Спустя пять минут они уже облюбовали себе укромный уголок. Выглядел он не так привлекательно, но был удобным и, главное, ото всех закрытым: развалины старого деревянного дома, некогда сгоревшего. Сам район разваливался по кускам, и нейтралов тут было полно; тем не менее, сегодня им повезло — ни человека. Полуобрушенные стены встретили их въевшимся запахом палёного дерева и трущоб. Обломки внутри были разгребены, кое-где красовалась притащенная бездомными мебель. Пахла она специфически и кишела блохами, так что никто туда не уселся; Антон только опёрся на подлокотник, разглядывая встреченного парня. Йорек стоял спиной к свету. Оконный проём не позволял скапливаться теплу, но здесь было не так прохладно, как снаружи. Обшарпанные обгоревшие обломки стен защищали от ветра.

— Ты был нейтралом? — спросил Антон. Не то чтобы ему было дело, однако информация бывает полезна.

— Давно, но иногда кажется, что ещё вчера. — Йорек равнодушно оглядывал стены, затем вернулся к изучению Антона. — Неделя прошла.

С этим юношей они не были толком знакомы. Наставник в первый месяц познакомил Антона с теми немногими, кто составлял костяк NOTE в Авельске: Каспер, Люси и этот странный парень. Йорек не проявлял инициативу, не шумел, глядел настороженно, и в этом Антон узнавал частично себя. Разве что, как ни странно, несмотря на постоянство поведения Йореку удавалось ладить с людьми вокруг себя. Он не открывался, но никого не отторгал; он легко общался со своими коллегами, создавая впечатление вполне себе положительное. И он нейтрал? Антон взглянул на него под новым углом, но с обречённостью понял, что не получится. Он не Роан, чтобы насквозь души видеть, ему всегда трудно удавались столь тонкие материи.

— Я предупреждал, что ухожу надолго, — пожал плечами Антон.

— Да.

— Но почему ты меня нашёл?

Йорек пожал плечами. Не двигая головой, он перевёл взгляд влево и два раза медленно моргнул. Антон ничем не выдал сковавшего его напряжения; он не ссутулился, не отреагировал. Остался сидеть, внешне расслабленный.

— Я вернул свою странность, — сказал он. — И у меня есть ещё планы.

— Я не собираюсь за тобой следовать, — заметил Йорек, не удивив собеседника, — просто захотел поглядеть, что да как. Роан был бы недоволен, если бы ты пропал совсем без вести.

— Но не он послал меня искать?

— Никто и не посылал. Чистый энтузиазм.

Йорек подошёл, скрипя драными половицами, и дружески хлопнул Антона по спине. В другой ситуации Антон бы отшатнулся, он не любил вольготных прикосновений, но сейчас и не шелохнулся. Он получил сразу две подсказки. Первая крылась во взгляде Йорека, обозначившем позицию наблюдателя. Вторая — в капюшоне его куртки. Третий бонус был в том, что Йорек упомянул Роана.

— Спасибо, — тихо сказал Антон, глядя на сотрудника NOTE.

Тот кивнул.

— Сочтёмся. И… — Он слегка прищурился. — …я не хочу, чтобы Охота повторилась.

— Из меня хороший хищник, но у меня нет стаи, — коротко улыбнулся Антон.

Йорек дружелюбно кивнул ему и отвернулся. Антон проводил его глазами, приметив мелькнувший подобно птице облик за скрипучим порогом. Ясно. Вот в чём предназначение: за ним велась слежка. Кто? Чья? Алсу не из тех, кто посылает шпионов — для неё это слишком мелочно. И NOTE не ступили бы на территорию нейтралов, их мало для такого. Лекторий? Зачем? Дёрнувшись, Антон в голос окликнул:

— Йорек!

— Да? — тот обернулся, остановившись.

— Скажи Насте… — Антон замолк, потеряв слова. Он действительно не знал, что сказать, даже если это будет передачей сообщения.

Йорек кивнул с лёгкой улыбкой и вышел. Под его ногами растеклась чернотой тень, тут же растворившись в досках. Тень? Тень… Понятно. Антон подождал для приличия, затем поднялся и тоже вышел, мгновенно обдутый холодным ветром. Район смотрелся жалко и совсем серо, даже яркая осенняя листва казалась погасшей — залитые водой костерки. Его тень была темнее, чем должна быть, и он, подметив это, решил пока ничего не предпринимать.

Всё равно настолько долго никто странность использовать не может.

Пятиэтажки, вытянутые, прямоугольные и серо-чёрные, как грязное домино, таким же узором стоявшие. Тусклые дворики с облупившейся на лавочках краской, густой, как гуашь, липкой поначалу и леденящей потом. Площадки с жухлой травой и разваливавшимися качелями. Об этом районе, казалось, весь мир забыл, закинув его в отсек унылых провинций и прочих серых русреалий, которые не показывают на фотографиях, предпочитая делать вид, что не существует таких унылых мест в такой радостной стране. Забытый всеми осколок города под серыми холодными небесами, тонувший в сухой осени — ничего счастливого.

Здесь жило мало людей: все стремились к центру или в другие районы. Оставались закоренелые уроженцы Авельска. Предпочитавшие бетонные блоки, расчерченные, как клетки в тетрадях, высоткам, и тихие местечки с видами на окраину вместо оживлённости. Переулки косые и тёмные, ночами шастали тут люди последнего круга приличия; много развалюх, старых, облупленных зданий, почти не слышался детский смех — лишь эхо прошедших лет, зависшее в воздухе. Тихо. Старо. Равнодушно. И беспредельно опасно для любого, кто сунется без приглашения.

Что ж, Антона можно было назвать дерзким.

Под его ногами ластилась тень, но он не обращал внимания. Делал вид, во всяком случае; краем глаза он подмечал её изменения в форме. Удар в спину ему не нужен. Хотя уже само то, что он зашёл столь далеко, должно было шпиона отпугнуть. Настырный попался.

Неподалёку стояло здание старой школы. Она не работала уже лет пятнадцать и использовалась сначала как место для выставок, потом, когда осознали, что в этом районе нет ярых любителей искусства, здание было покинуто. Какие-то фирмы использовали, как склад, но так или иначе людей почти не наблюдалось, чем пользовались все кому не лень. Бездомные, наркоманы, гопники? Берите выше. Нейтралы. Такие ребята способны согнать с насиженного места любого бандита.

Антон смотрел на здание, потом вошёл, скрипнув старой дверью. В холле было пусто и грязно. Из разбитых ламп включилась только одна. Антон встал под неё, прислонившись к стене. В полумраке он видел слишком многое.

Их трое, и они совсем юны. Они носят слои потрёпанной объёмной одежды поверх худых истощённых тел. Они полыхают глазами и реагируют на любую опасность собственной атакой или побегом. Они полны страха, так едино слившегося со свирепостью, что не различают собственных эмоций. Они — это три лифы, спасшихся из лаборатории, ненавидимых странными и отвергнутых всем остальным миром.

Старшему из них исполнилось одиннадцать, другой мальчик на год младше и ещё девочка — на два. Старшему приходится, возможно, хуже, чем обоим спутникам, но он не знает, что такое «сожаления» или «жалость к себе». Он настроен на выживание. Выживание вместе с единственными ему близкими. Они на улице два месяца, они устали, голодны и не знают, зачем существуют — и не задумываются, потому что, наверно, не умеют.

Всё, что они умеют, — это сражаться.

Некому было им рассказывать, чем плохо убийство, но старший из них это сам понимает в какой-то момент: тогда, когда кровь уже не отмывается с кожи. Девочка берёт его руки в свои и согревает дыханием разбитые костяшки. Из всех на свете он лишь ей позволяет это делать. Младший мальчик топчется рядом и говорит, что они оторвались от погони. Осталось недолго. Скоро должно потеплеть.

— Почему? — спрашивает девочка.

— В книгах сказано: так всегда бывает, — с живостью отвечает младший.

— Почему?

— Это называется «времена года». Когда то холодно, то тепло.

Девочка принимает всё на веру. Старший тоже слушает, но ему не столь интересно. Его мысли занимает тревога о сегодняшней еде — у них осталась горбушка хлеба. А на кражу здесь негде идти: они забрели в район, где лучше не бывать. Уже пришлось четверых разбить. Старшего шатает от перегрузки, и в сознании ему помогает оставаться только тёплое дыхание на замёрзших окровавленных руках.