Они влились в поток горожан, стремившихся в Авельск. Дома уже поднимались к облакам, всё чаще встречались повороты в дальние районы и автобусные остановки. Кто-то просил притормозить, и Борис оглянулся, но ходу не сбавил: им было не до попутчиков. Михаил коротко улыбнулся себе под нос: годы друга не поменяли. Вечно такой строгий, а сам не представляет, что можно проигнорировать, когда можно помочь. По-своему, конечно; Борис не из мягких людей, он сталью держится и суровостью встречает, но человек благородный и честный, с ясным разумом и ясным сердцем. Его ничто не сломало, хоть и встретилось немало. И не сломает, если встретится. Когда встретится.

— Её состояние нестабильно, — вновь заговорил Круценко. Он был мрачен. — Вспомни, как в NOTE учили основам контроля. Никаких скачков не должно быть. Даже если кто-то далёк от идеала, он должен хоть немного держать себя в узде. Бесконтрольно расходующаяся странность будет тянуть из владельца силы, и всё плохо закончится.

Михаил знал. Чего уж там, он много повидал за годы работы; шестая категория — самая опасная — в неподчинённом состоянии представляет огромную угрозу. Таких NOTE даже убивала при необходимости.

— Они собираются удалить Настю?!

— Нет. — Борис устало хмыкнул. — Кроме разрушения площади и убийства лидера LIFA она ничего ещё не сделала. Однако даже мне видно, что она измотана, а я, заметь, с ней не контактирую. Девочка себя сожжёт, если продолжит подавлять странность.

Михаила не было всего две недели.

Чёрт.

Борис бросил на него короткий, но выразительный взгляд, и Михаил не стал изображать улыбку: он не на важном мероприятии, в конце концов. Можно и расслабиться немного.

— Думаешь, она подавляет странность?

— То подавляет, то пользуется. И контролем тут совсем не пахнет. — Друг редко позволял себе сентиментальность, но сейчас в его глазах светилось сочувствие. — Подумай, что с этим сделать. Иначе ты её потеряешь.

В кафе ему, по крайней мере, дали поесть. После завтрака в поезде любое кушанье показалось бы прекрасным, и Михаил не попытался запомнить, что заказал. Борис сидел напротив, даже тут умудрившись погрузиться в работу: он читал какие-то свои распечатки и делал пометки простым карандашом, заточенным до такого состояния, что им можно было проткнуть бактерию. Должно быть, привычка слишком глубоко засела, но они устроились у дальнего столика, чтобы видеть всё помещение — полутёмное в тему заведения, с яркими лампами лишь у барной стойки, где девушка в чёрном переднике начищала и без того идеальный бокал.

Отворилась дверь. Посетители вошли вместе, но по-разному: один шёл немного позади, но более расслабленно, тогда как первый чуть не спотыкался. Этот первый — совсем мальчишка, зажатый какой-то; Михаил пригляделся к нему с интересом, но только привычно накинул на себя маску ослепительной изысканности. Работа есть работа. Парнишка замялся у стола, и его сопровождавший опустился рядом с Михаилом, пожав дипломату руку.

— Быстро, однако, — заметил он.

— Ты сам взял ответственность за пленника, Каспер?

— Вынудили: никто другой не мог. У Роана дети, у Бориса работа, у Йорека постоянно меняется место нахождения.

Разговаривать с Каспером было занятно, даже чем-то напоминало игру. Ни Михаил, ни Каспер не выдавали эмоции настолько умело, что друг с другом выходило как-то смешанно: то ли переигрывали, то ли недоигрывали. Как одна маска глядится в зеркало, только в случае Каспера это настоящая приветливость, а у Михаила весь упор на манеры. Ох, даже таким деталям организация по-разному учит. Или Каспер сам научился, что более вероятно — он лет с тринадцати в NOTE, так ведь?

— Здравствуйте, — поздоровался нервно парнишка напротив. Он сидел на максимально возможном расстоянии от Бориса; того это не угнетало, но бумаги Круценко всё же отложил. — Я Айзек.

— Да, мне предоставили сводку. Я свяжусь с Лекторием и даже дам им понять, чего мы требуем, однако… будьте любезны, объясните, почему меня предварительно познакомили с пленником.

Работа дипломата имела много нюансов, однако ранние встречи, ещё и в такой обстановке, предусмотрены не были. Борис сразу сообщил, что это просьба Каспера, он ничего не знает, предстояло расспросить остальных.

— Я хочу взять Айзека в NOTE, — прямо в лоб сказал Каспер. Что ж, одна из его приятных черт — не ходит вокруг да около. Не напускает туману, как Роан, и говорит целиком. Не сказать, чтобы Михаил был потрясён, но он всё-таки удивился.

— А объективная причина? — поинтересовался Каринов.

— Моё желание.

— Общение с Роаном тебя однажды превратит в его подобие.

— Это уж вряд ли. — Каспер усмехнулся. — Всё равно его ход мыслей сложно предсказать. Но я серьёзно, я готов взять на себя ответственность за его обучение и стажировку. Возраст хороший, странность контролируется, ещё и используется для связи. Организации такие нужны.

— А ещё ей не нужны проблемы. Не то чтобы я против, однако подумай о последствиях. Лекторий не отпустит так просто.

— Я в курсе.

Издав многозначительное «хм», Михаил погрузился в размышления. Вообще-то было бы глупо отрицать, что он не может такое устроить. Сейчас передать Айзека обратно — лучший вариант; пара комбинаций, обращение к некоторым ребятам из спецотделов, возможно, звонок-другой в Город-без-имени… Сложно, но выполнимо. Да и глаза у Каспера горели знакомым выражением: не отступится. Да уж, спасать гиблые души — какое-то увлечение странных. Роан, Каспер, много других. Михаил, правда, не имел ничего против: когда-то он был таким же неприкаянным, никому не нужным отщепенцем.

Просто нельзя назвать нормальным, что одних NOTE спасает, а других топит.

— Допустим, я это устрою, — вздохнул, наконец, Михаил.

У Айзека аж глаза засверкали. Ясно, паренёк сам стремится скорее Лекторий покинуть. И вообще он был бы полезен, всё-таки в отделе связи работал. Ещё бы из цепких лап врагов его вырвать — а ведь Лекторий так трудно оставить…

— Кстати, где сейчас Настя? — спросил Каринов.

Борис переглянулся с Каспером, и само это Михаила уже насторожило.

— Видишь ли, — предельно аккуратно начал Каспер, — недавно пришло сообщение от матери Насти. В общем, она здесь. Твоя сестра.

Аппетит мигом пропал.

*

У дверей она остановилась, словно споткнувшись о что-то невидимое, и застыла, не решаясь идти дальше.

— А вы не пойдёте? — с надеждой спросила Настя учителя.

Тот, видимо, подметил, что она просто тянет время, и мягко отказался: вряд ли Насте стоит показываться на глаза матери вместе с каким-то подростком, даже если этот подросток самой матери старше раз в сто.

Не то чтобы она боялась… Её никогда в семье не били. Не кричали. Просто Настя всегда чувствовала: её здесь даже не любят, именно ненавидят. Сначала она думала, что недостаточно старается, недостаточно хороша для них; затем, когда подросла, стала думать, что она нежеланный ребёнок или вообще приёмная. Последний вариант подтвердился этим летом, но даже так есть сложности.

Их просто заставили. Настя не помнила толком, как, но знала: Михаил пошёл на крайние меры, чтобы уговорить свою строптивую сестру и её мужа взять дикого пугливого ребёнка. Они искали по сиротским домам кого-нибудь адекватного, а им досталось нечто такое же ненормальное, как сам Михаил — незавидная судьба. Настя получила девичью фамилию матери, когда отец отказался давать ей свою. Отец вообще был предельно холоден с ней, и девочка долго считала, что она от другого брака. В принципе, правда не такая далёкая. А вот отчество у неё всё-таки от приёмного отца.

Встреча с матерью не могла девушку обрадовать. Да, они никогда не ладили, да, они обе вздохнули с облегчением, когда попрощались, да, они не сближались, даже если Настя того хотела, но… после открывшейся правды вся жизнь казалась другой. Детали становились значимее. Причины проступали за событиями. То, что Настю навязал Михаил, то, что у матери было чутьё на странных, даже если она сама не была из их числа, то, что они с отцом всегда знали, что их приёмная дочь — не такая, как все. У них были причины её невзлюбить. Жаль, что они так и не попытались эту неприязнь преодолеть: Настя выросла в окружении, которое никогда её не любило.