Несмотря на уверенность Боулби в выводах о том, что одиночество наносит неизлечимые травмы, ученое сообщество раскритиковало его работу. Многие утверждали, что его доказательства смехотворны и нелепы. Боулби использовал слишком малые выборки, говорили они, и не учитывал многие факторы, способные повлиять на результат, например заболевания детей и недостаточное питание. Почему он так уверен, что именно недостаток материнской любви вызывает поведенческие отклонения? А может, этим маленьким воришкам не хватает вовне не любви, а дисциплины? Скептическое отношение к любви пустило глубокие корни.

Тогда Боулби решил добыть новые доказательства своей теории. Он нашел их в работе Гарри Харлоу, ученого из Висконсинского университета. В начале 1950-х Харлоу решил разводить обезьян – он изучал обучение приматов, и ему требовались испытуемые. Он растил детенышей по последнему слову науки: кормил их молочной смесью из бутылочки, давал витамины, антибиотики и препараты железа[60]. Чтобы не допустить распространения инфекций, Харлоу держал животных в одиночных клетках вдали от родителей, братьев и сестер (ненароком смоделировав “ферму по выращиванию детей” из хрустальной мечты Уотсона.) В результате детеныши выросли более крепкими и здоровыми на вид, чем их дикие ровесники.

Но за цветущим внешним видом этих юных обезьян скрывалось отчаянное одиночество. Из-за того, что всю свою недолгую жизнь они находились в полной изоляции, они оказались неспособны даже к простейшему социальному взаимодействию с себе подобными. Оказавшись в обществе других приматов, они уходили в себя и съеживались, неотрывно глядя в пол. “Мы хотели получить саморазмножающуюся колонию, а получили самосозерцающую”, – говорил Харлоу[61]. Следовательно, решили висконсинские ученые, для формирования нормальной психики требуется нечто большее, чем правильное кормление. Но что?

Первая подсказка обнаружилась в пеленках, которыми выстилали клетки. Харлоу заметил, что обезьяны души не чаяли в этих тряпках, они стискивали их в кулачках и прижимали к груди, как ребенок тискает любимое одеяльце. (Когда пеленки отбирали, животные впадали в ярость.) Это трогательное поведение натолкнуло Харлоу на мысль провести эксперимент. Он решил растить следующее поколение обезьян, дав каждому детенышу по две искусственных матери. Одна “мать” была сделана из проволочной сетки, лампочка внутри обеспечивала тепло. Другая “мать” была деревянная, обтянутая резиновой губкой, а поверх губки – ворсистой тканью. В некоторых клетках проволочная имитация матери была снабжена бутылочкой с соской, в других обезьянки могли кормиться, лаская матерчатую куклу матери. Если скептики правы и связь между матерью и ребенком всего лишь зависимость от источника пищи, то детеныши вскоре предпочтут тут “мать”, которая их кормит.

Но вышло иначе. Не важно, к какой из “матерей” была приделана соска с молоком, обезьянки все равно предпочитали “мать”, мягкую, обитую резиной и тканью[62]. К тому времени, когда им исполнилось по пять месяцев, детеныши проводили с облюбованной “матерью”, тычась в нее носом, в среднем по пятнадцать часов в сутки. На проволочную “мать” они забирались, только чтобы поесть[63]. Вывод, с точки зрения Харлоу, был очевиден: развивающаяся психика отчаянно нуждается в удовольствии от физической близости. “Психологи, – по крайней мере, авторы учебников по психологии, – не только не выказывают никакого интереса к механизмам любви и привязанности, но словно бы и не знают об их существовании”, – сказал Харлоу в своем докладе Американской психологической ассоциации, посвященном экспериментам с обезьянами[64]. Но психологи жестоко ошибались. “Наблюдая за обезьянами, мы поняли одно – напишет он позже, – мы учимся любви даже раньше, чем жизни”[65].

Боулби немедленно ухватился за результаты экспериментов Харлоу. Обезьянки с их проволочными матерями были совсем как малыши в больницах: им требовалось не что иное, как близость. Любовь. Чувство, которое нельзя измерить в унциях и калориях, но без которого остается неудовлетворенным более глубокая потребность. Следовательно, заключил Боулби, любовь – это не роскошь, а часть более масштабного механизма, который позволяет детям справляться с трудностями в жизни. Он назвал этот механизм привязанностью.

Мэри Айнсворт выросла на американском Среднем Западе, отличалась жизнелюбием, любила баскетбол, настольные игры и званые обеды. Летом 1950 года она приехала в Лондон[66] вслед за своим мужем Леонардом, который прибыл туда, чтобы завершить образование и получить докторскую степень. До этого Мэри работала в университете Торонто, и ее последнее исследование касалось восприятия пятен Роршаха. Однако найти работу по специальности в Англии для нее оказалось нелегко. Промаявшись несколько месяцев, она пришла на собеседование в больницу, где один врач искал помощника, чтобы анализировать результаты анкетирования детей[67]. Звали врача Джон Боулби.

Он взял Айнсворт на работу. Следующие три с половиной года они в тесном сотрудничестве изучали долговременные последствия разлуки с близкими, пережитой в детском возрасте[68]. Недостатка в объектах для исследования не было: в послевоенной Британии хватало сирот и беженцев. Результаты интервью представляли собой печальную картину – отсутствие заботы и любви уже сказывалось на жизнях детей, – но именно они убедили Айнсворт в правоте Боулби. Привязанность – базовая потребность, заложенная в саму природу человека.

В 1954 году Айнсворт покинула Лондон, поскольку ее муж получил работу в Уганде. Не имея официальной исследовательской должности, располагая лишь ограниченным финансированием, она, тем не менее, отважно приступила к собственному исследованию, избрав предметом поведение младенцев[69]. Айнсворт уговорила участвовать в проекте двадцать шесть семей с маленькими детьми и навещала их каждые две недели, проводя в их домах, точнее земляных хижинах, по два часа[70]. (Чтобы заинтересовать испытуемых, Мэри предлагала местным семьям бесплатные поездки в клинику неподалеку и возможность купить сухое молоко по оптовой цене[71].) Памятуя опыт работы с Боулби, Мэри прежде всего хотела отследить формирование связи между матерью и ребенком, но подошла к проблеме с другой стороны. Если Боулби изучал опустошающее воздействие недостатка любви, то Мэри стремилась изучить, как зарождается любовь в нормальных условиях.

Ключевую роль сыграл исследовательский метод Айнсворт. Поскольку она была во всех отношениях посторонней – уроженка Среднего Запада в Африке, бездетная женщина среди семей, – то могла наблюдать матерей с младенцами совершенно непредвзято[72]. В книге “Раннее детство в Уганде: уход за младенцами и формирование любви”, написанной по итогам исследования, она приводит свои доводы, опираясь не на теорию или измышления, а на подробное описание сцен семейной жизни. Например, она рассказывает о младенце по имени Сулаимани и о том, как мать пыталась заботиться о нем: