Он мог лгать о своей защищённости сколько угодно, но…

Но никому не везёт вечно.

*

— Неужели появилось желание присоединиться? — неожиданно произнесла Вера. Тимур уже смотрел в закуток, мимо которого они чуть не прошли. Настя так и подскочила, обеспокоенно оглянувшись, но никто не показывался.

— Вылезай! — рявкнул Тимур беззлобно, скорее раздражённо. — И так мало времени!

Из полумрака, напущенного прошедшим ливнем, вышагнул парень в помятой, замызганной одежде. Щека его была в запёкшейся крови, но глаза смотрели ясно, ясно и серьёзно, остро, цепко. Настя замерла; холодок пронёсся по телу, поселился в кончиках пальцев, обжёг сердце раскалённым инеем. Она не знала, что делать, что говорить, что думать — Антон решил за неё.

— Поговорить нужно, — сказал он, кивнув в сторону Насти.

— Говорите при всех, мы тут союзники, — предложила Вера.

Перечить никто не стал. Антон приблизился и встал рядом. Настя сжала губы; нарастала внутри дрожь, и девушка упрямо запретила себе разваливаться именно сейчас. Она не смотрела в глаза парню, интуитивно ощущая: не выдержит. Если не заплачет, то надломится точно.

Он был близок ей, ближе, чем кто-либо иной. Он был для неё всем, как она была всем для него. Полгода на улице, когда они полагались друг на друга целиком, разлука, после которой они не виделись долгие шесть с половиной лет — и новая встреча под дождем, зонтом, с Настей, которая уже ничего не помнила. Сколько ему пришлось вынести из-за неё! Он укрыл её от Файра. Он уводил её от Лектория. Раз за разом он спасал её, и вот она не могла смотреть ему в глаза, боясь либо расплакаться, либо окончательно сломаться.

Простых извинений не будет достаточно. Теперь ничего не будет достаточно, чтобы искупить.

— Посмотри на меня, — попросил Антон почти мягко. Она замотала головой остервенело, и он продолжил: — Ладно, как хочешь. Ты же знаешь, что не обязана это делать?

— Я должна, — сказала Настя, глядя куда угодно, только не на его лицо. На его порванную футболку с отпечатками грязи. На его ноги в таких же порванных грязных джинсах, как будто он лихо с кем-то подрался. На собственные обсохшие ноги, впервые казавшиеся такими слабыми, что аж колени подгибались. Она не боялась Антона — только не его. Она боялась, что не выдержит прямого с ним контакта.

— Нет, не должна. Эта месть не поможет тебе себя принять.

— Мне вряд ли что-то поможет, — посмеялась она сухо и горько. — Я лифа, не простая девчонка, одержимая местью. Он за всё ответит, но мне не это нужно, ты прав. Но я хочу попробовать. Я хочу этого!

Тимур и Вера молчали, переводя взгляды с одного на другого, точно в жизни интереснее диалога не слыхали. На них внимание не обращалось: собеседники упорно старались донести друг до друга свои позиции, но сталкивались, ранились, не могли подступиться правильно. Они, наверно, слишком измучены были для того, чтобы просто выслушать, понять, поверить.

Настя вспомнила первую их встречу этим летом. Винные глаза, смотревшие со странным выражением, странную заботу незнакомца, который стал первым человеком, заговорившим с ней в Авельске. Тогда шёл дождь, и Настя промокла и замерзла. Такой же холодной она ощущала себя теперь, стоя перед ним, как почти три недели назад. Девятнадцать дней — а как будто целая вечность. Как удивительно порой время в своих попытках запутать, скосив сроки.

— Тогда я тоже пойду, — сказал Антон.

— Со мной?

— С тобой и «тенями».

Не из желания её защитить в этот раз. Не из желания союза с непредсказуемыми «тенями». Он поступал так по своему мотиву, и она не имела права его обвинять или винить. Он должен ненавидеть её уже сейчас, и если он вообще решил идти вместе с ней…

— Разобрались? — поинтересовался Тимур. В его руке тлели тени, превращаясь в изогнутую косу, такую острую, что края лезвия не были видны. — Пошли. Я его уже чую!

Антон кивнул. Настя отвернулась от него и шагнула к Вере; девочка лукаво взглянула на неё светло-розовыми глазами, но ничего не сказала. А что говорить? Самое важное или произнесено, или не может быть произнесённым. Им хватит того, что есть.

Они мчались по запутанным дорогам, преследуя силуэт, находившийся в плену тяжёлого заблуждения. Направлял Антон, посвящённый в нечто, недоступное спутникам, и они полагались на него. Настя никогда не думала, что её тело способно так легко, быстро и точно двигаться. Инстинкты боевого чудовища, взращенные лабораторией, помогали ей нырять в переулки, как дельфин ныряет в воду, петлять и постоянно быть начеку. Рядом неслись «тени», их шаги почти не отражала эхом земля, как будто поглощая посторонние звуки, настолько незаметен и неслышим был их бег; Антон двигался, напоминая большую хищную кошку, и взгляд его не обращался к Насте.

Вильгельм — фокусник с сиреневыми волосами — спасался от них, а они мчались за ним кровавыми призраками его проклятой идеи.

Он их не видел, зато видели они. Это главное. На этой охоте ловить будет не Лекторий, нет. Лифы будут ловить своего создателя. Лифы будут мстить, как и следовало всегда.

С Настиных губ сорвался полухрипом бешеный азарт погони.

Ненависти в ней всё ещё не было.

— Попался.

— Лифа загнана в ловушку~!

Они обступили его с четырех сторон, и выйти из квадрата он бы не смог. Настя смотрела на него с удивлением. Мужчина с крашеными волосами и в костюме фокусника — он не казался всепоглощающим злом, от него не веяло угрозой, он был таким же, как все. Сложно было поверить в то, что это он истязал в своих подземельях невинных детей, руководил их пытками, планировал их мучения, как обычное расписание на день. Он не выглядел злом. Но он им являлся.

И он явно знал, что ему конец. Вильгельм, глава проекта LIFA, стоял перед ними. Тимур смотрел с предвкушением, коса его отливала кромешной чернотой, такой материальной, что даже взгляд застывал на её ничего не отражающей поверхности. Вера глядела с улыбкой, такой светлой и милой для той, кем она являлась. Антон ничего не выражал, только глаза его взирали остро, стеклянно, и в них переливался глубокий винный мрак. Вильгельм стоял в центре их фигуры и знал, что больше не скроется.

— Почему вы делали это? — спросила вдруг Настя, толком вопрос не обдумав.

Фокусник взглянул на неё. Та, за кем он охотился и кого пытался убить, выглядела совершенно живой, нетронутой — если не считать некоторых деталей в её изменившемся взгляде.

— Маленькая лифа, — проворковал он. — Так забавно — её режешь, а она кричит. Голосом сметает, стены сломать пытается, а всё равно вырваться не может. Потому что слишком слаба для самостоятельных атак? Нет, потому что странность вразрез с желанием идёт. Принуждение вызывает отторжение. Лифы никогда не смогут контролировать свои способности, потому что никогда их не примут! И девочке придется резать себе вены, чтобы собой управлять!

Он зашёлся смехом — истеричным, визгливым, хрипловатым, как сумасшедший, заржал в голос, и Настя со вскипевшей злостью шагнула вперёд.

— Замолчи!

Ударной силы хватило, чтобы его отбросило назад, проволокло по земле, ударяя выступающими конечностями об асфальт. Тимур присвистнул, они вчетвером подались в сторону Вильгельма, вновь окружая. Тот, сплюнув пыль, поднял лицо. Глаза его налились кровью, и каждая жилка красной чёрточкой ломала выражение безумного взгляда.

— Такой контроль убьёт девочку быстрее, чем непринятие, — просмеялся он ехидно. — Убьёт, убьёт, убьёт!

«Тени» приблизились неуловимо, на корточках присели рядом, плечами соприкасаясь — маленькая девочка в ажурном платьице и высокий парень в чёрной мантии. Два убийцы, лившие кровь неприятелей любой категории, смотрели на главную беду своих исканий — смотрели насмешливо, торжествующе, ненавидяще. Они рассматривали безобразное чудовище, ломавшее хребет их детству, вырастившее их такими же монстрами, как он, с их рождений перечеркнувшего им будущее. Они ненавидели его, но они его не боялись — выросли уже. Не маленькие. Не беззащитные детки, которые не могли за себя постоять.