Та вся сникла и как-то так застеснялась, поэтому Андрей, видя её смятение и неуверенность, медленно, без резких движений, приблизился и нежно, и мягко обнял за плечи.

— Собирайся, — тихо прошептал он, будто одним словом собрался ответить на все до единого её вопроса и аргумента. И поцеловал в щёчку, раздумывая над тем, как ему сейчас лучше напоить Берча.

Они тогда сели все в гостиной, выпили за знакомство, мистер Полль рассказал пару историй о своих экспедициях, Берч в красках и эмоциях поведал, как однажды приземлялся на самолёте с дымящимся двигателем, а когда его пьяненького отправили на машине с водителем, Андрей объявил дядюшке Сону, что Тэсс теперь будет жить у него.

— Вы же, как никто другой знаете, что бывает, если искусственно тормозить развитие.

— Будет революция, — улыбнулся мистер Полль.

— Именно, — обрадовался Андрей, что археолог оказался вполне нормальным дядюшкой.

Глава 27 Неповторимые снежинки или Женщина с тюрбаном на голове

Переведя рычаг автоматической коробки передач на первую скорость, Констанция плавно нажала на педаль, и Джульетта тронулась с места.

За окном замелькали улицы и пейзажи старой знакомой дороги из Университета к дому дядюшки. Девушка пребывала в хорошем расположении духа — скоро Рождество. Кстати, её уже поздравила Паркер. Извинилась за долгое молчание, ничего толком не объяснила, зато поделилась радостной новостью о своей беременности.

«Восемь недель, — вспомнила её срок доктор Полл, и замелькали в голове все сопутствующие этому анатомические и гормональные изменения и детали. Тэсс очень обрадовалась за подругу. — У неё уже все «за» и «против» позади. Всё ясно и понятно. Вот бы мне так».

Она прожила у Андрея месяц. А если конкретнее, то они прожили вместе десять дней ноября и двадцать дней декабря.

Это были тридцать дней радостей, странностей, любопытных открытий, любви, разочарований, ликований, раздражений, умиления, гнева, снова любви, недовольства, удовлетворения, опять любви, раздумий и счастья.

Первое и главное, что для себя сразу же уяснила девушка, переехав на сорок восьмую улицу, так это то, что мистер Дексен на отдыхе, в выходные, и мистер Дексен за работой, в будние дни, это два совершенно разных человека. Нет, конечно же, у этих мужчин было одно имя на двоих и даже внешность как у однояйцевых близнецов, но на этом сходство внезапно обрывалось. Когда Андрей отдыхал, а сейчас он старался делать это, когда была возможность отдохнуть и у Тэсс, он весь остальной мир выносил за скобки или умножал на ноль. Как на маяке, только никуда не уезжая. Когда Андрей работал, весь остальной мир вместе с Тэсс мог подождать.

Так она научилась у него отдаваться без остатка тому, что делает.

Второе, что уяснила девушка чуть позже по наблюдениям, так это то, что Андрей сознательно не поднимает эмоциональную планку их совместного проживания на уровень идиллии и пасторали, а сразу устанавливает её на той отметке, на которой сможет поддерживать долгое время или даже всегда. Чтобы с чередой будней и трудностей всё то, что случилось между ними, не ухнуло в пропасть и не обернулось горем и разочарованием полным и окончательным, он не стал задирать отношения на высоту седьмого неба и так до стратосферы включительно.

Вся её жизнь с Андреем представлялась Тэсс в виде эдакого снегопада. Иногда в штиль, иногда с ветерком, иногда сильнее, а порой и ослабевая, теряя силу. Вот она ходит, катается на своей Джульетте, учится, работает, спит, ест, а вокруг кружатся и падают снежинки. А ведь, как известно, двух одинаковых снежинок не существует. Примерно таким образом этот мужчина создавал вокруг себя ситуации, события, моменты и вовлекал в них Тэсс.

Эти ситуации-«снежинки» летали вокруг. Одни садились в ладошку, другие — на нос, некоторые — на макушку, а какие-то пролетали мимо и падали на землю. Бывали такие, которые долго летали и кружили вокруг, дразня и не давая возможности проследить свою траекторию. Как полёт шмеля. Их жизнь с Андреем не поддавалась системе, не вписывалась в схемы, и даже когда ситуации повторялись, то уже «умноженные», «разделённые» и «возведённые в степень» на какие-то другие эмоции, обстоятельства, настроения. Одинаковых не случалось.

Андрей оказался действительно не самым удобным и покладистым человеком для совместного проживания.

Он мог явиться с работы темнее тучи и молчаливей его трости. Нет, естественно, он просил минутку для уединения, обещая уделить внимание чуть позже, но минутка могла затянуться часа на три минимум, а ужин покрыться инеем — ни первое, ни второе мистера Дексена не смущало.

А иногда так и подавно с порога только качал головой, делал останавливающий жест рукой с единственным словом: «Потом» и закрывался у себя в кабинете, не произнеся больше ни звука. И трогать его было бесполезно. Иногда Тэсс казалось, что рядом может разорваться граната, а Андрей её так и не заметит. Кстати, эта ситуация копировалась, когда он читал. Если книга оказывалась интересной, то оторвать его можно было если только с кровью.

Чуть изучив его повадки и привычки, Тэсс начала замечать, что иногда он работает с желанием и воодушевлением, и даже ругает подчинённых по телефону или скайпу как-то веселее, а после выглядит удовлетворённым и воодушевлённым.

А иногда в нём сквозило раздражение. Становилось заметно, что мужчина пересиливает себя, занимаясь своими делами. После таких эмоциональных упадков он выглядел примерно, как после новоселья у себя в «Джо-Мэри» — уставшим и опустошённым. В подобные моменты Андрей часто выстраивал вокруг себя невидимую преграду, словно переселялся за стекло. Тэсс понимала, что он реализовывает своё право на личностное пространство, поэтому её это не смущало и не мешало по ночам реализовывать своё — на материнство. Они действительно перестали предохраняться.

И всё же, при всей сложности и даже где-то хаотичности его поведения иногда даже с недвусмысленной отрицательной эмоциональной окраской, Андрей каким-то удивительным образом умудрялся вести себя так, что и предъявить-то ему Тэсс толком ничего не могла. Он не хамил, не грубил, не обижал, не показывал, что она ему мешает, а наоборот, старался не мешать ей, ничего «сверх» и «над» не просил, всё в пределах разумного. И всегда, абсолютно всегда, был подчёркнуто вежлив. Хоть иногда это её жутко бесило. Ужасно хотелось поругаться.

Андрей, не стесняясь и не вуалируя свои намерения, давал понять и почувствовать девушке, что она ему очень нужна. Он много и подробно с ней советовался, с интересом разговаривал, даже любил устраивать пижамные вечеринки. Тэсс не чувствовала себя какой-то ночной вазой, которую достают в нужный момент из-под кровати, используют и задвигают обратно до следующего раза. Но даже в таком режиме её мужчина умудрялся оставаться сложным и непредсказуемым. Не удавалось ей поймать хоть одну «снежинку» и рассмотреть рисунок её кристаллизации, не давались они в руки.

«Вёрткий, скользкий засранец», — негодовала и умилялась Констанция.

Но что девушке нравилось больше всего, так это то, что и за ней закрепилось незыблемое право быть собой. Оставаться женщиной. Андрей не раздражался на её капризы, относился к ним как к неизбежности, суровой норме жизни. Не бунтовал, когда у неё не оставалось на него времени и сил. Когда она училась в его спальне или за барной стойкой на кухне, стучался, прежде чем войти, ходил на цыпочках и заметно тише орал в телефон. Старался меньше греметь посудой, когда у неё болела голова. А когда, бывало, засиживался в кабинете часов до двух-трёх ночи, то укладывался рядом в постель крадучись, осторожно, чтобы не потревожить её сон и нежно целовал в щечку. Извиняясь и благодаря.

Вопрос приготовления пищи вообще не стоял — если у кого имелось желание, он готовил, если нет — шли в ресторан, если не имелись силы и время и на это, заказывали пиццу внизу в небоскрёбе и ели. Тэсс всё ждала, когда мужчина, если не взбунтуется, то хотя бы сморщит свой красивый нос, но не дождалась, Андрей преспокойно жевал китайскую еду раз за разом и не хмурился.