– За ними кто-то следил? – логично предположила Шелестова.

– Точнее сказать – наблюдал, – подтвердил Козлов. – История с посещением острова немцами никогда не стала бы достоянием гласности, если бы не несколько португальцев с Мадейры. На островах Спасения они занимались довольно прибыльным, но не самым чистым делом – собирали гуано на птичьих гнездовищах. Когда появились немцы, сборщики экскрементов от греха подальше спрятались в пещере, возможно, той же самой, где когда-то были найдены сундучки с серебром.

– Так почему все-таки немцы спешили? – спросил я.

– Чтобы не обострять. Ты, Андрей, слышал что-нибудь об о Агадирском инциденте? Нет? В 1911 году отношения между Францией и Германией были хуже некуда. Обе страны равно претендовали на Марокко, и после того, как французы поддержали восстание одного из местных племен, в порт Агадир прибыла вот эта самая канонерская лодка «Пантера». Дело едва не дошло до прямых военных столкновений. Однако ни Франции, ни Германии в тот момент они были невыгодны, и канонерка поспешно покинула Агадир. И направилась к Селваженш-Гранди.

– Зачем? – история, которую, как на блюдечке с голубой каемочкой, преподносил нам Петя, занимала меня все больше.

– Поначалу считалось, что немцы обустроили на острове склад оружия, боеприпасов, иного снаряжения. Ведь в Агадир «Пантера» пришла не с пустыми трюмами. Немцы хотели поддержать своих сторонников. Склад же на острове они создали, так сказать, с прицелом на будущее. И когда война, известная нам как Первая Мировая, действительно началась, к острову был послан английский военный корабль. Никакого немецкого склада англичане не нашли, и тогда возникло подозрение, что на острове немцы искали сокровища капитана Кидда.

Петя вспомнил про недопитую банку пива и приложился к ней. Вытер губы, крякнул и заговорил вновь:

– Потом на Гранди еще не раз копали. Особенно усердствовал некто Афонсо Коэльо. Благородный сеньор с Мадейры занимался поисками почти двадцать лет, но и он отступился. В общем, рылись на острове до посинения, и все без толку. Да и не могло быть иначе, ведь копали наугад или, сверяясь с картами, которые на деле оказались фальшивками. А нужна настоящая карта! Вот тогда раз копнул – и готово.

– Может, такой карты и не существует, – сказала Мила.

– Есть такая карта, – возгласил Козлов. – Вот она!

* * *

– Вот она! – воскликнула Мила.

Она первой увидела «Золушку». Красавицу нашу. И кормилицу!

Уходили мы от яхты в одну сторону, возвращались с противоположной. Все-таки я немного просчитался, определяя направление и «срезая угол».

Океан дышал глубоко и спокойно. Ветер был ровным. Солнце палило. Бутылка минералки была давно опустошена и тогда же выброшена. Очень хотелось пить. Больше, чем есть. Хотя есть хотелось тоже и очень.

Горизонт был чист. Пустым было и небо. Ни корабля, ни самолета. Оказаться в XXI веке на необитаемом острове – это надо постараться. Мы не старались, но нам удалось.

– Да уж, вляпались, – пробормотал я. – По самое…

– Что? – обернулась Мила.

– Ничего. Так… – ушел я от ответа.

Вообще, Шелестова меня удивила. На яхте, когда начался шторм, вроде бы дала слабину, но потом – не придерешься. Не ожидал. Да и меня спасла, за это ей огроменный плюс и такой же респект.

– Рифы здесь. Гляди, как понатыкано, – сказал я.

На разном расстоянии от берега из воды торчали заглаженные волнами спины камней. Иногда они высовывались повыше, были неровными и даже подсушенными солнцем. А кое-где, напротив, прятались, и их присутствие угадывалось лишь по пенным шапкам на поверхности. Но опасность представляли они все: и первые, и вторые, а третьи даже больше прочих. Не заметишь – не отвернешь.

На такую, укрывшуюся под водой скалу, и налетела «Золушка». Джон просто не увидел ее: ночь, шторм, волны пенятся – как тут разберешь, что перед тобой. Вот и врезались с размаха да с разбега.

– Могло быть хуже, – сказал я, имея в виду, что «Золушка» еще легко отделалась, могла ведь получить пробоину и затонуть.

– Куда уж хуже, – сказала Шелестова, и, по-моему, она говорила совсем о другом.

Мне бы устыдиться: тут люди погибли, двое пропали и, возможно, их тоже нет в живых, а я тут, понимаешь, о сугубо материальном. Но я стыда не испытывал. Возможно, случившееся просто пока еще не уложилось в моей травмированной голове. Возможно. Но скорее все же другое. Как и утром, когда я смотрел на мертвого Костю Чистого, я по-прежнему в первую очередь думал о себе, а о других – во вторую, если не в третью, а временами не думал о них вовсе. Потому что, если бы у меня перед глазами без конца маячили лица Кости и Джона, как те давешние серебряные мушки, я бы забился в какую-нибудь расщелину и дрожал от страха. А это всяко хуже, чем куда-то идти, что-то делать. И пусть из нашей с Милой вылазки вглубь острова ничего путного не вышло, пусть! Зато мы действовали, и это не позволило панике и отчаянию захлестнуть нас. А может быть, вдруг подумал я, ты, Говоров, просто тварь бездушная. И не надо оправдываться, ни к чему это, не поможет.

Мы прошли место, где я вошел в воду, чтобы добраться до Чистого. А вон и наши шмотки…

– Стой! – вдруг охрипшим голосом приказал я.

Шелестова остановилась, испуганно посмотрев на меня. Я не снизошел до объяснений. У меня было занятие поважнее. Я не Юлий Цезарь, два дела одновременно мне не по силам. Я осматривался, щурясь от солнца, стараясь ничего не упустить. Так, «Золушка». Как стояла, так и стоит, и, кажется, еще больше огрузла. Что еще? Волны. Камни. Холмик, укрывший Костю. Все, как было. Все так, как сколько-то там часов назад, когда мы с Милой ушли искать людей, а нашли два трупа – Джона Дудникоффа, гражданина США, и безымянного немецкого моряка – мумию вековой выдержки.

Все, да не все. Одежда. Наши непромоканцы. Мы их свернули и оставили рядышком. Мой – синий. Милы – красный. Я еще на каждый по камню положил. Что ветром унесет – не боялся. И буревестников не опасался – клювом не вышли! Короче, почему положил камни, не знаю, но положил, как надгробной плитой придавил.

А что сейчас? Один камень сброшен. С моей, между прочим, куртки. И пола у нее завернута, белая «дышащая» подкладка видна.

Кто здесь был?

Что искал?

Где он?

– Куртка, – прошептал я, чтобы Шелестова посмотрела, увидела и поняла.

Я еще раз огляделся. Ничего подозрительного

И это самое подозрительное, черт побери!

Так, и что нам теперь делать? Не стоять же столбами. Я поманил Шелестову, и мы бочком-бочком двинулись к группе валунов, по прихоти природы и непогоды спаявшихся в нечто напоминающее пирамиду. Когда укрылись, я спросил:

– Видела?

Мила кивнула:

– Куртка.

– Идеи какие-нибудь есть?

– Нет.

– И у меня нет. А раз так, пойду на «Золушку».

– Не ходи.

– А что, есть выбор? Там еда, там вода. А ты, Мил, если что…

– Если что – что?

– Бери ноги в руки и дуй отсюда. Заройся в норку, как те дерьмосборщики, ну, помнишь, Петька рассказывал?

– Помню.

– Заройся и жди, куда кривая вывезет. А я пошел. В случае моего невозвращения прошу считать меня демократом.

Шутка получилась так себе, убогонькая. Такие каламбуры только после четвертой полной на ура идут, но других острот у меня в данный момент не было. Поюморить же следовало, чтобы приспустить градус, а то напряжение такое, что того и гляди заискрим, что я, что Мила.

Я высунулся из-за «пирамиды». Вроде тихо. Так чего тянуть?

Я шел не спеша, беззаботно помахивая черенком от лопаты. Если за мной кто-нибудь наблюдает, пусть видит, что я спокоен, как утопленник. Тьфу ты, нашел сравнение. Слишком уместное, чтобы использовать походя.

Волны жадно коснулись сапог. Ага, стоп. Я же в спортивном костюме. Пока доберусь до «Золушки», снова буду мокрым, как мышь. И тут вырисовываются целых три варианта. Первый: наплевать. Второй: наплевать с прибором. Третий: снять штаны. Я выбрал вариант №3. Раздеваясь, подумал о Миле, втянул живот и расправил плечи.