Наблюдая за женщинами на родовом столе, Констанция убеждалась, что для них всё проходит в каком-то угаре, в промежуточном состоянии между забытьём и явью. Потуги и боль выматывают настолько, что граница между внешним миром и внутренними ощущениями стирается, происходит дезориентация в пространстве и времени.

То же самое творилось и с ней. Болезненными казались даже прикосновения воздуха к коже как при ожоге. Девушка уже не понимала, сколько минут прошло с момента первой схватки: пять или сто. А может сутки? И долго ей ещё так мучиться?

— Тэсс, у тебя ребёнок начинает страдать, — глядя на монитор пояса плода, нахмурилась Джессика. — Так, а ну-ка, — подошла и растолкала всех в ногах роженицы. — Разойдитесь, — и сама отошла в сторону. — А теперь, потужься так, чтобы матка вылетела из тебя и разбилась о стену, — кивнула в противоположную сторону от Констанции.

Та к этому моменту уже настолько отупела от мучений, что машинально представила то, что ей только что описали, и напряглась изо всех сил. А когда выдохнула и расслабилась, то услышала плач ребёнка.

Мир тут же прояснился, пелена спала и произошла мгновенная переоценка ценностей.

Констанция видела разных новорожденных, но даже она не встречала таких причёсок. Головка её малыша была покрыта прилизанными от вод волосиками как толстой, плотной шапочкой.

Все присутствующие ахнули.

— Тэсс, — посмеивалась Джессика, поднося сына к мамочке, — это что ещё такое? Ты такая же была?

Доктор Стюарт с доктором Тиглиниди как-то ещё раньше обсуждали, что все роженицы, когда им показывают новорождённых впервые, ведут себя абсолютно одинаково — машинально протягивают руки к своим детям.

— Я-то этого делать не буду, — рассуждала тогда Констанция, имея ввиду, что прикасаться к младенцам необработанными руками без перчаток запрещено. — Всё равно мне его никто не даст.

И, разумеется, забыла о своём решении.

— Я не… знаю, — еле выдохнула обессилевшая мамочка и протянула руки к сыну.

— Куда… — отвела в сторону мальчика Джессика и засмеялась. А Тэсс только лишь смогла слегка растянуть уголки рта в противоположные стороны.

Когда всё миновало, малыша обработали, спеленали и положили рядом с Констанцией, она наконец-то отвела душу — настал долгожданный момент под названием «И пусть весь мир подождёт».

Она сделала это! Он родился! Теперь у неё есть сын. Её ребёнок. Ни брат, ни племянник, а именно сын. Собственный. Этот сморщенный комочек показался ей нереально красивым. Просто прекрасным. А ещё — самым-самым лучшим во всем Мире и на всей Земле. Целых восемь фунтов, шесть унций счастья.

Тэсс рассматривала красненькое, отёчное личико ребёнка, искала в нём собственные черты и не находила.

«Может, хоть мама скажет, что на меня похож, — заглянула под шапочку. — Вообще-то, если бы я родилась с такой гривой, она бы уже давно рассказала». — Погладила пальчиком роскошную шевелюру сына, и мысль сразу переметнулась к его отцу. Девушка не могла уловить ни единой черты Андрея в родном человечке перед ней, но только лишь чуть отстраняла голову, чтобы окинуть в целом, облик Дексена проступал, словно гипсовый оттиск.

«Андрей стал отцом, — думала она о том, что скоро познакомит своих мужчин. — Я назову его сына Айс».

— Твой отец тебя защитит, — прикоснулась пальцем к кончику носа сынишки. Тот даже не пошевелился и не пискнул. Спал. Как правило, новорождённых мальчиков и девочек зачастую очень трудно отличить, но только не Айса. У этого маленького Дексена уже брутально набрякли щеки, плотно сжались в тонкую линию губки, и подбородок выпирал как у генерального директора чего-то там. — Мы с папой будем тебя любить. — Тэсс лелеяла надежду, что Андрей увидит такого красавца и отдаст наследство. Прекратит уже наконец-то это дурацкое противостояние. Мелькнула мысль поставить ультиматум, что вернётся к нему с сыном только в спокойную обстановку, но тут же отпала, как недоступная, ввиду слишком хорошего воспитания.

После выписки из больницы начались хлопоты. Нужно было приноравливаться к режиму, к кормлению, к чистоплотности с кошками в квартире и к положению теперь уже абсолютно несвободной женщины. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять — в году.

— И так всю жизнь, — радостно улыбнулась мама. — Но ничего, вот второго родишь, тогда станет легче.

Дочь на это только закатила глаза, потому как ещё не могла сидеть от боли в промежности, да и воспоминания о родовом столе тоже энтузиазма с оптимизмом не добавляли.

Тиффани, кстати, очень много и хорошо помогала — подсказывала, успокаивала, вставала ночью и удивлялась такой шевелюре внука.

— Нет, дочь, я не помню, чтобы у тебя было… такое! — перебирала она волосики на голове у младенца. — Как шерсть у медведя. Даже пробора не видно толком. Это же надо!

Айс кричал громко, ел много, спал плохо, но зато с удовольствием пускал пузыри и купался. Очень любил пить водичку и люто ненавидел, когда его одевают и кутают. Это взрывало пупсу характер, он требовал уважения к себе и немедленного, безжалостного и немилосердного отмщения. И месть его была страшна. Когда его засовывали в конверт, орал во все лёгкие так, что Заноза с Сикорски в панике искали в квартире пятый угол. Таким образом, у работающего пылесоса появился важный и беспощадный конкурент. Под крики и ор мама так и спускались с сыном по лестнице в подъезде, и успокаивался парень только в коляске после пары кругов вокруг дома.

Хоть на улице установились довольно низкие температуры, но Тэсс сразу же начала гулять с ребёнком. После Нового года им предстояло втроём ехать в Нью-Йорк — Констанция планировал продолжить учёбу, а с внуком должна была нянчиться бабушка.

«Пока я не расскажу всё Андрею. — Замирала девушка в раздумье. Она предвкушала реакцию Дексена. Он мог заставить именно её сидеть с сыном, не доверяя всем нянькам планеты Земля с рекомендациями от самого Папы Римского. — Если он упрётся своей каменной натурой, придётся маме уволиться. Хватит. Наработалась. Пусть побудет с внуком, а мне нужно учиться».

Но да как бы там ни было, она точно знала, что с походом к папочке лучше не затягивать. Он и так взбесится и встанет на дыбы, что поступила по-своему, но как ни странно, Констанция уже не боялась Андрея и даже не стеснялась. Чувствовала, что ему больше не смутить её отстранённостью и жесткостью. Теперь, когда она не одна и ей всё-таки удалось выносить и родить сына, куда-то исчезли уязвимость и виноватость, а на смену пришли сила и уверенность. Почти наглость.

«Только бы всё это не исчезло, когда его увижу», — хваталась за лоб девушка, словно у неё жар.

Пришла пора Рождества.

На ежедневных прогулках Констанция с Айсом далеко от дома не отходили, а гуляли по улице и рядом с подъездом. Но подарки к празднику ещё никто не отменял, поэтому им с мамой пришлось выбраться в одну из суббот в Миллинокет. Тиффани тоже должна была что-нибудь прикупить подружкам.

Тэсс зашла в очередной магазинчик на центральной улице города, а мама осталась стоять у входа с Айсом. Парня пришлось вынуть из коляски и взять на руки, потому как спать в неподвижном транспорте, целиком и полностью, шло вразрез с его представлениями о комфорте и в планы не могло войти априори — пупс начинал куксится и хныкать, и если его горя не понимали или делали вид, что не понимали, выдавал басовитую «ноту протеста» на весь тихий провинциальный Миллинокет. И это работало. Всегда.

— Добрый день, миссис Гленн. — Услышала женщина за спиной и обернулась. Перед ней стоял Адам Стюарт.

Его жена во время пребывания в Бенедикте всячески избегала встречи с мужем и к счастью, он тоже не искал общения с ней.

— Ему и без тебя весело, — недовольно хмурила брови и отмахивалась рукой мама. — Мистер Готчер видел его недавно в баре пьяным. С Максом на пару.

Поэтому и сейчас Тиффани внимательно изучила молодого человека на предмет его состояния, прежде чем ответить на приветствие.