— Я правда благодарна, что ты спасла меня, но. Но. — Настя говорила очень внятно, каждый штрих закрашивая. — Ты не хотела приходить в себя — так предположили. И ты теперь так себя ведёшь и говоришь. Тая, что происходит? Что не так?

Смотреть на неё сделалось больно. Жаль, что они не успеют как следует познакомиться. Безумно жаль. Тая заставила себя смотреть в глаза подруги.

— Со мной уже всё известно, — попытка говорить с оптимизмом провалилась. — Мне осталось недолго, понимаешь? Возможно, я и до лаборатории не дойду. Жизнь уже на грани. Из-за опытов, наверно. Но это точно. Мы с Ио и Артом долго говорили, я заставила их пообещать, что они не пойдут за мной, но я обязательно приведу к ним новых лиф, и поэтому они в соседнем городе и… Настя, Настя, не смотри на меня так. Это вовсе не больно.

— Ты умираешь, — повторила Настя вслух не произнесённое. Побледнела. Покачнулась, но не упала. Тая подалась вперёд, касаясь её плеча, но подруга только помотала головой остервенело. — Тая…

— Всё в порядке, правда. Пожалуйста, Насть. — Глаза защипало. — Позволь мне сделать всё, что в моих силах, ладно? Я не боюсь смерти. Я просто хочу всё успеть. Если не получится — пообещай, что спасёшь новых лиф. Их нельзя так бросать!

Настя глядела на неё, и в ней плескалось горе холодным осенним штормом, тем, что топит последние корабли. Обещание не было сказано, да и не нужно. Настя подалась вперёд, сжимая слабое, безвольное тело в объятиях, и Тая закрыла глаза, позволяя внутренней дрожи растаять. Им дано так мало времени. Безумно жаль. Но они хотя бы его ещё могут провести с толком.

*

Перед глазами всё прыгало. Она держалась стойко, но как вышла из дома — слабо выдохнув, опустилась на ступени крыльца, обхватив себя руками, едва не теряя ясность. Было холодно, но по сравнению с морозом, сковавшим сердце, ничего особенного. Настя дышала на руки, не чувствуя пальцев, но выходило всё скованно, блёкло, слабо. Хотелось выть и плакать. Она уткнулась лицом в колени.

Вот оно что. Как забавно, жизнь. Хороший ход. Тая пожертвовала половиной всего оставшегося времени, чтобы прикрыть подругу, которую много лет не видела — и ради чего? И так оставалось немного. И так Тая понимала, что её срок подходит к концу, что ей недолго осталось, что в любом случае она скоро мир покинет. И всё равно заслонила собой. И всё равно даже сейчас пылко просила за лиф, не придавая значения факту, что потеряла уйму времени. Что могла бы вообще не проснуться. Тая, Тая, неужели ты себя совсем не ценишь?!

Судьба, наверно, над Настей насмехается. Её испытывали тем днём в Лектории. Её испытывали Охотой. Её будут испытывать смертью первого своего друга? За что? Нет, ладно Настя — но за что всё это Тае? Она единственная из всех… единственная лифа, которая ближе всего напоминала человека. Не Антон, скрытный и чересчур замкнутый. Не «тени», такие слаженные, но далёкие от человечности, словно существа другой культуры. Даже не Настя, настолько запутавшаяся в себе, что потерявшая всякую надежду когда-нибудь себя принять. Тая. Тая была человеком больше, чем они все. И её ждали обратно люди, которых она любила. Её Стая…

Кольнули запястья неотшлифованные края мелких камушков. Настя медленно подняла голову, взяла в ладони свешивавшуюся свободно часть бус. Вручную насаживали, наверно. Старались. Опознавательный знак, потому что они могли предполагать, что Тая не вернётся. Но кому-то надо было закончить её дело. Такому она бы передала бусы. Всё сходится. Её друзья, должно быть, вынуждены были смириться с неотвратимостью её гибели. Значит, это точно. Окончательно. Тая на самом деле обречена.

— Настюш?

Она не повернулась, уткнувшись взглядом в темноту окружавшего леса. Камушки царапали пальцы.

Это ещё один выбор, который ей позволяют сделать. Уйти или остаться. Уйти — это в Стаю, к людям, которые примут её, потому что она такая же, как они, и она для них человек. Уйти не сейчас, а когда всё закончится. Уйти с другими детьми, которых она вырвет из лап чудовищ, потерявших милосердие. Уйти с Антоном, потому что без него она никуда не пойдёт. Остаться — это здесь. Остаться с NOTE, остаться с теми, кто только и знает, что скрывать от неё правду, что её опекать, ни о чём ином не задумываясь, кто вынужден этим заниматься.

Камушки не серые. Они светло-оранжевые, тёмно-серебристые, как грифельный кончик карандаша, бледно-зелёные. Зато почти одинакового размера. Она рассматривала их, скользя взглядом по заострённым граням, замирая на каждом спиле немного неловко.

— В этот раз они прятались куда лучше, — сказал Роан. Он стоял там, сзади, но Настя не оборачивалась. Зато прислушивалась: и неожиданно не слышала в его голосе привычной улыбки. — Но это мало значит. Мы их найдём. И спасём.

— Почему раньше не могли?

Тишина. Роан произнёс:

— Тая присоединится, даже если не сможет ещё ходить. Что насчёт тебя?

— Да. Конечно.

Лифы — это страшно. Это ужасно. Это просто отвратительно. Ещё дети, дети, которые там заперты, о которых ничего не известно. Выросшие в стенах лабораторий опасные странности, запечатанные в слабых телах носителей, которым не дали свободы. Сломанные, обескрыленные души. Отвратительно. Настю бил озноб. Даже если бы она была всесильна, то всё применила бы, дабы избежать того ужаса — исправить прошлое, вытащить детей, разгромить LIFA. Но всё уже в прошлом — так она считала. Неизбежно ушло. Дети вольны, они спасены. А тут оказывается, что где-то томятся ещё невинные птицы, терзаются теми же пытками, вновь и вновь, вновь и вновь, вновь…

Настя вздрогнула: она с такой силой сцепила руки, что ногти оставили красные отпечатки.

— Делать что-то нужно срочно, — сказал Роан. Он смотрел на неё — это ощущалось. Странно смотрел. Не так, как всегда. — Я послал весть в Управление, они ответили Касперу. Запрещено вмешиваться.

— Запрещено?

Она резко развернулась, сменив позу.

— Управлением, — уточнил Роан, уловив подскочившее в ней недоумение и не дав разгореться злобе. — Но я его не особо слушаю. В Авельске сейчас Каспер и Борис, они давно в NOTE, так что умеют увиливать от распоряжений.

— К чему это?

— Мы лиф не бросим. Ни за что.

Из ближайшего окна ложился желтовато-оранжевый свет. Фонарь над дверью был выключен, и очертания тонули в полумраке. У Роана виднелась часть лица: ровная линия рта, затемнённое мерцание глаз. Кажется, это первый раз, когда он не выглядел обычным подростком. Он выглядел почти тем, кем являлся.

Это маска? Или что это?

Настя смотрела, не отрываясь.

— Я хочу кое-что предложить, — сказал бессмертный. — План. Но для этого тебе придётся сдаться Лекторию.

— Что?!

В воздухе пахло дождём.

Девушка подскочила, оглядывая юношу с ещё большим недоумением, но теперь уже не растерянностью, а конкретным непониманием. Губы сжались. Зрачки беспокойно подрагивали.

— Ненадолго, — поспешно пояснил Роан. — Так мы…

— Нет! — Её слегка трясло. — Вы не можете так просто заявлять, что мне нужно им… им!..

— Понимаю, это тяжело. Но…

— Нет же! Вы предлагаете мне умереть?!

— Я предлагаю тебе довериться мне. — Роан не изменил позы, даже не напрягся.

Вырвался судорожный смешок. Настя прикрыла рот руками, боясь сорваться в истерический смех. Она смотрела на наставника уже со злостью.

— Вы не можете поступать так всегда, — рвано проговорила она, сражаясь с каждым словом. Заглушённая странность зашевелилась внутри шершавым драконом, заостряя когти. — «Доверься мне», «доверься нам»! Не можете! Это не так работает!

Он ждал.

— Ни за что! Ни за что! — её замутило. Она сжала ладони ещё плотнее. Ни одного лишнего звука. Не дай себе сорваться. Не используй голос. Прекрати, прекрати, прекрати!

Роан наклонил голову.

— Это окончательно? — спокойно спросил он. Не стал даже пытаться её переубедить. Не стал повторять свою извечную просьбу о доверии.

— Да! — Настя проглотила хрип.

Слишком бесконтрольно. Слишком дико. За стенами умирала Тая. За километры простирались сети, опутавшие Настю с ног до головы. Авельск не был красив. Авельск убивал.