Точно, все изменилось с его появления, но поняла Люси это не сразу. Она продолжала засыпать после родительского поцелуя на ночь, играла с ровесницами и наслаждалась жизнью. Это удовольствие простиралось и дальше: на момент, когда семью Люси покинула, разом все перечеркнув. Она уже не была той их дочерью, которую они могли знать. Она была странной.

В отделении она и жила. Было неплохо, даже весело. Своя комната; десятилетняя Люси поначалу боялась жить в одиночестве, чуть не плакала, прощаясь у дверей с братом, теперь уже Каспером. Кас это, видимо, понимал, потому что часто к ней приходил, заглядывал. Но на всю ночь остаться не мог, ему и самому требовалось высыпаться. Каспер делал все, чтобы ей не было страшно, но он неизменно уходил, и Люси оставалась напротив своих печалей.

Она скучала по родителям, но сумела вытеснить тоску впечатлениями. Она много гуляла по ночам. Иногда даже с Роаном, наставником, который то ли не понимал, то ли не хотел вмешиваться, что было вероятнее первого. Роана Люси полюбила, возможно, даже больше родителей; связь между ними оказалась правдивее. Крепче. Бессмертный ее заметно баловал. Каспер о ней заботился. Почему же тогда Люси все равно было так одиноко?..

Потом еще Борис. Отлично, что; Люси отказывалась признавать, что окончательно потерялась, и даже пыталась влюбиться в какого-нибудь парня — бесполезно, если такие попытки вообще имеют смысл. Если это не Борис, это не имеет смысла. А с ним Люси осознавала все причины поражения и не желала все так же решительно собственные чувства принимать.

Они переехали в Авельск, в этот раз — с братом. Квартира на двоих; своя комната, но Люси уже давно привыкла. По ночам она спала, лишь иногда выпадая на ночи размышлений. Каспер перед сном ее обнимал, реже — целовал в лоб или макушку, простой и ненавязчивый жест теплоты. Это не было привычкой, им было так удобно. Всякие сложности наворачивались. Никогда не знаешь, какая твоя фраза может стать последней, поэтому Люси дорожила каждым фрагментом.

И все равно…

Однако теперь наоборот. Люси не столько соблюдает режим дня, покорно ложась в кровать, а ныряет под одеяло с осознанным желанием, иногда — счастливо утомленная, иногда — просто ложится. Ей не нужны воспоминания о родном доме, где ее принимали такой, какой вырастили, или пожелания добрых снов от брата, принимавшего ее такой, какой видел. Поцелуй на ночь она получает, но не ласково-невинный, как от мамы, папы или брата. Это стократ лучше.

Борис накрывает ее половиной одеяла и позволяет свернуться рядом, переплетая пальцы, соприкасаясь случайно телом, взглядом, дыханием, и он тоже ей улыбается. Не так, как семья. Так, как только он может. Но это драгоценно, и Люси любит это больше, чем когда-либо — прежние проявления нежности. Она засыпает не одна, в объятиях человека, любовь которого взаимна, и просыпается — тоже.

Вокруг нее не детство, а тяжелая, полная неожиданностей и внезапных провалов и взлетов жизнь. Люси иначе расценивает время, людей и воспоминания. Но пока ночи для нее столько значат, она готова засыпать.

И просыпаться — тоже.

========== «Сходство в различии» (Сириус) ==========

Комментарий к «Сходство в различии» (Сириус)

На зиму 2018-2019.

Это девочка. Может, девушка, но девочкой звать ее привычнее — она даже младше Вальки, а раз так, нет смысла считать ее взрослой. У этой девочки светлая кожа, темно-русые волосы ниже плеч и сиреневые глаза, внимательные, настороженные. Оттеночно-печальное лицо, хрупкий силуэт и грациозные безликие манеры. Ее воспитывали по всем основам этикета, видимо, и со временем привычка въелась в узкие кости; девочка двигается так неосознанно, но всегда осознанно она улыбается. Мягко и по-своему трогательно.

Сириус не понимает, в чем причина, по которой Роан выбрал именно ее.

— Сириус, — представился он тогда.

Сиреневые глаза окинули его цепко, придирчиво.

— Настя, — раздался голос мелодично-невозможный, моментально выдавая то, что девочка и не пыталась скрывать: ее странность заключалась в управлении звуком.

И вот теперь Сириус наблюдает за ней, пожалуй, впервые, как ни за кем не наблюдал. Как девочка общается с другими — осторожно, отстраненно. Она не спешит сближаться, интуитивно отгораживается. Сашка, верткая и наглая, подкрадывается и напрыгивает; Сириус ожидает, что Настя ее оттолкнет, но та терпит, с нейтральным лицом стоит, а затем опускает ладонь на узкое плечо Сашки и чуть похлопывает. Неприметный знак согласия. Она не против, если к ней лезут.

Поперек горла что-то встает. Несмотря на то, что прошло достаточно времени, сложно смотреть со стороны на кого-то, так похожего на самого тебя.

Настя смотрит на Роана с благоговением. Оно не похоже на выражение, с которым смотришь на божество, но точно похоже на то, как смотришь на человека, много для тебя сделавшего. Сириус всегда видел в Роане святого, но Настя видит в нем прежде всего наставника. Семью. Это единственное, в чем они не похожи. Это — часть Каспера, которую Настя от него невольно перехватила. Видеть в себе человека, к которому стоит неприязнь, на редкость гадко.

Сириус щурится. Он раздражен.

— Почему вы ее взяли? — спрашивает он у Роана, когда удается остаться наедине.

С балкона видно и Настю, и Каспера. Парень ерошит русые волосы девочки, ловя ее свободную и честную улыбку, и к ним приближается второй воспитанник. Антон. На мгновение кажется, что рядом с Каспером стоят не двое человек, а один. Нет, еще пункт: Сириус никогда не стал бы делить себя с кем-либо.

Роан кладет на ограду локти и вытягивает руки.

— Настенька напоминает тебе себя, верно? — задумчиво проговаривает он. Интонация не вопросительная, но он все же отвечает: бессмертный всегда отвечает на вопросы. — А потом понимаешь, что все не так. Но остается и сходство. Вокруг нее люди, и она их подпускает. Не отталкивает, хотя и первых шагов не делает. Ты видишь в ней собственный осколок, одновременно с этим знаешь, что ошибаешься, но не можешь понять, в чем именно.

Когда они еще только знакомились, Роан стоял, положив одну руку на плечо Антона, вторую — на плечо Насти. И Роан не был тем, кто когда-то Сириуса подобрал. От осознания нервно передергивает.

— Почему она? — почти с болью выплевывает Сириус.

Почему Настя? Ребенок с характером схожим. Ребенок. Еще более странная, еще более закрытая, но ведь Настя. Не Сириус. Что в ней такого особенного, чего не было когда-то в Сириусе, почему Роан на нее смотрит как на родное дитя? Почему он никогда не смотрел так на других? Хотел ли Сириус, чтобы Роан так смотрел на него?..

Каспер поднимает голову, улыбается бессмертному. Антон уже отходит; Настя оглядывается, тоже кратко и легко улыбается. В сиреневых глазах тает снег.

— Ты слышал о проекте LIFA? — неторопливо произносит Роан. — Нет? Это идея нескольких безумцев, решивших вырастить ручных монстров. Монстры получились, поглотили безумцев до единого. Однако никто не учел, что изначально задуманные чудовища окажутся такими же детьми, как другие.

— Монстры… Проект пытался создать боевые странности?

— Да. И у них получилось. — Роан разворачивается вполоборота и слегка кивает в сторону людей. — Настя — совершенна. Она идеальный сосуд под боевую странность: вынослива, сильна, а проблемы с контролем мы уже научились решать. Таких, как она и Антон, называют «лифами», детьми лабораторий. И поверь, не сравнивается человеческое горе, но в свои самые ранние годы она уже пережила то, что не будет мягче твоего прошлого. Если ты думаешь, что она менее достойна, то в чем твое достоинство измеряется? В пройденных испытаниях или в собственном ощущении целостности?

— Она лучше меня?

— Она по-своему особенная. Как и ты, как и любой человек. — Роан улыбается.

Лабораторный ребенок.

Сириус смотрит вниз. Поймав его взгляд, Настя замирает осторожно, затем чуть склоняет голову. Она не лучше. Она другая. Сириус хмурится: он все еще не понимает, почему она. И это, видимо, еще придется разбирать.