Хотелось поскорее увидеться с ней и поговорить о чём-нибудь умном. Просто в его обыденном окружении других людей, пригодных для нормального общения, больше не числилось. Да и вправду, от кого было ждать задушевных бесед? Не от глухонемой же любовницы. Черепашка тоже всё время молчала… С женой он и вовсе годами не разговаривал. А внуки, которые отдали ему свой аквариум, наведывались досадно редко.

Люба Золотая в это время уже спала благополучным сном, который не нарушали никакие сновидения. Лишь изредка автомобили, мчавшиеся мимо окон, заставляли перевернуться на другой бок. Тогда на секунду-другую, слегка пробудившись, женщина улавливала какую-нибудь случайную мысль…

Мыслей было не так много, как могло показаться с первого взгляда.

Люба правда запросто вступала в разговоры с кем угодно, причём говорила с каждым на его особенном языке. Видимо поэтому и круг общения имела большой. Не скрываясь, посмеивалась над бедняками и осуждала всяческое неблагополучие. Может потому что сама была оттуда, с низу… А ведь любой человек не приемлет и ненавидит в других именно свои собственные недостатки.

Особенно не переносила на пляже тётю Галю: видела её будто насквозь и понимала, что весь её внешний лоск – нелепая мишура. Богатых и в самом деле благополучных, по мнению Любы, распознать можно было издалека: вели они себя отличительно, и уж на городском пляже, куда все приходили пешком или приезжали на трамвае, точно не появлялись. У богатых имелись автомобили… Все они при возможности ездили на хорошие загородные озёра, а местный пляж называли позорной лужей и посмеивались над его обитателями. Люба Золотая этим пляжем тоже особенно не восторгалась – ей было с чем сравнить. После шикарных берегов Чёрного моря, Средиземного и даже Карибского, где она бывала не один раз, загорать на крошечном водоёме в черте города приходилось от нечего делать.

Первые дни она шла сюда нехотя.

…Постепенно интересная компания увлекала, и Люба с удовольствием проводила здесь время всё лето. Даже огорчалась, когда погода в конце сезона портилась уже безвозвратно. Тогда немедля улетала в Турцию. Денег хватало вполне даже на очень дорогой отель, ведь не зря её называли Золотой, и это отнюдь не за добрые качества души…

Много лет назад ей пришла в голову дерзкая мысль – она решила открыть ювелирный магазин. Затея в самом деле тогда показалась сумасшедшей, но ведь золото никогда не выходит из моды и не портится как продукты. У давнего хорошего товарища одолжила денег и дело пошло. Конечно, очереди в её магазине никогда не выстраивались, но даже пара вещиц, проданных за день, позволяли жить в своё удовольствие и не сильно заботиться о завтрашнем дне. Хотя ни в экономике, ни в политике она особенно не разбиралась, да это казалось и ни к чему – схема бизнеса наладилась сама собой и всё шло как по маслу.

Смешно становилось Любе, когда на пляже, собравшись компаниями, люди начинали обсуждать президента или курс доллара… Такие разговоры были нередки, потому что люди, не имеющие особо общих интересов, не могли придумать о чём говорить ещё. Конечно она их понимала и представляла даже, как об этом же самом они говорят и дома на кухне – в засаленных дырявых халатах и чавкая над тарелкой с дешёвым супом. Также обсуждали столичных и местных богатеев… «Как будто кто-то в самом деле может что-то знать об их жизни», – с насмешкой думала она, и на все попытки втянуть её в подобные разговоры, снисходительно отмахивалась.

– Мои дела маленькие: выручку забрать, на рынок сходить, с собакой погулять, – неизменно отвечала она.

А про себя думала, что и ваше дело тоже маленькое – не надо выпендриваться… Но не любила обижать людей и никогда не обижала. Ещё её раздражал Дядя Коля и все остальные мужчины на пляже, которых про себя она называла мужчинами бывшими. Просто в семьдесят лет уже о мужских достоинствах говорить особенно не приходится, а в старости и тем более на пороге смерти, как она считала – все равны, и мужчины, и женщины… Бедные только мечутся и сетуют, что не всё получили от этой жизни, а богатые досадуют, что не удастся хотя бы чуточку взять с собой на тот свет.

Давних своих подруг она не привечала, даже не здоровалась, встретившись лицом к лицу – все они так и остались бедными, постарели и подурнели. Тоже приходили на пляж, тоже изображали из себя светских дам, но она всегда отворачивалась, глядя, как они стараются изо всех сил. И не потому что у тех плохо получалось – выглядело всё как раз очень даже убедительно. Но глядя на них, понимала Люба, какая на самом деле это тонкая грань – между благополучием и его полным отсутствием, и каков велик риск в любой момент шагнуть не в ту сторону… От этого по сути никто не был застрахован, потому что иной раз шагать особо-то даже некуда. Вот и она так могла остаться там же – вместе с ними за рубежной чертой.

Много лет назад они все вместе приходили сюда на пляж – брали пиво и сушёную рыбу, иногда дешёвенькое вино и фрукты. Люба потом даже не могла вспомнить, каким образом оказывалась дома – просыпалась оттого, что начинало щипать покрасневшую от солнца кожу и понемногу заболевала голова. Хотя она и тогда ничего не знала о ночных кошмарах. Просто разные нелепые мысли лезли порой в разболевшуюся голову, и эти мысли она упорно пыталась прогнать аспирином и всякими другими способами.

…Сейчас женщина уже давно не напивалась до беспамятства и не принимала обезболивающие таблетки. Зато просыпалась порой среди ночи и взглядом встречалась с четырьмя парами глаз, которые смотрели на неё с фотографии, стоявшей на тумбочке – это была дочь с мужем и двое мальчишек внуков. Окна Люба не закрывала шторами – напротив никто не глазел из чужих окон и не ходили любопытные прохожие, а комната всю ночь освещалась ярким светом находящегося поблизости уличного фонаря. Любе даже нравилось, что в комнате светло. Вставая до рассвета, можно было не бояться что-нибудь уронить.

А предметов, которые могли упасть, в её квартире было полным-полно.

Лет пять назад, когда она основательно решила начать новую жизнь, выбросила из квартиры все старые вещи, вплоть до последней сковородки. Новый интерьер для неё планировали лучшие дизайнеры – декора она захотела преувеличенно много, и теперь с циничной улыбкой посматривала на своих редких гостей, которые с изумлением таращились на всё это аляповатое изобилие: вазочки и вазы, искусственные цветы, статуэтки, картины… «Вот какая я, и вам до меня далеко», – думала богачка при этом, понимая, что не один человек, ведущий другой образ жизни, не позволит себе такое обилие декоративных вещей – всё это быстро покрылось бы пылью, а без нанятой уборщицы содержать квартиру в порядке было немыслимо. По мнению Любы, в этом и заключалась главная разница между бедными и богатыми…

Ещё разница была в отчаянном давящем чувстве одиночества.

Просто это у бедных всегда много друзей, или они наивно верят, что их может быть много. Богатые понимают – это не так, а потому сближаются осторожно, в любом общении пытаются уловить подвох. В таком случае одиночество для них гораздо лучше, чем любая, даже очень бескорыстная дружба. Да многие и не считают себя в самом деле одинокими – у них есть деньги и куча разных красивых вещей. И может быть даже с этими своими деньгами и с вещами они по обыкновению беседуют – хотя наверняка во сне или спьяну, и наверняка очень смешными получаются такие диалоги.

Люба Золотая тоже порой шутливо приветствовала по утру все свои вазы и статуэтки, придумывала им ласковые названия и хвалила за то, что они, такие надменные, всегда потрясающее впечатление производят на её друзей.

Лишь фото в рамочке, стоявшее на тумбочке, она всегда прятала от посторонних глаз… Сама порой тоже отводила взгляд, поэтому и держала в спальне, чтобы лишний раз не смотреть – снимок этот уже стал для неё поистине ночным кошмаром. Никогда прежде даже в страшных снах не могло ей присниться, что дочка её единственная, уехав в Америку, выйдет замуж за настоящего негра. С фотографии, присланной оттуда, теперь на неё смотрели два таких же чернокожих, в кудряшках, внука.