно с девушками он ведет себя иначе — вряд ли он очень стеснительный или робкий. Может быть, он привык, что девушки сами проявляют инициативу? Не знаю, никогда не пробовала делать первые шаги, никогда не была смелой или отчаянной.

— Снова задумалась, — слышу голос совсем рядом и чувствую, как Фил опускается на подлокотник кресла, на котором я сижу.

Он снова рядом, и я опять забываю, как дышать. Мне совсем не нравится, как я чувствую себя рядом с ним, потому что не знаю, ощущает ли он тоже самое или это только мои заскоки.

— Я вообще много думаю, — отвечаю и пытаюсь улыбнуться. — Просто ты плохо меня знаешь.

— Я совсем тебя не знаю, но уверен, что хочу узнать лучше, — тихо говорит Фил, будто самому собой.

— Зачем тебе это? — удивленно смотрю на него. — Во мне совсем нет ничего интересного.

— Почему ты так думаешь о себе? — смотрит на меня своими чёрными глазами, и понимаю, что не выдержу эту пытку. — Не бывает неинтересных людей. В каждом есть что-то, чем он может поделиться, что рассказать.

— Кто бы говорил! — произношу и начинаю смеяться всей абсурдности этого разговора и ситуации в целом. — Ты, который ничего вообще не рассказывает о себе и даже спрашивать запрещает.

— Неужели тебе действительно интересно что-то обо мне узнать? — удивленно вскидывает бровь и хмурится. — Пошли к камину.

Встает и помогает мне подняться, но на руки снова не поднимает. Не знаю, с чем связана такая перемена в его поведении, но молчу. Не могу же прямо спросить: "Хей, парень, почему не хочешь носить меня на руках? Я, между прочим, привыкла уже!"

С его помощью допрыгиваю до камина, благо комната совсем маленькая. Здесь еще теплее, а огонь так маняще прекрасен, что не могу отвести взгляд. Я люблю огонь — он дает надежду, что все проблемы могут так же легко сгореть, как и попавшие в его власть дрова.

Хочу присесть на кованую табуретку, но Фил, сохраняя молчание, усаживает меня на пол, сам садясь за моей спиной. Он вытягивает ноги по бокам от меня и обнимает меня за талию. Ничего не остается, как прилечь на его грудь. Хорошо, что сейчас он не видит моего лица, которое покраснело и пульсирует. Мне кажется, я могу задохнуться от нахлынувших эмоций. Тепло от камина и прикосновений Фила к моему телу разливается по венам, бурлит во мне и пенится.

— Меня зовут Филипп и мне двадцать семь, — говорит он, наматывая на палец прядь моих волос. — Отца своего никогда не знал — он умер еще до моего рождения, и я каждый год хожу на его могилу. Из родственников у меня есть только мать.

— Вы с ней близки?

— Это долгая история, о которой я пока не готов говорить, — отвечает со вздохом, и я чувствую, что для него эта тема не из легких.

— Всё? Больше ни о чем не расскажешь? — понимаю, что подобного момента может больше не быть, поэтому хочу узнать как можно больше о нем.

— А этого мало? — усмехается, продолжая терзать мои волосы. От его прикосновений, легких и чуть ощутимых, мурашки бегают. — Какая ты ненасытная.

Его губы в опасной близости от моей кожи и я чувствую, насколько теплое его дыхание. Кажется, еще секунда и он коснется ими моего уха, но нет, этого не происходит. Он будто играет на моих нервах, а я не знаю, сколько еще смогу выдержать.

— Нормальная я.

Голос мой похож, скорее, на писк — будто разучилась говорить, а могу только издавать странные звуки. Чувствую, как Фил ухмыляется и слегка дует мне на кожу.

— Жарко? — спрашивает шепотом, а я не могу ничего ответить, потому что в голове ни одной связной мысли, а только лишь плотный серый туман, поглотивший мой разум. — Что еще ты хочешь обо мне знать? Я — человек, не ставший художником, хотя подававший большие надежды. Тот, кто за последнее время не написал ни единой картины, не натянувший ни единого холста. Я тот, кто уже год не брал в руки гитару, хотя раньше только ею и спасался. Человек, который сутками работает, где-то ездит, о чем-то договаривается, только чтобы не оставаться наедине с самим собой. Потому что однажды я испугался того, что могу увидеть на дне своей души. Я никогда никого не любил, потому что разучился чувствовать к женщинам тепло. Парень, чья душа давно уже замерзла. Я тот, кто сможет принести тебе только лишь разочарование. Ты все еще хочешь знать меня лучше?

— Да.

Потому что это правда. Я хочу узнать его, потому что по-другому просто не выживу.

*Гуинплен — герой романа Виктора Гюго "Человек, который смеется" — юноша с изуродованным лицоми искалеченной судьбой.

19. История, рассказанная под облаками

Фил тихо смеется и медленно проводит рукой вниз, дотрагивается до края свитера и легко поддевает большим пальцем. Смотрю на его руки и замечаю, насколько музыкальны пальцы парня — длинные, изящные. У Фила смуглая кожа, теплого красноватого оттенка, как будто он только недавно вернулся с курорта. Хочу коснуться его, но сдерживаюсь — не могу понять, к чему приведет эта ситуация, и не хочу торопить события, подливать масла в огонь. Наши отношения и так, как по мне, слишком быстро развиваются.

Его палец пробирается под свитер и касается обнаженной кожи, от чего в ушах стоит шум, а в глазах прыгают пьяные чертики. Ощущаю, как мое сердце бьется где — то в районе горла, да так сильно, что невозможно дышать.

— Помнишь, как я тебе пообещал, что никогда не сделаю того, чего бы ты сама не захотела? — шепчет, чуть касаясь губами мочки уха. Совсем легко, незаметно, но от этого прикосновения кровь стынет. Никогда я не испытывала ничего подобного.

Вместо ответа киваю, потому что боюсь, что голос выдаст все чувства, бурлящие внутри.