– Как суп? – поразилось начальство.

А еще бы не поразиться. Про такое отродясь никто не слыхивал.

– А вот так, суп! Так мало того, что нахлебался, так потом повара изжарил, чтобы концы в воду и заявил, что выполнял приказ Орла!

Ой, что тут началось. Короче, Змея в кандалах по этапу в столицу доставили. Одну голову сразу свернули, а со второй в непринужденной, для некоторых граждан, обстановке начали беседовать.

– Народ рассказывает, что вы знаете рецепт супчика из соловьев? Не поделитесь ли. А то у нас тоже гурманы имеются.

Змей в отказ. Мол, ничего не знаю, не ведаю, все клевета и ложь. А ему свидетеля. Племянничка того самого невинно изжаренного повара.

Племянничек за дядюшку отыгрался. Наговорил такого про Змеюку, что главный дознавальщик только и сделал, что ухмыльнулся и произнес:

– Ну, ты даешь? – и добавил, – одна голова, говоришь, хорошо'? А не много ли будет после делишек таких одной-то.

И сам себе ответил:

– Многовато!

Так и поступил.

А Ланселота сначала хотели в тюрягу за пьянство посадить, потом орден дали за усердие и благонадежность, генералом назвали и опять туда, в знакомую уже губернию выправлять дела командировали. Сказали: «Если чего, поможем, если чего не так – накажем», пожали руку, пожелали успехов в труде. Потом, после недолгой паузы, подмигнули, добавили «и здоровья».

Генерал Ланцелот прибыл на место. Старых змеиных приятелей и заместителей, прокураторов, судей и банкиров повыгонял да пересажал. Народ возликовал от счастья, проникся к нему любовью и доверием. На место выгнанных назначил честных и достойных людей. Из своих родственников и друзей. Даже дочуркину собачку не забыл. А потом, когда основные дела переделал, вспомнил и о невинно пострадавших от прежнего змеиного режима.

Вызвал к себе племянника того самого повара и говорит:

– Ты, невинно пострадавшая душа, сколько получал зарплаты у Змеюки вредоносного?

Тот отвечает.

– А я назначаю тебя главным поваром губернии и жалованье назначаю, сколько было умножь на десять, да в добавок, в зеленых заграничных, а не наших рублях.

Главный повар начал было в обморок падать, да передумал и на колени плюхнулся.

– Ваше, – говорит, – высокопревосходительство, да я за такое счастье вам собственную жену изжарю!

– Ну с женой, любезный, ты сам, без меня разбирайся, – отвечает благородный рыцарь губернатор Ланцелот.

Потом, как бы невзначай, задумался на минутку и вроде бы из чисто познавательного любопытства спрашивает:

– А дядюшка, случаем, не рассказывал про рецепт соловьиного супчика? Любознательный читатель спросит: «А в чем же здесь мораль-то?».

Помилуйте, господа, какая в наше-то просвещенное время мораль. Даже не смешно.

Теперь и слова-то такие в словарях отменили, не пишут-с.

Здоровенная муха со всего скоростного полета треснулась о бронированное стекло окна кабинета.

– Снайпер! – Заорал охранник, подмял Босса, запихнул под резной стол старинной работы, свалился сверху на него, вроде как прикрыл. Стакан с ликером на столе опрокинулся, густая темная жидкость потекла, громкими каплями зашлепала по полу.

– Кровь! – одновременно выдохнули босс и охранник и уставились друг на друга, чтобы сообразить – чья.

Другой охранник с минуту вытаскивал из подмышки застрявший в кобуре пистолет, крутил головой, отыскивая непонятно где киллера, потом облегченно выдохнул, и плюхнулся на диван.

– Пронесло! – Сказал длинный.

– И меня, – добавил другой, который прикрывал Босса.

Это у них юмор такой. Тот, который сначала заорал, потом запихнул Босса под стол, вылез, отряхнул брюки на коленках, помог выбраться и усесться в кресло удачно спасенному Виктору Григорьевичу. Оба увидели пролитый вишневый шотландский ликер. Оба ткнули в него указательные пальцы, лизнули и убедились, что не кровь. Хотя и без того стало понятно, что за испорченное на столе сукно кому-то придется отвечать.

– Бараны вы, и шутки у вас бараньи! – подытожил Босс.

– Один раз в году, шеф, и муха бьет наповал. Береженого бог бережет, – резюмировали оба.

– На этот раз действительно, кажется, пронесло, – согласился Виктор Григорьевич.

А муха очухалась от удара, отлежалась на карнизе и поползла вверх по стеклу, чтобы уяснить, обо что это она так больно. Вроде ничего не было, летела себе и…

Что-то ее смущало. Ничего нет, там, за этим непонятно чем, комната видна, а не попасть – как стена. Она карабкалась, пыталась сообразить и ползла, ползла вверх. Увидела троих мужиков. Они ее тоже увидали, обрадовались, стали тыкать пальцами в это непонятно что. Между ними было нечто необъяснимое. Мужики ее тоже не могли ткнуть или схватить. Не могли достать. Муха это поняла, обнаглела, не улетала, не боясь ползла вверх, пыталась найти щель, чтобы проникнуть в комнату. Несколько раз отлетала, чтобы с размаху влететь, но это останавливало, било по башке и не пускало. Она падала на карниз, очухивалась и упорно снова лезла вверх. Мужики смотрели оттуда, показывали на нее пальцами, ржали, мол, надолго ли тебя хватит. Она ползла, ползла, поравнялась глазами с Главным и вдруг эта невидимая стена колыхнулась, Босс удивленно моргнул. На лбу у него образовалось алое пятно, он подался сперва вперед, отпрянул назад и повалился. Белая рубашка на охраннике, который стоял позади, покрылась на плече красными пятнами, он схватился за голову и тоже сполз вниз, на пол. А муха наконец влетела через маленькую дырочку, еще раз убедившись, что главное это упорство и если стараться, то получится.

Она облетела комнату. Сориентировалась в запахах. К столу притягивал сладкий вишневый. К лежащему мужчине с пятном на лбу манил какой-то не совсем понятный запах, напоминавший и мясо на скотобойне, и жженую кость. От охранника в заляпанной рубашке, который стонал, сидя на полу позади Босса и держался за ухо, пахло кровью, мочой. От третьего – дымом и еще чем-то. Не съестным.

Муха приземлилась на стол, по запаху побежала к вязкой лужице, попала в нее лапкой и смекнула, что это еда. Сладкая и твердая. Сама собой из брюшка отрыгнулась жижа, плухулась в сукно с сиропом и муха начала быстро-быстро нижней губой смакивать и запихивать все это в рот. Сироп пропитал зеленое сукно и муха торопливо отрыгивала на него жижу, жижа растворяла мягкие податливые волокна, хоботок слизывал их и запихивал в рот. Смесь, надоела и насекомое полетело к охраннику с окровавленным ухом. Охранник стонал, из рваного уха сочилась кровь. Он просил помочь, перебинтовать, но к нему не подходили. Были заняты Боссом. Муха пристроилась на воротнике и начала втягивать алые капли.

В комнату вбегали и выбегали люди. Одни звонили по телефону, другие глядели на Босса, крестились, пятясь отходили. Потом вошли трое в зеленоватой одежде, похожей по цвету на первые весенние листья. От них пахло травой. Кажется, валерьяной или чем-то еще, этого муха не успела вспомнить, испугалась теней, взлетела, вильнула к окну, сделала на всякий случай круг по комнате и вцепилась узкими коготками в обои на потолке. Отсюда людей было плохо видно, они расплывались, распадались на разноцветные куски и мухе представлялись, кто травой на газоне возле этого огромного дома, кто листом, кто гнилым яблоком, кто лужей.

Потоком воздуха влетел в открытую дверь сладкий запах фиалок, роз, воска, раздался плачь и вбежала женщина. Муха знала, что так пахнут только женщины. Дама бросилась к Боссу, хотела обхватить его, обнять, но увидела, что голова лежит в крови, отпрянула. Потом присела на колени и завыла. Муха заинтересовалась, снова перелетела на стол. Отсюда она чуяла, как женщина издавала сильный, терпкий вкусный запах. Было видно, что та опасается вымазаться, что ей не приятен цвет крови, розовато-серых мозгов, разбрызганных на полу возле окна, и вообще не удобно сидеть вот так в короткой, сжимавшей тело, юбке, узкой кофте, мешают высокие каблуки на туфлях, все остальное. От женщины пахнуло потом. Муха уже успела проголодаться и полетела на запах. Сначала она села на шею женщины, хоботком лизнула солоноватый пот, отправила в рот. Хотела втянуть еще капельку, но леди хлопнула рукой и муха метнулась сначала вперед к мужчине, должно быть ее мужу, затем вниз к полу, и на всякий случай назад и вверх. Запах манил, муха далеко не отлетела. Уселась на стол. Попала лапкой в сладко-горький сироп и снова начала слизывать его хоботком. Успокоилась. Начала разглядывать предметы вблизи. Соображать, что бы еще съесть. Пот женщины был вкуснее всего, что муха чуяла, притягивал и она опять полетела к ней. Уселась на покрытый каплями лоб и принялась насыщаться. Женщина рукой отогнала настырное насекомое.