Я лежала, рассматривая швы синеющего в темноте потолка, и пыталась себя уговорить: «Ну, конечно, не влюблена. Просто удивлена. Кто влюбляется вот так вот, спустя несколько часов после знакомства? Наверное, он просто застал меня врасплох… врасплох…»

Это было последней мыслью, прежде чем сознание отключилось, и тело погрузилось в глубокий сон.

«Врасплох… — первая мысль, включившая меня обратно, не могла похвастаться оригинальностью. — И я. Я тоже знаю, как и зачем удивить его!»

Пришедшая в голову идея буквально смела меня с дивана. Да так, что, запутавшись в пододеяльнике, я больно клюнула носом в пол, но на охи-вздохи время тратить не хотелось, и уже через мгновение я вытрясала содержимое объёмных карманов своей куртки. На пол упали: блеск для губ, таблетки от головной боли, упаковка зубной нити и… то, что я надеялась разыскать, — зарядное устройство от моего смартфона. Признаюсь, будучи слегка интернет-зависимой, я повсюду таскала его с собой.

— То, что нужно! — воскликнула я и, соединив зарядник с телефоном, попыталась вставить вилку в розетку.

Но не тут-то было. Входные отверстия оказались уже, гораздо уже, чем требовалось.

Я предприняла еще несколько очень смелых попыток, в результате чего чуть не осталась без ногтей. Однако, сдаваться я не собиралась и, сдувая со лба чёлку, осмотрела комнату. Со всей отчаянностью я нуждалась в… отвёртке. Нет, совать в розетку я её не собиралась, но нужно было попытаться отвинтить её от стены и попробовать расширить входные отверстия пластмассового свиного пятачка при помощи подручных средств. Держу пари, что в этом «моём» доме напрочь отсутствует дрель с тоненьким свёлышком.

В пределах видимости отвёртки не оказалось, а потому вслед за гостиной я обшарила ванную, а потом пронеслась в кухню, по пути едва не сбив трюмо, стоявшее посреди прихожей. Потирая ушибленную коленку, я вдруг подняла взгляд.

«…особенная и красивая», — тут же прозвучал в голове голос Лёни.

Из зеркала без особой доли неожиданности и оригинальности на меня смотрела… я. За последние пару дней мало изменившаяся, разве что теперь таращившая на собственное отражение придирчивый и оценивающий взгляд. Ещё в детстве мама говорила, что природа улыбалась, вылепливая её дочь, но мне всегда почему-то казалось, что скорее эта природа смеялась в голос.

Я родилась весной. Поэтому, наверное, именно ей и пришлось поработать над моим лицом. И пока март возился с красками, апрель, со своей вечной аллергией, чихнул прямо на палитру: смешалось всё, разлетелось и осталось золотисто-рыжими веснушками на моём лице, ушах и даже груди. Мелкие монетки солнечного золота нарушили даже границу губ. Я была рябой как куриное яйцо. Волосы мои тоже шелковистой гладкостью похвастать не могли, топорщились мелкими тугими кудряшками в стороны. Такими мелкими, что ими я более всего напоминала бы африканца, если бы не отчаянная блондинистость и фарфоровая бледность кожи. Но что я в себе любила, так это глаза. Зелёные, точно свежая листва, в обрамлении коротких тёмных ресничек, они смотрели на мир удивлённо. Я частенько слышала комплимент именно взгляду, так как остальное во внешности было совершенно непримечательным: самый обычный нос, вечно растянутые в улыбке губы, набор из двух рук, ног, цыплячьего роста и веса.

— Тоже мне красавица, — пробубнила я вслух и отважно продолжила поиски отвёртки.

Никаких инструментов в квартире, принадлежащей юной деве, разумеется, не нашлось, зато обнаружились небольшой пинцет, точильный камень для ножей и извилина в голове, загнутая под нужным углом. Не знаю, сколько времени я потратила куроча на техническое перевооружение пинцета, но, когда мой лоб покрылся капельками пота, вполне приемлемый инструмент оказался в руках. И следовало признать, что вещи в восьмидесятые годы прошлого века умели делать качественные. Весь инструмент моего времени был точно из фольги. Здесь же импровизированная отвёртка держалась в моих руках молодцом. И спустя, наверное, всего полчаса розетка повисла на проводах. Не будучи ни прирождённым, ни образованным электриком, я понятия не имела, как поступить дальше, чтобы из диэлектрика случайно не стать проводником. Всё ещё пребывая в размышлениях, я услышала, как в дверь постучали.

Если быть совсем честной, кроме Лёни меня не мог посетить никто, поэтому я дёрнулась, отшвырнула «отвёртку» в одну сторону, телефон, всё ещё лежавший на столике рядом, торопливо засунула под подушку и ринулась открывать, по пути приглаживая топорщащиеся во все стороны волосы.

Сначала появился букет. Огромный букет нежнейших тюльпанов. Свежесрезанные, ещё не распустившие алые бутоны, они, казалось, смущённо отвернулись в сторону, подёрнутые зеленовато-серебристой плёнкой собственной юности и росы.

Я потеряла способность говорить, принимая его дар, чувствуя, как переплетаются наши пальцы.

— Тая, ты прости, что так рано. Я всю ночь не мог заснуть, а когда вышел на улицу, увидел свет в твоих окнах.

И только тогда взгляд мой упал на часы, показывающие половину седьмого утра.

— Лёня-а-а.

— Что?

— Тебе бы поспать.

— Зачем? — растерянно осведомился он. — Совсем ведь не хочется.

— Просто потому, что тебе на работу в ночь, я ведь права?

— Вот перед ночью и посплю, — улыбнулся он. А пока я хотел бы… просто хотел бы…

Что хотел бы сделать Лёня, так и осталось загадкой, потому что в этот момент букет тюльпанов, всё ещё разделявший нас, был передан в мои руки окончательно — в поле зрения Лёни попала раскуроченная розетка.

— Тая! — воскликнул он. — Неужели сама пыталась?

— Да вот, хотела привести в порядок, — уклончиво, не говоря всей правды, ответила я.

— Отвёртка есть?

— Да вот в том-то и проблема, — улыбнулась я.

— Жди, я сейчас, — улыбнулся Лёня и исчез за дверью.

Вернулся он с аккуратненьким чемоданчиком в руках, наполненным и разнокалиберными отвёртками, и ещё кучей нужных мелочей.

Секунд за десять, не больше, Лёня уверенными движениями вернул розетку на место, и так старательно привинтил её к стене, что стон вселенской боли чуть не вырвался из-за моих сжатых зубов. Да, мне следовало обрисовать проблему несколько конкретнее, хотя я и слабо представляла, как обозначить Лёне момент, что мне нужно чуть расширить дырки в проклятой розетке.

— Пасиб, — буркнула я, отворачиваясь. — Пойду цветы в воду поставлю.

— Хорошо, тогда отнесу инструмент и вернусь. Я мигом, — пообещал мой аккуратный во всём Лёня. И когда он исчез за дверью, я поковыряла розетку ногтем — та была прикручена намертво.

…

Он не разрешил мне готовить завтрак и на этот раз пригласил к себе. Чувствовалось, что ночью он действительно не спал, — на столе красовался кособокий кекс, а рядом книга рецептов, высунувшая язык закладки на разделе выпечка.

— Вот, может, конечно, не шикарно, но я старался, — на всякий случай предупредил он, разливая по чашкам ароматный кофе.

— Очень вкусно, — похвалила я, откусывая. Бисквит и правда получился вполне удачным, если не считать похрустывающую на зубах соду. Но всё это казалось мелочью, чем-то незначительным, когда по крошечной кухоньке, выкрашенной бирюзовой краской, скакали солнечные зайчики, изредка замирая на тёплом деревянном полу. И не думала ни о чём, кроме того, что даже усы Лёни перестали казаться мне дурацкими и нелепыми.

…

Следовало признать, что ещё один день прошёл совершенно бесполезно, и в пути к сложному разговору с Лёней я не продвинулась ни на шаг, за что корила себя, проклинала последними словами. Ведь разговор — это только начало. Если допустить, что он поверит, следовало ещё разработать хоть какой-то мало-мальски жизнеспособный план. И эту стратегию предстояло придумать и претворить в жизнь самому Лёне. От одной мысли об этом меня охватывала печаль. Ну ладно я… но ему-то каково будет пытаться объяснить коллегам, что станция вот-вот взлетит на воздух?

А время шло, точнее брело равнодушно шаркая по асфальту подошвами обуви случайных прохожих. Ветер трепал златовласый день, рассыпая солнечные лучи, закалывая их в замысловатые причёски гребнями облаков, а мы с Лёней просто гуляли, не в силах расстаться. Я всё сильнее привязывалась и к нему, и к Припяти.