«Я уже близко», — написал он. И подумал: «Я почти дома».

За лесом мелькали домики. Начинался полноценный пригород, уже не обозначавшийся протяжённостью дороги. Застучали двери, зашуршали сумки, вещи собирались раскиданные. Михаил вернулся в купе, подхватил сумку, пожелал доброй дороги попутчикам и окончательно остался в коридоре. Пятиминутная остановка сулила ему долгожданную встречу. В сердце жило чудесное предчувствие счастья.

Его на самом деле ждали. Небольшая компания, но та, которую он желал увидеть; как ни странно, тут же виднелся человек, с которым он не ожидал встретиться раньше следующих… хотя бы нескольких часов. Правильно говорят, у сотрудников NOTE нет выходных, как и права на личную жизнь. Впрочем, этот человек — ещё ладно. С ним Михаил время проводить любил, а работать — вообще загляденье.

Он спустился, не дождавшись толком остановки. В объятия тут же бросилась Катя, и он зарылся лицом в её волосы, вдыхая их родной запах, на мгновение полного оцепенения погружаясь в тепло и уют. Её руки сомкнулись у него на поясе, а над ухом послышался лёгкий смешок. Всего две недели, да? Это так странно.

— Как работа? — спросила Катя, отстраняясь и смеясь, когда он попытался притянуть её обратно. — Давай, нас ждут.

Она взяла его за руку.

— Судя по мрачному выражению моего дорогого друга, ждут меня в другом месте, — вздохнул Михаил, неспешно направляясь к группе встречавших. — Работа обычная, а что тут случилось?

— Нам подробности не сказали; Оля заявляет, что рано или поздно будет в курсе. Она много тоскует в последнее время, так что будь с ней мягок.

— Непременно. — Он ласково поцеловал жену в макушку. Катя, не скрывая улыбку, останавливаться не стала.

Разношёрстная компания. Василий, крепкий мужчина за сорок пять, стоял, опираясь локтём на инвалидную коляску; в той сидела девушка с перевязанными у концов волосами и в куртке; ноги были обёрнуты пледом. Оля не любила выставлять напоказ свои ноги. Даже дома предпочитала их чем-то прикрывать — то юбкой, то тканью; вот и сейчас тоже. Никто не возражал: её право. Но никто её не стеснялся, и однажды она, возможно, это поймёт. С другой стороны от кресла стоял мужчина лет на пятнадцать моложе Василия, с короткой тёмной стрижкой и в строгой одежде; он окинул Михаила пронзительными ясными глазами. Борис собственной персоной, надо же. Его визит, разумеется, относится к работе, но даже так видеть его приятно. Михаил ещё не понимал, насколько изменили друга прошедшие года три, но было интересно, да и Круценко не из тех, кто поддаётся времени в своей железной выдержке.

Михаил чмокнул Олю в макушку, заставив девушку улыбнуться: на прохладе она выглядела бодрой и как-то странно, но естественно вписывалась в вид маленького вокзальчика. Пушистые деревья вдоль железной дороги отдавали ржавой рыжиной, а Оля казалась неотъемлемой частью такого мира. Михаил пожал руку Василию, тот осведомился о работе — отношения у двух мужчин были тёплыми, надёжными. Михаил повернулся к Борису и хлопнул того по плечу.

— Что, даже приехать не дадут? — поинтересовался он с усмешкой.

— Как видишь, приехать дали, — отозвался Круценко. — И можешь даже закинуть вещи домой.

— А себя закинуть?

— Не получится. Срочное дело.

— Вот оно что, — подала голос Оля. Обернувшись, товарищи заметили, как она убрала телефон в карман куртки. Выглядела девушка-нейтрал раздосадовано. — Вы схватили лекторийца, а меня предупредить не вздумали.

— Я предпочту передать дело в руки дипломата.

— Ладно, — Оля пожала плечами. Насколько мог судить Михаил, обиды она не держала. Но всё равно добавила: — Однако вам стоит быть аккуратнее. Я никому не скажу, но от правды сбегать не буду, если спросят.

— Он находился на нашей территории, и нейтралы не имеют к этому отношения.

— Надеюсь, так и есть.

Пересекать их — вряд ли хорошая идея. Борис был целиком человеком NOTE до мозга костей, тогда как лёгкая и внимательная Оля ни за что не давала себе повода склониться в какую-либо определённую сторону. От него требовалось постоянство, от неё — мобильность. Не самое лучшее взаимодействие.

— Так что с пойманным? Обратно отправить? — обратился Михаил к Борису уже по дороге. Раньше разберутся — раньше он домой попадёт и отдохнёт как следует.

— Да. — Борис нахмурился. — И, кстати, есть ещё кое-что. По поводу твоей Насти…

*

«Плен» — страшное слово, страшное событие. Во время войн стороны часто берут заложников, и этим самым заложникам живётся непросто, больно, тяжело; тысячи умирали в плену, не допускаемые к элементарным благам, эксплуатированные, принуждённые к труду. Это было тем немногим, что вынес с уроков истории Айзек, и он ожидал чего-то подобного по отношению к себе с содроганием.

Вот так прогулялся. Отличное утро. Прекрасная память, в которую умещался цвет веревки на шторах в штабе, но не умещалось распределение территорий Авельска.

Он в плену по собственной глупости, и вот теперь над ним будут нещадно измываться: он это ощущал. Несмотря на общий приятный вид, парень, взявший его к себе, относился к тем людям, от которых Айзеку советовали держаться подальше. А девушка — такая яркая — была метаморфом, он узнал её по носимой внешности. Итак, эти двое чрезвычайно активно потащили его к себе домой; Айзек не смел отставать, прекрасно зная, что в организации их учат ведению боя, тогда как на него, хилого художника, никто не рассчитывал.

Он представлял, что его забросят в угол, к батареям привяжут, ещё что-нибудь… Но оказалось куда поразительнее. Во-первых, ему уступили диван и даже подушку с одеялом дали. Во-вторых, его накормили супом. В-третьих, ночью его оставили на диване, а сами разошлись по комнатам.

Засыпая, он почти не боялся завтрашнего.

Но на утро всё оказалось хуже. Всё оказалось… да, его заставили. Ему дали в руки холодное оружие. Ему дали возможность, но пригрозили, что он огребёт, если попытается. Он держал в дрожавших пальцах нож и ждал своей участи, а потом Каспер вытащил с нижней полки шкафчика…

— Это что? — тупо спросил Айзек.

Каспер махнул блестевшим в руке ножом.

— Картошка, — невозмутимо сообщил он.

— …Картошка?..

— А ты думал, мы даром тебя кормим? Отрабатывай! Люси погнала за маслом, так что нам придётся к её приходу всё начистить.

— Картошку чистить?..

Каспер взглянул на него как на умственно больного и повторил последнюю фразу. Айзек моргнул, разглядывая предоставленную ему кастрюлю, коробку с клубнями и мусорное ведро. Ох. Он, конечно, представлял, что ему придётся пахать на жестоких своих содержателей, отрабатывая себе кусочки хлеба, как в плену, но… Каспер намекнул, что пора приступать, а сам взялся за овощи.

Почему эти NOTE такие… странные?

Сказать по правде, Айзеку редко удавалось нормально поесть. Режим его жизни сбивался, поспевая за вдохновением или его отсутствием. Интуиция подсказывала, что такими темпами он заработает язву желудка из-за нерегулярного питания, хотя у него хватает денег на продукты, а сам готовить он может. Но кому нужно смотреть на часы, когда работа кипит? Не Айзеку точно. Если он погружается в рисование, то и за чаем не отправится — подкрашенную акварелью воду хлебать будет, но не отойдёт от картины. Вот и получалось, что толком он не питался, а проблемы со здоровьем приписывал плохому климату.

Ровные стружки спиралями спускались в пакет. С ножом он едва ли умел обращаться толково, но ловкие пальцы, привыкшие к кистям, быстро нашли нужные движения. Айзек даже носом клевать начал. Он украдкой взглянул на хозяина квартиры; тот что-то строгал на доске.

— Вы в NOTE какие-то не такие, — сам от себя не ожидая, произнёс он.

— Мы-то? — Каспер с любопытством обернулся. Волосы его были собраны в низкий короткий хвостик, но частично уже рассыпались. — Почему так думаешь?

— Ну, не знаю. — Звуки кухни успокаивали. Снова было ощущение, что он дома, хотя дом его давно отверг. Когда-то он так же сидел на кухне, и всё было хорошо; жаль, что те времена не вернуть. — Врага вы не убили, хотя я не такая важная пешка. Я… если честно, я не представляю, возьмёт ли Лекторий меня обратно.