Она прошмыгнула на пролет выше и притаилась в темном углу. Прислушалась. Дверь с ужасным скрипом отворилась. Нетвердые шаги раздались по коридору, затем по лестнице. Звук становился тише, значит, преследователь отдалялся, а не настигал ее. Пьяные маменькины ухажеры, взбешенные очередной дерзостью ее соплячки, никогда не поднимались наверх. Всегда – только вниз. И в самый первый свой побег, когда она спряталась этажом ниже, ее поймали. Лупили долго и больно. Тогда она изобрела другую тактику бегства и та еще ни разу не подвела. Пока…

Грубый мужской голос гаркнул непотребное ругательство, и шаги зазвучали в обратную сторону. Тупица! И этот не допетрил, где ее искать. Сейчас вернется к своей собутыльнице и устроит той разнос. Поделом! Она больше не собиралась получать тумаки за то, что всего лишь повторяла оскорбительные слова своей матери-алкоголички в адрес ее же любовничков. Или дружков. Или кем они ей там приходятся?

Дверь захлопнулась. Только сейчас ее носа настиг удушливый смрад перегара и табачного дыма. Это из их квартиры так разило. Она поморщилась и отступила. А ведь спертый воздух подъезда ей казался почти свежим! Послышался глухой стук, и звон разбитого стекла. Дерутся. Она протяжно вздохнула – придется где-то искать место для ночлега на эту ночь.

Она развернулась, бесцельно шаря глазами по стенам. Вдруг наткнулась на кресло с бесформенной грудой одежды. Свет горел этажом выше и ниже. Она подходила ближе, чтобы разглядеть этот хлам. Губы растянула глуповатая улыбка. Руки сжались в кулачки. Пальцы на босых ступнях поджимались от холода на бетонном полу. Она предвкушала, как согреется под этим тряпьем и переживет ночь.

Булькающий звук от кресла заставил ее насторожиться. Она пригляделась внимательнее. Улыбка сползла с ее лица и между детским пушком бровей сморщилась кожа.

– А, это ты, – с явным разочарованием прошептала девочка. Тем, что она приняла за свой временный, а может и не временный, приют, оказался мальчик. Она видела его несколько раз на детской площадке перед домом. Он всегда сидел в этом кресле и никогда не играл с другими ребятами. Его тонкие ноги странным образом изгибались. На скрюченных руках пальцы то сжимались, то разжимались. Он криво держал голову и очень мало говорил. Во всяком случае, с ней. Она несколько раз заводила с ним разговор, и он весьма неохотно вступал в диалог. Зачастую вместо него отвечала на ее бесхитростные расспросы взрослая тетя, которая часто была при нем. Наверное, его мама.

Она, как и он, тоже не пользовалась популярностью среди дворовых детей. Она страдала от репутации своей пьяницы-мамаши, а он – из-за своей слабости. Бывало, даже она заступалась за него, когда ребята обидно дразнили его, а рядом не было его мамы. Детское простодушное сердечко отчаянно нуждалось в друге, и она нашла его в нем – этом беспомощном мальчишке.

– Почему ты сидишь здесь? Тебя что, выгнали из дома? – спросила девочка. Голосу вернулся звук.

– Н-н-нет, – ответил он. Это простое слово ему удалось выговорить с трудом. Девочка стала переминаться с ноги на ногу – ноги замерзали. Подошла к двери и встала на коврик.

– И ты называешь это жизнью?! Да это не жизнь, а каторга! Это вечная пытка и мука! И не только для нас – для него тоже! Последний раз прошу тебя – одумайся! Давай отправим его на лечение, а сами заживем нормально – так всем станет легче!

– Я никому его не отдам.

– Раз так, то с меня хватит! Все! Я так больше не могу!

Девочка отчетливо услышала из-за двери сердитый мужской голос с визгливыми нотами отчаяния. Ему отвечал тихий женский. Инстинкт самосохранения велел бежать, и она отскочила от двери за секунду до того, как та с грохотом ударилась об стену и рикошетом захлопнулась. Мимо ураганом пронесся мужчина, не глядя на детей. Затем настала тишина.

– Это хорошо, что он ушел. Теперь тебе можно вернуться, и тебя не будут бить, – экспертно заявила малая, подбоченившись для пущей убедительности. Мальчик молчал. Она слышала его неровное натужное дыхание. Девочка покосилась на придверный коврик, но опасалась снова встать на него. Как назло, он был единственный на всей площадке.

Дверь снова открылась, на этот раз беззвучно. Вышла та самая тетя. От нее вкусно пахло, и она всегда угощала девочку конфетой, когда та начинала разговор с мальчиком. Шаркая ногами по полу, она подошла к креслу. Взялась за ручки и стала разворачивать к двери. Девочка так и осталась незамеченной.

– Драсьте, – привлекла к себе внимание малая. Тетенька обернулась. Мокрые от слез щеки приподняла вымученная улыбка.

– Привет, конфетка. Не стоит так поздно выходить гулять. Ступай домой.

Тетенька достала из кармана старенькой кофты конфету и протянула девочке. Та быстро выхватила ее из слабой руки. И все. Больше она не видела ни тетю, ни мальчика в инвалидной коляске.

– Я?!! Почему я?!

– Потому что это длительная командировка, а ты единственная из всего отдела не обременена счастьем ежедневного ухода за детьми и мужем.

– У меня есть кот. И фиалки. И рыбки. Я тоже не могу их бросить, – слабо, словно на ходу выдумывая отговорки, возразила Влада. Она утопала в офисном кресле, сидя напротив главного редактора и исподлобья глядела на него. Их разделял письменный стол, заваленный статьями, очерками, репортажами и прочей журналистикой.

– За ними может присмотреть Лена. Как, впрочем, и каждый раз, когда ты уходишь в загул, – ворчливо добавил он. Влада усмехнулась и отвела лукавые глаза. Что, правда – то, правда. Бывало, разудалая пятничная вечеринка растягивалась аж до самого понедельника. И она, беспечно позабыв о питомцах, сутками пропадала вне дома. Хорошо, что Лена, ее подруга и по совместительству коллега, живет с ней в одном доме. Она даже обзавелась вторым комплектом ключей, чтобы иметь возможность беспрепятственно приходить и кормить оголодавших животных.

– Кроме того, репортаж обещает стать весьма значимым и сулит репортеру громкий успех. При ответственном и грамотном подходе, разумеется, – Олег Павлович сложил руки домиком. Стекла очков блеснули, когда он чуть наклонил голову. Серый в полоску шарф неизменно обматывал его тонкую шею. Он носил шарф всегда и везде. На улице и в помещении, на службе либо на прогулке, и зимой и летом. Это была его отличительная особенность. Своего рода визитная карточка. Только в холодное время года шарф утеплялся, а в теплое – сменялся на более легкий. Сейчас был легкий.

– И чем же он так интересен? – вяло полюбопытствовала Влада. Этот разговор тет-а-тет в его кабинете, вместо публичной огласки, жесты и намеки – все говорило о том, что ей не отвертеться.

– Этот человек поднял заброшенную местность с нуля. В некогда безжизненном районе обосновались люди. С появлением рабочих мест потекла бурная жизнедеятельность. Край расцвел с его появлением. Он преобразил его до неузнаваемости. Да такой степени, что его заметили местные власти и предлагают занять высокую должность.

– Это вы уже говорили, – протянула Влада, и ее серые в густой опуши глаза, заволокла скука.

– Самое интересное заключается в том, что он страдает от неизлечимого недуга, пережив детский церебральный паралич.

– Мне нужно написать статью об инвалиде? – она изогнула смоляную бровь. Спрятала руки поглубже в бездонные карманы толстовки и втянула голову в плечи. Ей совсем не улыбалось тащиться за тридевять земель, чтобы настрочить публикацию о местном калеке. Пусть даже таком значимом.

– Заметь, об очень успешном, которого баллотируют в депутаты края, что само по себе является исключением из ряда вон выходящим!

– Небось, оказался родственничком какой-нибудь местной «шишки», вот его и выдвигают, – пожала она худыми плечами и отвернулась в сторону, откровенно выражая незаинтересованность. На ее рабочем столе дожидалась кружка наверняка уже остывшего чая с мятой и гораздо более интересная, на ее взгляд, прерванная статья.