Они — всё, что друг у друга есть.
— Выходи, — сказал Антон, нарушая гробовое молчание холла. Ничего не последовало, и он добавил: — Я знаю, что ты тут. Ты шпионишь из тени уже два дня как.
Взгляд в сторону и дважды моргание — Йорек умел подсказывать так, чтоб Антон его мгновенно понял.
Сначала ничего не происходило. Затем задвигалась тень, словно приобретая форму, тут же напомнив пластикой своих изгибов Терминатора из фильма, который Антону довелось посмотреть около месяца назад. Очертания бесформенного существа становились всё более человечными, и Антон на всякий случай напомнил себе, что опыт не пропьёшь, даже столько времени не разучили его управляться со странностью. Он ожидал чего угодно…
…а получил ребёнка. Девочку лет двенадцати; во всяком случае, так двенадцатилетним детям нужно выглядеть. Кожа белая до бумажного, но не от природы, а от измождения. Тёмные глаза над тёмными мешками, и у неё такой вид, что она вот-вот с ног свалится. Какая-то почтияпонская одежда, широкий пояс, дрожавшие руки. От истощения девочка покачивалась, хотя пыталась выглядеть сильной и крепкой.
Антон погасил поднимавшуюся готовность странности. Она ему не соперник, не сейчас, во всяком случае. И она не из NOTE.
— Кому ты служишь? — спросил он жёстко.
Девочка поглядела на него угрюмо, а затем рухнула лицом вниз. Или почти рухнула: быстрая реакция дала о себе знать, и Антон, подхватив её, усадил к стене.
— Лекторий, — безошибочно определил он. Только Лекторий отправляет на задания, не осведомившись о степени контроля над способностью. Нейтралы — те ещё уличные бродяги, но они не варвары, в группировках своих ценят или пытаются ценить, на верную смерть ради какой-то лифы не отправляют. Да и слишком мало их, чтобы рисковать людьми.
Девочка равнодушно глядела на него из-под полуопущенных век. Ресницы её трепетали. Тем не менее, стойкий молодой организм давал о себе знать: Антон почувствовал, что она не умирает и не умрёт, даже если была на грани. Раздавать советы он своим навыком не считал, тем более советы врагам. Однако…
— Если странность постоянная, хотя бы делай перерывы, — недовольно заметил он. — Ты ещё ребёнок. Такие быстро умирают от перехода грани.
Одно из качеств, оставшихся от проекта LIFA у Антона, — это «стоп-метки». Они и сейчас затянувшимися и неприметными шрамами перекрещивались на запястьях. Если он приблизится к опасной черте, они дадут ему знать; болезненно, но весьма удобно. Наблюдавшим за лифами людям было необходимо поддерживать организмы детей жизнеспособными, но трудно определять даже по показателям здоровья, когда наступает предел, тем более каждый ребёнок останавливался на своём уровне опасности. «Стоп-метки» — хороший выход. Не лучший, чем если бы проекта вообще не было, но всё-таки хороший.
— Обязана, — едва выдавила девочка, — следить.
— Долг или ещё что — всё равно. Если уж родилась в этом мире, постарайся в нём выжить.
Девочка отвела глаза. Антон выдохнул и сел рядом. Убить она его не сможет, даже если вытащит оружие из-под юбки: руки у неё слабы, а странность только-только прекратила нещадно высасывать силы. Девочка и сама понимала, что ещё час — и конец. Ну и упрямство. Лекторий хорошо дрессирует детей, видимо. Они вообще на детях повёрнуты.
Антон отбросил закипевшее чувство ненависти, напомнив себе, что нужно контролировать каждую эмоцию, особенно здесь, в стане неприятелей.
— Я не собираюсь защищать тебя, — мрачно заявил он. — Отлёживайся и выбирайся сама. Дорога простая, попросишь кого-нибудь подвезти. Попадёшься нейтралам — твоя проблема. Ясно?
— Да, — сипло отозвалась девочка, закрывая глаза. Синими губами добавила: — Спасибо… не убил…
Антон мог бы. Ему всё равно, маленькая девочка она или взрослый мужчина. Но он почему-то не стал. Поднялся на ноги, созерцая привалившуюся к стене дрожавшую девчонку, порабощённую Лекторием и им же, скорее всего, выращенную. Любят они детей, действительно. Подонки.
Но делать ничего для этой девочки он не собирался — незачем.
Они находились здесь несколько дней, прежде чем почувствовали приближение других странных. Чутьё у всех троих было развито до предела: прожив в лаборатории со смешанными работниками, одного от другого они могли отличить. Вот и сейчас тут же смекают, что пора менять локацию.
— Можешь идти? — спрашивает старший. Он помогает девочке подняться, бережно держа за локти. Ему не нравится свист в её лёгких, как не нравится и ей самой, но они решают, что пока что лучше не высовываться. Ей плохо, но даже хрипеть и кашлять лучше, чем попасть в лапы существам, пытающимся их уничтожить. Разрушить. Раскромсать. Их и так одни осколки составляют.
— С тобой — куда угодно, — девочка кивает. В то время никто из них не умел улыбаться, а если и представлял, каково это, то давно забыл. Наверно, она бы улыбнулась, если б могла. Девочка заходится кашлем, и с другой стороны её поддерживает младший мальчик. Они выносятся через чёрный ход. Их обступает зима.
За их спинами обшарпанными стенами возвышается здание с коридорами и кабинетами, где много столов и стульев, доски с кусочками мела, которыми можно писать, и старыми расхлябанными шкафами. Они тогда не знали, что такое «школа». Они вообще ничего не знали о мире, в котором существовали, и даже основные понятия были извращёнными, искажёнными до несостыковок с реальностью. Они умели выживать, но не жить.
Падает снег. Антон ведёт Настю ближе к бетонным домам, а за ними, заметая следы, торопится Савва. Им предстоит искать новое убежище, чтобы переждать в нём пару ночей, а потом вновь переместиться. Таково их время. Таковы их мотивы.
Они умеют только так.
***
— 6 октября 2017
Две недели в другом городе — а словно целая жизнь в ином измерении. Спокойно. Мирно. Ничто не напрягает. Проверка, повышение квалификации, бесконечная документация; рутина простая, но требующая недюжего внимания. Тем не менее, Михаил сам себе удивился, когда понял: в Авельске, где разрывались районы на обособленные миры, было гораздо интереснее. Опаснее, но интереснее. А ещё там осталась его семья.
Семья — понятие такое обширное. Если судить по крови, то у Михаила много родственников. Если по душе — совсем мало, но они особенные. Сейчас он считал своей семьёй родню Кати, молодой жены, подарившей ему настоящий дом; он не знал такой заботы от других, а другие вряд ли знали от него. Настя, маленькая лифа, подобранная на улице, так и не стала ему семьёй. Она не могла стать ему дочерью: так предрекла NOTE, так ограничили правила, так не смог сражаться Михаил. У них не было шансов стать родными. Им никто его не дал. Они друг другу его не дали.
За окном проносились дороги и густая листва. Лес выглядел потрясающим осенью: каждое дерево своего оттенка, не перекликаются и в гамме пестрят, сливаясь в неповторимую палитру. От золотистого и огненного до глубокого сизого, бесконечность разнообразных красок. Михаил и не знал, что природа бывает так многообразна. Он наблюдал с лёгкой улыбкой, расслабленно встречая глазами проносившиеся мимо деревья. Лес сменялся всё чаще возникавшими напоминаниями о человеческой цивилизации; провода, постройки, а скоро будет и сам город. Соседи по купе, какая-то приятная семья, слушала аудиокнигу; он вышел, чтобы не смущать их и самому проветриться. В покачивавшемся коридорчике было пусто. За широкими окнами с округлыми краями мчалось преддверие города.
Скоро он будет дома.
Его поездка заканчивалась не в Авельске, и он был рад. Прежде всего — дом. Люди, которые его ждут. Заглянув в мобильный телефон, Михаил обнаружил, что вновь появилась связь; тут же возникло сообщение от жены. Мужчина улыбнулся, глядя на экран, и неожиданно вспомнил странную закономерность. Он умел улыбаться, когда того требовали обстоятельства. И мог — когда хотел. И так уж выходило, что раз за разом судьба сталкивала его с необходимостью, а взамен дарила возможность.
