– Ты несправедлива, Дора! Ты должна быть ей благодарна, что остаток учебного года прожила у нее. Ты ведь сама этого хотела, не забывай.

– Я ей действительно благодарна, – ответила я.

Это в самом деле было так. Со стороны тети Лидии было очень любезно предложить мне пожить у нее, чтобы мне не пришлось менять школу после развода моих родителей. Я боялась, что мои школьные результаты ухудшатся, если буду сдавать экзамены в новом месте. Многочисленные изменения в моей жизни и без того меня угнетали.

– Но ты ведь знаешь, тетя Лидия всегда такая. Ее гиперопека и правда может действовать на нервы. Мама, не начинай, прошу тебя!

Мама поджала губы и кивнула.

– Мне кажется, новый психолог очень милый, – сказала она, явно желая переменить тему. – Он сразу мне сказал, когда ты можешь прийти к нему на прием. Завтра в первой половине дня.

– Уже завтра?

– А что в этом плохого? У тебя же каникулы.

– Именно поэтому.

– Дора, мы не будем спорить с тобой по этому поводу, ладно? К тому же он наш сосед – живет как раз напротив.

– Даже так! Очень практично! Ты действительно подобрала отличное жилье.

Мама взглянула через окно на стенд с афишей, приглашавшей на концерт какой-то заезжей рок-группы. «ПРИ ВХОДЕ НАПИТКИ ВКЛЮЧЕНЫ В НЕОГРАНИЧЕННОМ КОЛИЧЕСТВЕ», – было указано пониже даты концерта. Я подумала: да уж, это действительно привлечет публику.

– Ну наконец, – произнесла мама, снова надевая солнечные очки, – похоже, мы скоро двинемся дальше.

Цепочка автомобилей медленно пришла в движение, продвигаясь вперед со скоростью улитки.

– Отец тебе не звонил?

Вопрос мамы прозвучал как бы мимоходом, но я знала, что эта тема ей вовсе не так безразлична, как она стремится показать. Со мной дело обстояло так же.

– Нет, последнее, что я от него слышала, – он нашел покупателя на наш дом. Но это было две недели тому назад.

– Он, вероятно, переехал к ней?

Мамусик подчеркнула «к ней», произнеся эти слова так, будто они ее душат. Под ними подразумевалась Симона, коллега отца и основная причина, по которой мама уволилась с моторного завода Фаленберга.

Два месяца спустя после смерти Кая у папы завязалась с ней интрижка. По крайней мере, он так это назвал. Интрижка. Как будто это уменьшало причиненную боль. Отец проявил слабость, когда мама обо всем узнала и потребовала объяснений. Смерть Кая, последовавшая за этим мамина депрессия, во время которой она неделями не вставала с кровати, мое пребывание в психиатрической клинике – все это стало для него слишком сильным шоком. Но никто не спросил, не было ли это шоком для нас!

Его извинение для меня ничего не значило, а для мамы и подавно. Для меня оно никогда не звучало искренне – он ведь не боролся за маму и не порвал со своей пассией. Вместо этого, когда мама предложила развод, он тотчас согласился и утратил последнюю искорку моего уважения к нему, которая еще теплилась.

Я не могла понять папу. Его поведение сделало меня злой и беспомощной. Он разбил сердце нам обеим, маме и мне, как бы высокопарно это ни звучало. Когда он впоследствии предложил мне пожить у него, пока мама не переедет в Ульфинген, я отказалась. Вместо этого я поехала жить к его сестре Лидии – суперзаботливой тете Лидии, вручившей мне на прощание пакет с продуктами. Она тоже не могла понять поведения брата. «Таковы мужчины, – сказала она мне. – Оставайся лучше незамужней, как я».

– Это не поле, – вдруг сказала мама, вырвав меня из круговорота моих мыслей.

– Что?

– Огонь. Там что-то горит. Но это не поле. А вон там, видишь, озеро?

Солнце било мне прямо в лицо. Ветровое стекло маминой машины давно нуждалось в чистке, но форсунки опрыскивателя сломались. Поэтому мы проехали еще какое-то расстояние, прежде чем я смогла наконец увидеть озеро. Издалека ровная поверхность не отличалась от полей, но вблизи я разглядела обширную водную гладь, скрывавшуюся за холмами. Тут мы и увидели причину дымового столба.

На берегу горел микроавтобус. Огонь мало что оставил от него, каркас полностью обуглился, а из лопнувших окон еще вырывались языки пламени. Автобус слегка накренился на один бок, в воздухе воняло жженой резиной и средством, с помощью которого пожарные тушат огонь. Я отстегнула ремень безопасности и высунулась в окно. В начале пробки я увидела многочисленные полицейские фургоны, пожарные машины и скорую помощь, которые сейчас отъезжали без тревожного синего света мигалок. Дурной знак. Полицейские жестами показывали ехавшим впереди нас водителям, чтобы те двигались дальше, но большинство из любопытства замедляли скорость возле горящей машины.

Когда мы проезжали место аварии, до меня донеслись голоса полицейских и шоферов. Среди шума машин можно было различить лишь обрывки фраз:

– …Следить, чтобы пламя не перекинулось…

– …Поджог…

– …Эти молодые люди…

– …Просто невероятно…

Наконец мы выехали из пробки, и мама повела машину в нужном направлении. Теперь мы продвигались значительно быстрее. Спотыкаясь на каждой рытвине, мы ехали по пыльной проселочной дороге. Я обернулась назад, чтобы проверить, хорошо ли закреплены на заднем сиденье мои сумки. В облаке пыли, которую мы подняли, я слабо различила контуры «труповозки», только что свернувшей с главной улицы к месту аварии.

Облако серо-коричневой пыли превращало сцену с фургоном для перевозки тел в кадр из старого фильма. Черный лак машины сверкал на солнце, и этот свет казался каким-то потусторонним. «Как тогда с Каем», – подумала я. И тотчас, несмотря на жару, меня охватил леденящий холод.

– Пожалуйста, дай этому дому шанс. Договорились?

Мамусик бросила на меня беглый взгляд, когда мы входили в наш новый дом – довольно старое трехэтажное строение, у которого во многих местах облетела штукатурка. Новыми в этом доме были лишь пластиковые окна: их белые рамы напоминали неестественно белозубую улыбку на морщинистом лице столетнего старца. Потемневшая черепица крыши, небольшая спутниковая антенна, казавшаяся чем-то чужеродным, поросшая мхом ограда, садовая беседка, старая яблоня, простиравшая корявые ветви к входной двери.

Под деревом мы заметили собачью конуру. Судя по размеру, ее прежним обитателем была такса или другая собака небольшой породы. Но это явно было очень давно. Мама рассказала, что прежний владелец дома умер полтора года назад. В одном из ящиков буфета я наткнулась на фотографию белобородого мужчины с красными одутловатыми щеками, напомнившего мне Санта-Клауса. Теперь дом принадлежал его племяннику, банковскому служащему из Карловых Вар, который не считал нужным заботиться об этом строении. Он предложил маме очень выгодную арендную плату в обмен на то, что она будет заниматься мелким ремонтом. Они легко пришли к соглашению. «Совсем не то что наш прежний дом», – подумала я, испытав некоторую ностальгию по нашему жилищу в Фаленберге.

– Ну как? – спросила мама, робко взглянув на меня.

– Очень мило! – ответила я. – Честно, мама. Настоящий ведьмин домик. Будто создан для нас с тобой.

Она с облегчением улыбнулась мне:

– Маленькая лгунья! Но мы сделаем его самым лучшим, не правда ли? Внутри он выглядит вполне прилично, сейчас сама увидишь.

Я запечатлела поцелуй на ее щеке.

– Не беспокойся. Главное, нам надо держаться друг друга. – Я увидела выступившие на маминых глазах слезы и добавила: – Все свободное время мы сможем печь пряники и оклеивать ими стены. Что ты об этом думаешь?

Мама засмеялась, и у меня камень упал с души.

В том, что касалось интерьера, она не преувеличила. Мамусик сильно постаралась, чтобы создать для нас уютный домашний очаг. Все было тщательно убрано и надраено, в доме пахло чистящим средством и фруктовым ароматическим маслом. В коридоре, рядом с телефонным уголком, меня ждала высокая пузатая ваза, в которой стояли только что срезанные подсолнухи – мои любимые цветы. Над лестницей висела гирлянда со словами «Добро пожаловать!». Я была искренне тронута и подумала: «Теперь я знаю цвет этого дома: приветливый желтый».