Он привык к этому, потом целиком слился с привычкой и вряд ли представлял себя чем-то оформленным. Единственное, что он о себе чётко знал, говорило: ему никогда нельзя брать в руки власть. Никогда. Ни за что. Это юдоль людей, их бремя и их жизни. Роан — не человек, ему нельзя касаться ответственности. Он сам не носил корону и никого не короновал. Да, пожалуй, со всем своим опытом он мог бы быть лучшим правителем, он сделал бы мир по-настоящему процветающим, он мог бы — но понимал, что нельзя. Только не ему. Из всего населения он единственный, кому нельзя вести за собой, потому что тогда люди будут закрыты в клетке. А они должны жить. Развиваться. Ошибаться и ошибаться снова, но самостоятельно. Войны, конфликты, бытовые ссоры. Катастрофы — Роан в них не участвовал.

Но вот теперь он пришёл в Авельск. Город, от которого Управление NOTE его внимание отводило. Город, которому нужен был лидер. Это не мог быть Роан, и слава Касперу, поехавшему с ним. Потом присоединился Борис. Борис — тот, кто нужен, чтобы спасти. Хотя и спасение разное можно подразумевать.

Роан вон много кого спасал. Терялись в дымке забвения лица и характеры, оставались шёпотки и мягкие напоминания, что когда-то эти образы были материальны. Роан принимал всех, кого больше не принимал никто. Не важно, с каким прошлым, настоящим или будущим; Роан выводил их из мрака и шагал рядом, пока они не пускались в бег самостоятельно. Он же всегда оставался один, но не одинок. Бессмертный находил новых и новых детей — он их так называл. Он помогал им, пока они сами не отказывались от помощи.

Лифы — тоже дети. Антон и Настя. Мальчик без сердца, отказавшийся от жизни и шансов на её улучшение ради девочки, которую нужно было оберегать, и девочка с разбитой памятью, не знавшая саму себя из-за постоянной внутренней борьбы. Дать им жить в безопасности трудно. Подарить им счастье — ещё труднее. Но Роан никогда и не брался за лёгкие задачи. И непосильного для него не существовало.

Он защищал этих ребят. Когда летом Файр ранил Антона, уже затеплились подозрения; Роан покинул дом, попал в засаду, вырвался, но знания всё-таки унёс — да, Лекторий действительно собирался открыть Охоту. Роан смог обставить спасение Насти так, чтобы участвовал костяк Авельского отделения, чтобы показать их всех: это NOTE, и она действует слаженно. Роан мог сражаться и в одиночку, но не стал, потому что Лекторий должен был знать — это NOTE. Каким бы Роан не был независимым, он состоял в NOTE. А организация умеет сражаться слаженно.

Роан предложил трюк, где Люси притворилась бы Вильгельмом — так нужно было, чтобы разделить Охоту. Естественно, «тени» первыми узнали, что фокусник — бывший глава проекта, и они бы прирезали его любым способом. Задачей Роана стало сократить жертвы. Увести Охоту. Антон предложил себя как приманку, Виас, горя желанием мести, решил загнать Вильгельма в определённое место, где уже не будет опасно для других. Дмитрий слушал, но ему места в плане не было — Роан и без того знал, что уже к началу Охоты Настя вернёт свои воспоминания. Бессмертный и Михаила попросил не идти за ней. Как Роан и знал, Настя удар выдержала. Эта девочка сильнее, чем себе самой кажется.

И теперь вновь. Вновь он шёл, чтобы защитить их. Всех их — всех этих славных детей, таких разных, таких чудесных. То, для чего Роан существовал и чем существовал — это спасение.

Потому он заявил, что будет защищать лиф. Потому защищал их теперь. Он шагал, беззвучно напевая что-то себе под нос, и Авельск вокруг шумел занимавшимся утром, толпился школьниками и ранними работниками, болтал без умолку своими мелочными краткосрочными заботами, забывая про всё остальное. Целое теряло и обретало свои части. Время извивалось, как ленты серпантина.

— В могиле светлячков ловим руками свет, — мурлыкал Роан, огибая улицы, пересекая проспекты. Территория NOTE закончилась за поворотом, и вокруг город предупреждающе мигал напоминаниями: он на земле врагов. Хотя бывают ли люди врагами? Разве что самим себе. Для бессмертного соперничество давно потеряло весь страх своего влияния. — Чтобы дарить его ещё живым…

Страха он не испытывал. Тоски или лени — тоже. Он размышлял, что неделя будет отличаться от других. Вообще-то события имеют цикличный характер, но он хоть убей не мог вспомнить, случалось ли ему так же поступать. Вряд ли в этом столетии. И точно не в последние двадцать лет.

«Прекрати эти привычки, — сказали ему. — То, что ты бессмертен, не изменится, даже если ты будешь причинять себе столько боли. Хватит пытаться!»

Суицид был его милой привычкой. Никогда не удавалось дойти до конца. Разорванная в клочья грудь срасталась. Обкусанные или отрезанные конечности присоединялись вновь. Кровь лилась на светлые камни, окрашивала их в багровый, но порезы затягивались, постороннее из тела выскальзывало, ничто не держало полости открытыми. Он не дышал под водой, он сгорал в лаве, он замерзал во льдах — приходил в себя спасённый, бесконечно неумолимо живущий.

Роан неуязвим.

Настолько, что ненавидел так, как можно только что-то ненавидеть, не умея и не пытаясь что-то чувствовать.

Среди обычных людей проносились странные; замирали, чуя его, узнавая его, ненавидя его, но Роан ничем не выказывал того, что их замечал. Он шёл спокойно, помня, где стоял штаб Лектория, а среди псов передавалась весть о его прибытии, словно импульс по нервам. Роан шагал налегке. Свернул в переулок, остановился. Снял куртку и отдал какому-то свернувшемуся там бездомному. Нейтрал взглянул на него тёмными-тёмными глазами, в которых радужка сливалась со зрачком, и умыкнул в тень. Дерзкие нейтралы, посещавшие даже чужую территорию — чей он? Алсу? Не суть.

В штабе Лектория все расступались, когда он проходил. Смотрели настороженно, кто-то даже сунулся было с оружием, но его разумно остановили. Ни к чему тратить пули, всё равно бессмертный и не почешется. Люди смотрели на него, как на самое удивительное в жизни, на нечто выдающееся, но Роан не обращал на них внимания. Он обошёл первый этаж, заглядывая в каждую комнату. За ним следовала толпа, какие-то странные, считавшие себя охранниками, кто-то от псов — Льюис явно будет в курсе.

— Бессмертный.

Вот и знакомые ноты прозвучали. Роан поднял голову. По широкой светлой лестнице к нему быстро спускался человек в строгом костюме, с короткими тёмными волосами и изогнутым шрамом на правой щеке. Верран. Тридцать… какая там вторая цифра? Роан насчёт возраста человеческого почти не задумывался. Он не судил людей по прожитым годам: иные в краткий срок вмещают больше, чем старшие.

— Доброго утра, Верран, — отозвался Роан, — ты и ночью работаешь?

— Что Вы тут забыли?!

Надо же, на «Вы». Некоторые привычки не исчезают.

— Сдаюсь в плен, как видишь.

Непонимание. Свист. Мелькнула белая макушка Льюиса. Из углов хмуро наблюдали зрители. Брови Веррана сошлись на переносице.

— Зачем? — спросил он жёстко.

— Отдохнуть хочу от спокойствия, — фыркнул Роан, но тут же мотнул головой, отметая беспечность. — Послушай меня. Гарант — неделя. Затем я не отвечаю за действия NOTE. Но сам сопротивляться не буду, делай, что хочешь.

— Зачем?

Бессмертный усмехнулся — и лицо Веррана разгладилось, приняв выражение сосредоточенное, но уже не мрачное. Прикидывал варианты. Знал, что это большая выгода. Представлял, какой это шаг.

— Мы можем Вас убить, — злорадно ухмыльнулся он.

— Попробуйте, — пожал плечами Роан. — Будет круто, если у вас получится. А, и ещё: лиф больше никто не тронет. Ник-то. Я не люблю угрожать, а нейтралы не любят терпеть.

Верран не умел улыбаться, но в нём так звенело торжество… Роан позволил опасливо подошедшим охранникам нацепить на себя наручники и покорно последовал за ними. Здесь его, конечно, не оставят — слишком понятная цель. Запрячут далеко. Зато бессмертный — хороший дар за то, ради чего он пришёл. С Верраном прокатит. С другими бы не прокатило, но это Верран.

«Неделя, — повторил Роан себе с лёгкой улыбкой. — Извини, Кас. Если мы всё-таки больше не увидимся, я хотя бы извинился».