Это был тот самый парень. Из-за волнения я не заметила, что он стоит в очереди за мной. Он передал кассирше двадцатку, и, прежде чем я успела что-то сказать, она выбила чек и дала мне сдачу. Я сердито взглянула на юношу:

– Тебе не нужно было этого делать. Наверняка мои деньги где-то валяются.

– Тогда давай их поищем, – ответил парень и улыбнулся. – Но сначала мне надо оплатить свои покупки, а то господин с огромным пакетом собачьего корма меня порвет.

Он кивнул на пожилого мужчину, и я рассмеялась.

– Меня, кстати, зовут Юлиан, – сказал он, пока мы шли бок о бок между рядами полок.

– Дора, – представилась я.

– Ты заходила в молочный отдел?

– Нет, я была там, где сыры.

Мы искали в каждом закутке, но купюра словно испарилась, хотя мы дошли до самого входа.

– Вот дерьмо! – снова взбесилась я.

– Никаких проблем. Ты вернешь мне двадцатку, когда у тебя будут деньги, окей?

Я посмотрела на него:

– Дело не только в деньгах, а… – Я не знала, как закончить фразу. Вспомнила о том, как Юлиан выглядел, выходя от доктора после сеанса. – Просто я должна быть уверена, что купюра у меня действительно была. Понимаешь?

Он наморщил лоб, и там надулась синяя вена.

– Ты же говорила, что, когда вошла в магазин, деньги у тебя были?

– Да… – Я закусила нижнюю губу.

– Так в чем же дело?

– Понимаешь… иногда я не могу доверять самой себе.

– Вот, значит, как? – Он кивнул с серьезным видом. – Я тебя понимаю.

– Правда?

– Да, конечно. Я знаю, что это такое.

«Просто-напросто психоз», – подумала я и улыбнулась, хотя вовсе этого не хотела.

– Верю, что ты знаешь. Вчера я видела, как ты выходил от доктора Норда. Давно проходишь терапию?

Юлиан рассмеялся:

– Ах, знаешь ли… Нет, я его сын.

«Прекрасно, – подумала я. – Просто прекрасно! Если у меня на пути будут лежать 50 лошадиных лепешек, я умудрюсь вляпаться в каждую».

– Мне жаль, – сказал он, – я не хотел тебя расстроить.

– Нет, все в порядке, – ответила я, хотя мое лицо могло соперничать цветом с постером на стене, рекламирующим «всегда свежие томаты». – Все окей. Теперь я знаю, куда принести деньги.

Юлиан взглянул на часы и пожал плечами:

– Сегодня не получится. Я скоро должен уйти и вернусь поздно. Но в другой раз – охотно. До скорого.

– До скорого.

Он пошел к своей «Веспе», закрепил пакет на крючке и поехал. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Потом вернулась в супермаркет и еще некоторое время поискала пропавшую купюру. Безуспешно. Казалось, ее никогда и не было.

Через час я сидела на полу своей комнаты и была готова разрыдаться. Сжимала кулаки и подавляла злость, которая охватывала меня со скоростью степного пожара. Это было паническое, темно-красное чувство отчаяния. Передо мной лежало содержимое моего кошелька: шесть банкнот по десять евро, две по пять, две по пятьдесят, которые вручила мне тетя Лидия перед отъездом – вознаграждение за мою прилежную учебу, как сказала она, – и несколько монет. Но ни одной двадцатки.

Между тем я была уверена, что купюра в двадцать евро существовала. Я сама достала ее из кошелька и засунула в карман джинсовой куртки, перед тем как поехать на велосипеде в универмаг. На входе я еще раз достала и пересчитала деньги, чтобы убедиться, что я действительно, действительно, действительно их с собой взяла! – и двадцатку при этом видела. В последний раз.

После отъезда Юлиана я еще раз проделала весь свой путь по супермаркету. В четвертый раз я заглянула даже в те ряды, куда не заходила, – на случай, если купюру сдуло туда сквозняком. Ничего. Зеро. Кроме двух комков пыли, детской соски, двухцентовой монетки и порванного чека, среди полок я ничего не нашла. Я сжала кулаки еще сильнее, острые ногти больно впились в ладони. Это было реальное ощущение.

Забавно, сказала я себе. Если я не нашла купюру, это ведь не значит, что ее никогда не существовало. Не исключено, что кто-то ее заметил и спрятал еще до того, как я обнаружила пропажу. Такое вполне могло произойти. Вероятно, этот кто-то даже видел меня на кассе или наблюдал за нашими с Юлианом поисками, думая: «Ищите, ищите, а я пока воспользуюсь вашими денежками. Находка принадлежит тому, кто нашел!» Что-нибудь в этом роде. «Мир не честен, – думала я, – своя рубашка ближе к телу». И так далее. Поэтому еще долго я не соглашусь признать себя сумасшедшей.

«Не поэтому, – поправил меня внутренний голос. – Когда ты соберешь достаточно доказательств, что не можешь доверять себе, у тебя появятся основания для этого. Но речь идет не о том, чтобы сойти с ума, а о том, чтобы снова стать сумасшедшей. Тут есть существенная разница». – «Неужели? Я не сумасшедшая. Я всего лишь ошиблась, такое с каждым может произойти». – «Разумеется, – согласился внутренний голос, однако это прозвучало неубедительно. – Мне это безразлично, но для себя ты должна решить». Именно это я и делала. Решила, что нет смысла без конца в себе копаться. Главное, что двадцать евро исчезли. Этого уже изменить. Вне зависимости от того, были у меня эти деньги или нет. Потеряно значит потеряно. Точка.

Я пошла на кухню, достала покупки и вставила CD-диск в стоящий на полке плеер. Начала готовить, в то время как Kings of Leon[3] наполняли весь дом громкой музыкой. Время от времени они играли песню «Нет денег». Пока готовилась лазанья, я думала о Стефано. В своем теперешнем состоянии я начала понимать, почему его так привлекала кулинария, почему это было для него важно. Приготовление пищи может вдохновить. Ты создаешь нечто, что ароматно пахнет и будет приятным на вкус, и кто-то этому обрадуется. Это умиротворяющее чувство, особенно когда тебе кажется, что вокруг сплошное дерьмо.

Я достала из плиты форму для выпекания и принялась за «тирамису а-ля Дора», мое фирменное блюдо: вместо алкоголя я вливала в эспрессо шоколадный сироп. Размешивая какао-порошок для десерта, я пританцовывала под звуки «Know your Enemy»[4]. Захлопнув дверцу холодильника, я вдруг услышала звонок телефона из коридора. Выключив музыку, я направилась к телефонному уголку. Мамусик выбрала устаревший рингтон, напоминавший мне о чем-то… о чем-то, что я забыла… что теперь не приходило мне в голову. Это ускользающее воспоминание… все равно что слово, которое вертится на языке, но никак с него не сорвется. И тут было что-то еще. Что-то связанное с лестницей. Но что?

Я хотела снять трубку, но не могла. Мои руки дрожали слишком сильно. Дрожь охватила меня целиком. При этом я о ней даже не думала. «Как проявляется телефонофобия?» – возник в моей памяти голос доктора Форстнера. Это произошло в его приемной, когда меня неожиданно скрутила судорога от раздавшегося телефонного звонка. «Я неожиданно пугаюсь, – попробовала объяснить я. – Как будто из трубки что-то выскочит и схватит меня. Странно, правда?» – «Как выглядит это что-то?» – «Не знаю. Но оно хочет причинить мне вред. Большой вред».

Я стояла как окаменевшая, глядя на верхнюю площадку лестницы, а телефон продолжал звонить. Тут я услышала, будто там, наверху, по полу кто-то крадется. Нечто постоянно находилось там, кашляло и хихикало.

– Там никого нет, – произнесла я тихо. И повторила так громко и отчетливо, как только могла. – Там никого нет!

Но существо там, наверху, подошло ближе. С минуты на минуту я могла его увидеть.

– Там! Никого! Нет!

Внезапно наступила тишина. Телефон умолк, и пугающие звуки на верхнем этаже прекратились. Я выбежала в сад, встала под ярким солнцем и начала глубоко вдыхать и выдыхать свежий воздух. «Пожалуйста, – просила я, – не надо начинать снова. Пусть это больше никогда не случится!»

Мамусик вернулась домой раньше, чем я ожидала. Едва открыв дверь, она блаженно зажмурила глаза и втянула ноздрями воздух.