— Значит, она приедет сюда? — спросила она как можно более безразлично.

— Всё будет в порядке, Насть. — Голос Каспера звучал мягко.

— Да, знаю.

Но в этом она, кажется, врала.

Галантный Каспер предложил заодно и к школе её подбросить, но привлекать лишнее внимание Настя не хотела. От дома и сама доберётся, всё равно все принадлежности в квартирке остались: она не собиралась возвращаться. Она промчалась по ступеням подъезда, стараясь не шуметь — утро всё-таки; открыла дверь собственными ключами и вошла. Тихо и пусто. Роан ещё спит?

Всё-таки ей было стыдно. Даже если она одумалась и вернулась, сам факт того, что она отвернулась, вызывал только больше отвращения к себе. Хотя куда уж глубже? Действительно, дрянная девчонка. Ни о ком не думает. Она стянула полусапожки и направилась к себе в комнату, но уже в гостиной столкнулась с пёстрыми глазами ожидавшего её юноши.

Остановилась.

Настя могла быть дрянью, но смотрела прямо, хоть и виновато.

— Простите, — тихо сказала она. В уголках глаз защипало.

Роан встал и приблизился, и она вздрогнула, но он только положил ладонь ей на макушку и взъерошил волосы. Настя сжала губы, подавляя всхлипывание.

— Тебе страшно и больно, — ласково произнёс наставник, — но я не виню тебя за это. Не бойся положиться на меня.

Настя кивнула, закрывая глаза. Это был импульс, но сейчас она хотела только остаться здесь. Возможно, ей просто нужно подождать, даже если это тяжело. Даже если так, даже если её окружают люди, смотрящие на её метки, рядом хотя бы есть Роан, который греет теплее солнца, и рядом с ним спокойно. Она не хочет его обманывать.

— Я боюсь, что он не вернётся, — призналась она едва слышно.

— Это естественно, но не забывай, — утешающее заговорил бессмертный, убирая руку, — Антон сильный. Он справится.

========== 3 / 2. Грех по неосторожности ==========

— 5 октября 2017

В школе было скучно.

Настя не очень ладила с ровесниками. Как-то всю подавленную жизнь, проведённую в человеческом обществе, она сторонилась общения. Не отказывалась, если заводился разговор, но сама первой не лезла. Про одиночество не думала, во всяком случае, тут же, в школе; всё, что ей требовалось — это получать хорошие оценки и не слишком выделяться. Она жила тихо. Она молчала, на глазах лишний раз не мелькала и сливалась с буднями, как спокойное, бесшумное существо.

Сейчас многое изменилось, но веселья это не прибавило. Настя больше не прятала голос; она посещала физкультуру, где любые издаваемые звуки уже не заставляли вздрагивать стёкла; она переговаривалась с одноклассниками и даже установила с ними довольно приятные отношения. Вот только всё это не было ей интересно. Она увиливала от классных мероприятий, улыбалась коротко и быстро, не окрашиваясь радостью, и глаза её всегда были тоскующими — не тоскливыми, как дождливое уныние, а именно тоскующими. Теперь она вообще смутно представляла, чего ради учится, но так как закон обязывал, она посещала школу, сидела на уроках и доброкачественно готовилась к будущему, которого не видела.

Кокетливые одноклассницы хихикали на свои темы, Настю пару раз вовлекали в беседу, но ей самой становилось нестерпимо скучно, и больше она не присоединялась. Эти дети были так беззаботны в своих поверхностных проблемах: зачёты, оценки, другие люди вокруг. Они никогда не ночевали зимой на улице, леденея пальцами. Они никогда не сходили с ума от разрывающих воспоминаний. Они никогда не убивали. Настя была для них чужой, даже если понимала это только она.

Учитель литературы, расписывая прелести романа «Преступление и наказание», рассуждал о цене греха. Как плохо убийство, что оно душу губит, почему вовек не выкарабкаться, кровь не отмыть. Настя посмотрела на собственные руки. Шрамы прорисовывались красными штрихами — они никак не желали заживать. «Ты убийца», — насмешливо кричали они ей. Её ладони не были запачканы кровью, но она всё равно её чувствовала: горячую или холодную, засохшую или струящуюся, вязкую или сухую. Она часто окунала руки в кровь, не по своему желанию и не по желанию кого-либо. Наоборот…

— Ты не даёшь мне убивать. Почему?

— Один раз сделав, не остановишься. Ты не такая.

«Я такая», — с сожалением подумала Настя, с трудом отгоняя набежавшее видение. Хотя за два месяца они несколько улеглись, время от времени всплывали на поверхность фрагменты. Порой тяжёлые, порой более-менее спокойные, но всегда разные. Она старалась собирать осколки сознания аккуратно, но всё равно резалась и потом подолгу зализывала царапины, не в силах заснуть и просто лёжа, таращась в пустоту.

Антон всегда оберегал её от горя. Он не мог сделать её жизнь легче, но всегда был рядом, чтобы их ужасная ситуация не казалась такой ужасной. Он всегда убивал сам, хоть она и не могла сейчас вспомнить, как; он никогда не позволял ей марать руки чужой кровью. Странно, учитывая, что они едва держались из-за этого. Настя оглушала, билась, но никогда не убивала. Вильгельм пал первым, хах.

И надо же, первый грех — на такое жалкое чудовище.

Настя подпёрла руками голову. Все эти мысли были тяжёлыми, но не вызывали у неё отвращения. Наверно, потому что она поступила так, как нужно было. Она чувствовала, что поступала правильно. Даже если это значило убийство…

— Ты в порядке? — заботливо спросила соседка по парте.

— А? Да, да. Задумалась.

Урок не был ей интересен, хотя читать она любила. Возможно, дело в настроении; с утра расшатанное состояние не желало восстанавливаться. Настя перевела взгляд на окно. За ним серовато белилось небо, такое спокойное и равнодушное, чистое. Она бы тоже хотела чувствовать себя чистой. Взмыть, как птица, крылья раскинув, ощущать перьями свободные потоки и не беспокоиться о земле, даже зная, что однажды придётся приземлиться. Хотелось быть свободной, но пока что она чувствовала только одиночество. Одиночество — и отдалённость ото всех, точно плотный кокон, закрывающий солнечный свет.

«Совсем расклеилась», — хмуро подумала Настя, любуясь пламеневшей за окнами листвой рябины. «Нужно смотреть на жизнь позитивнее, да?..» Получалось не очень, но она постаралась. Да и день такой… Разговор с Каспером и Люси, Роан, а ещё сегодня четверг. Четверги никогда ей легко не давались.

Урочные часы тянулись долго, но их окончания Настя всё равно не желала. Она не торопилась, собирая вещи, когда отзвенел последний звонок, заявляя об окончании учебного дня. Она не спешила, спускаясь по лестнице, в гардеробе одевалась спокойно, не набрасывала вещи на себя как попало, точно младшеклашки. Даже показавшись на улице, она сначала остановилась, вдыхая кристальный преддождливый воздух и его уютную, немного грустную блёклость. Деревья горели осенью. Тёмный тротуар был заметён листьями, словно тонким ковром.

Обычно её забирал Михаил, но его уже как две недели нет в городе. У резных ворот стоял Роан, дружелюбно разглядывая проходивших школьников. Он помахал Насте рукой, и та поторопилась подойти.

— Готова? — спросил бессмертный.

Она со вздохом кивнула. В сердце росло печальное волнение, каждый четверг сопровождавшее её. Наставник предложил пройтись, и она не была против. Всё-таки посещение больницы — дело, к которому нужно подходить аккуратно.

— Привет.

От её слов ничего не изменилось. В маленькую раковину в углу Настя слила старую воду, налила свежей; забрала у Роана небольшой букетик и поставила в стакан рядом с кроватью. Цветы живые. Они яркими красками пестрили в белой палате — единственное яркое здесь. Девушка в окружении проводов казалась совсем бледной.

Настя присела около кровати, положив ладонь поверх худой руки, покоившейся на чистом одеяле. Два с половиной месяца. Два с половиной месяца, Тая, а ты всё не приходишь в себя. Краем уха Настя услышала, как мягко прикрылась дверь; Роан вышел, но ей было всё равно. Она вглядывалась в лицо спавшей беспробудно подруги и старалась сдержать слёзы.