— Хорошо. Бумаги на подпись, сэр?

— Несите.

Секретарша развернулась и пошла на выход, а Андрей прилепил последний штришок камню. Это был нос.

«Потом обязательно нужно вставить ему в зубы сигарету», — любуясь, он отстранил подарок на вытянутой руке, после чего отложил его на край стола, где тот нашёл пристанище сразу же как появился здесь.

Сделав глоток довольно вкусного и ещё горячего кофе, Андрей вынул из кармана и повертел в руках пачку Нubba Bubba, которую сегодня утром отобрал у Тэсс. Мужчина заулыбался. Перед выходом из квартиры они с девушкой чуть было не подрались. Он забирал у неё «эту гадость», чтобы не жевала с утра, а она подпрыгивала, дотягиваясь до его вытянутой вверх руки, и хохотала. Но, правда, не долго. Быстро схватила его сигареты, валявшиеся на столе в кабинете, и предложила меняться.

Это уже начинало становиться их совместной весёлой традицией, которая зародилась там, в Мэн.

«С ней не соскучишься», — вспомнил Андрей их взаимные претензии к вредным привычкам друг друга по дороге в «Джо-Мэри» на следующий день после его дня рождения.

Тогда Констанция принялась в машине жевать жвачку, надувая пузыри. Это был первый раз, когда он оказался не согласен с её занятием. Оно ему виделось глупым, недалёким и не имеющим ничего общего с пользой для здоровья. Неприятным и вредным. Мужчина намекнул девушке на это, и та тут же привела в качестве контраргумента его курение, которое ей тоже казалось далеко не умильным баловством и порождением отнюдь не самого блестящего интеллекта. Между ними завязалась перепалка, которая хоть немного скрасила тягостную атмосферу прощания с маяком и закончилась дружным хохотом.

От причала до «Джо-Мэри» оказалось меньше двух часов езды по почти пустой дороге ночью. Кроме непроглядной темени за окнами автомобиля, атмосферу царящей грусти и обоюдной немногословности навевали ещё и впечатления от последних событий. Пребывание на маяке Сил сделало их немного другими, что-то открыло друг в друге, что-то изменило в каждом из них.

На самом маяке мысли Андрея долго вертелись вокруг реакции Констанции на его «нежелание» иметь детей. Её отклик на попытку предложить отказаться от перспективы когда-нибудь стать матерью превзошёл все его ожидания.

Та самая Тэсс, которая отказывалась от материнства в частности, только лишь почувствовала предпосылки для отказа от него в целом, взвилась как Мегера, отстаивая своё право на продолжение себя. Мистер Дексен был рад, горд и счастлив. Первая часть его авантюры удалась.

Во втором отделении Мерлезонского балета он планировал подождать, пока девушка успокоится и утвердится в своём выборе, после чего, убрав с расстояния вытянутой руки холодное оружие, да и вообще все колюще-режущие предметы, обрадовать её признанием, что своим мнимым нежеланием только лишь хотел разбудить в ней её природу и не более того, а на самом деле очень даже не прочь заиметь с ней ребёнка. Мальчика или девочку. Но лучше мальчика. Потом можно было ещё попросить прощение за драконовские меры, а в качестве смягчающего обстоятельства указать на их стопроцентную эффективность, а также на свою обидчивость от того, что его появление в её жизни и его поселение в её сердце не смогли заставить сойти с пьедестала резидентуру и планы стать врачом. Короче, не нашёл он другого способа разбудить её инстинкты, которые погребли под собой учёба и профессия.

Но всё пошло не так.

Услышав её признание про ложь, Андрей пришёл в лёгкое замешательство, не сориентировался по ходу дела и упустил момент. Дальше — больше.

Ситуация зашла слишком далеко, особенно после её разговоров о грозящей ей опасности. И вот теперь оставалось только ждать удобного или даже красивого случая (и чем красивее, тем лучше), чтобы всё обставить так, что он ни грамма не врал про свою «добровольную бездетность», а только лишь спустя какое-то время внял доводам Тэсс, признал их разумность и жизнеспособность и согласен на отказ от контрацепции. Последний пункт особенно грел душу и тело, и даже то, что ей могло понравиться убеждать его, мужчину не пугало. Он с удовольствием понаблюдал бы за её попытками повторить свой подвиг в какой-нибудь другой области. Девушкам тоже нужно верить в себя.

Задумывался мистер Дексен и о совместном проживании, хоть и относился к нему очень осторожно — раз уж Тэсс оказалась ТОЙ САМОЙ, то с ней нужно действовать особенно мягко, тонко, без резких движений, промахов и права на ошибку. Он понимал, что не обладает такой роскошью, как возможность написать их историю на черновик, а потом уже как получится. Нет. Сразу набело и в единственном экземпляре. Перечёркивания и исправления им здесь абсолютно ни к чему, будь они хоть триста раз неизбежны.

Ещё и в этом отношении он возлагал большие надежды на маяк и не прогадал.

Кроме всего прочего, мужчина хотел посмотреть: как будет чувствовать себя рядом с Тэсс в замкнутом пространстве. Ведь на маяке Сил они оказались, словно пауки в банке. И его волновала даже не столько сама девушка — в ней он если и сомневался, то очень мало — его больше заботила собственная реакция на постоянное присутствие какого-либо человека рядом двадцать четыре часа в сутки.

Мистер Дексен полностью отдавал себе отчет насколько он сложный человек в быту, в повседневности, а от мысли, что им овладеет привычка, что-то приестся, что-то наскучит, внутри всё сжималось и становилось жалко Тэсс уже заранее. И не почувствовав от себя в отношении девушки некоего напряжения, да и вообще чего-то отрицательного — которое находил вполне возможным даже на подъёме чувств — а очень даже наоборот, мужчина жутко обрадовался и испытал настоящее облегчение. У него появилась надежда, что они смогут ужиться в одной квартире, тогда как известно, что ничто так не разъединяет, как совместное жильё, а разъединений он с Тэсс не хотел. Только не это.

Может, именно отсюда «ноги росли» у одной его навязчивой идеи, которую он сразу же признал утопической, но от этого она не потеряла своей прилипчивости ни грамма. Он никак не мог отделаться от желания перевезти Тэсс к себе в квартиру уже законной женой. Как это не парадоксально, но скорее всего, именно его неуживчивость, конкурируя с его же собственничеством, не позволяла удовлетвориться и уж тем более насладиться картинкой, как любимая девушка живёт в его квартире под своей фамилией, будучи абсолютно ничем к нему не привязанной кроме чувств. Андрей это очень не нравилась. Хотелось привязать её к себе всеми мыслимыми и немыслимыми способами, даже понимая, что это почти ничего не изменит и ничего не даст, ни ей, ни ему.

И, тем не менее, раз за разом представляя у себя в голове образ Тэсс, щеголяющей по его полу в квартире своими босыми красивыми ножками и в его белой рубашке, и проговаривая сначала: «Миссис Дексен», а потом: «Мисс Полл», он скрипел зубами и кривился как Мэрик на «козьи какашки». Не нравилось ему последнее. Абсолютно. Приходило чувство чего-то неорганичного, чужеродного, неподходящего и раздражающего. Но и заводить привычку жениться он тоже не собирался, поэтому наступил себе на горло и заставил «сойти с дистанции» столь навязчивые мысли.

А может, в нём так работал инстинкт защитника. Особенно после того, как Тэсс рассказала про гадалку и предсказание.

Кстати, когда-то давно с гадалками и ведьмами имела дело его мама. Правда, тогда он был ещё маленьким мальчиком и знал далеко не всё, но вроде бы как будучи прокурором в Портлэнде, миссис Дексен засадила за решётку какого-то парня из коренного населения Америки. Ему дали по максимуму, а его старый дед, (не то шаман, не то просто вождь), пришёл к ней в кабинет и сказал, что проклинает её — она умрёт, когда будет очень счастлива.

И вот, когда Тэсс за каким-то дьяволом понесло к гадалке, и та дура не нашла ничего лучшего, чем напугать девушку, он лихорадочно соображал: как ему отреагировать так, чтобы не нагнать страху на неё окончательно, но и в то же время заставить быть осторожней.

«М-да, опасности для неё не исключены, — этот факт был самым главным и наиболее болезненным для Андрея во всей истории отношений с Тэсс. — Скорее всего, мне так и придётся балансировать между её беззаботностью и осмотрительностью».