— У них наверняка есть пароль или позывной, — встревожено говорила Люси. — Лекторий же знает, что у нас есть метаморф. Спросят ещё, настоящий ли я…

— На вопрос «Кто вы такой» ты должна ответить: «Ответ у плачущей цикады» и вот так сложить руки, — терпеливо пояснил Йорек, подтверждая слова демонстрацией. Люси выглянула из-за угла. Охранники стояли, как изваяния.

— Ты и это разнюхать успел?

— Естественно. — Парень вздохнул. — Меня напрягает только то, что Роан куда-то делся. А план так и не объяснил целиком, кстати. Всё ли будет нормально?

— Мы должны ему верить. — Девушка вручила ему широкий плащ. — Теперь держи его так, чтобы на меня не пялился никто. И не оборачивайся.

— Больно надо на всяких бабулек смотреть…

В этот раз активировать странность он не успел.

Мужские тела Люси не любила. Да, вот тут в ней говорила женская натура, которая в свои двадцать два года не желала постоянно пялиться на разномастные облики особ противоположного пола — тем более что ей далеко не всегда приходилось перевоплощаться в красавчиков. Вильгельм был симпатяжкой, но её передёргивало от самого факта нахождения в шкуре врага. Пусть хорошая фигура и лицо ничего так, этот ублюдок в своём молодом возрасте загубил столько жизней, сколько пол-Лектория ещё не успело. Отвратительно. Чего стоит воспоминание о Роановых детишках, а ведь таких было девятнадцать!

Люси запахнулась в плащ и откашлялась в кулак, привыкая к новому телу. Вообще-то у каждого человека свои характеристики, и приспосабливаться к ним нужно постоянно: вес, привычка двигаться, смещение центра тяжести. Даже голос подделать просто так не получится — голосовые связки такие же, но интонации могут отличаться. Люси много практиковалась по наставлениям Роана… «Он что, заранее это планировал?» — мрачно подумала девушка-теперь-уже-не-совсем, придирчиво поправляя круглую шляпку. Хотя быть Вильгельмом ей удовольствия не доставляло, она значимо успокоилась. Всё нормально. Это не первая её операция, последней тоже не станет.

— Ни пуха, — пожелал Йорек, ступая в стену, — я отвлекаю охранника, у тебя максимум десять секунд.

— К чёрту. Я успею.

Парень улыбнулся и скрылся из виду. Люси одёрнула одежду, немного постояла и направилась к дверям кафе, держась так, чтобы не попадаться на глаза даже этим бдительным стражам. Она справится. Они все справятся.

Метаморф обратился к псам. Теперь всё находится в её руках. Её задача —повернуть их в другую сторону. Они должны искать не Настю и не «теней», они должны искать Антона.

Потому что Антон — приманка. И Лекторий несомненно на неё клюнет.

*

— Каспер… Эй, Каспер…

Он пришёл в себя, только ощутив, как его слабо толкают. Рядом сидел на коленях Михаил, до серого бледный, и его обычно привлекательное лицо превратилось в натянутую бумажную маску с вычерченными болью скулами, каждой прорисованной чёрточкой так остро, что взгляд коробился. Дышал Каринов судорожно, руки его, пытавшиеся Каспера перевернуть, дрожали.

— Что… — начал Каспер; захлебнулся собственной кровью, заливавшей рот и горло, закашлялся, стал отплевываться, измазав губы и щёку. — Он с тобой?..

— Иллюзии, — коротко отозвался Михаил, слабо пытаясь его поддержать, но не в состоянии помочь ему сесть. — Сила Вильгельма такая же, как у Виаса. Он наслал то… что я не хочу видеть.

Больно. Каспер перевернулся набок, упёрся локтем, содрогаясь от мерзкого вкуса во рту. Перед глазами плавали цветные разводы, его трясло от дикой боли, разрывавшей тело и рассудок. Он глотал кислый воздух помещения и едва не терял сознание. Мудак-фокусник прострелил ему не сердце, нет, но пуля застряла где-то близко. Каспер уже не жилец.

— Сюда едет «скорая»…

— Пофиг. — Каспер сплюнул багровый сгусток. Его мутило. Кое-как удалось отогнать размышления о телесной боли, и тогда он начал думать о плане. — Они не успеют. Я уже…

Михаил помог ему сесть, прислонив к стене комнаты. Первоначальная боль сменилась шоком, и Каспер на благодатные мгновения выпал из осознания своего ранения. Ничего не ощущалось. Он старался неглубоко дышать, но постоянно об этом забывал. Нахлынула вторая волна боли, и Каспер глухо застонал, закусывая щёку изнутри; голова кружилась, внутри словно гвоздь раскалённый вращался, и боль всё разрасталась, занимая больше и больше пространства его рассечённого тела. Каспер ненавидел ловить пули. Ненавидел. Но опять и опять ловил.

— Каспер…

— Норм. — Он тщетно старался оставаться в здравом рассудке, но затуманенная душа терялась в бликах и тенях. — Иди к «скорой». Мне не помочь.

— Пулю можно вытащить.

— Не успеют. Она глубоко.

Каспер зажимал кровоточащую рану рукой и думал, что теперь делать. Умирать не хотелось, но он кое-что смыслил в ранениях. Михаил стянул пальто — чистое, светлое — подложил, чтобы ему было удобнее, пошатываясь, сходил на кухню закрытого кафе и вернулся уже с обрезанной рубашкой. Они вдвоём попытались остановить кровь, но не получилось — бесполезно. Каспер, сжав зубы, смотрел, как из него медленно вытекала жизнь, и с каждой алой каплей становилось всё хуже. Перед глазами начинало двоиться. Терзавшая боль отзывалась пламенной мукой во всём теле, и он обратился к Каринову, чтобы хоть как-то отвлечься:

— Давай поговорим.

У Михаила были грустные глаза, теперь воспитание этого не скрывало. Он присел рядом, прислонившись к стене.

— Давай, — легко согласился он. — О чём?

— Любое.

— Ладно. Буду донимать тебя расспросами. Честность в обмен на честность. — Михаил запрокинул голову к потолку. Его лицо всё ещё сохраняло бледность, но несколько потеплевшую, более живую. — Тебе же запретили участвовать. Почему ты пошёл?

— Роан. — Каспер прикрыл глаза. Так было немного легче. Мерное звучание голоса Михаила успокаивало, он даже стал ровнее дышать. — Он запретил.

— Вы с ним в ссоре?

— Вроде того. — Дышать становилось все труднее. Мир вокруг кружился, и Каспер боялся завалиться набок, потеряв ощущение шаткого равновесия. — Он слишком много… думает. О других. Не о себе. Моя очередь?

— Твоя. Не напрягай голос, я услышу.

Каспер и не напрягал — не мог. Ему было больно. Ему было тяжело. Но ему не было страшно. Смерть, такая материальная, до жестокого неотвратимая, перестала казаться чем-то значимым. Пусть наступает, Касперу не страшно; однажды она каждого находит, а для Каспера не впервой. Он слабо дышал, тело сковывала непривычная, бархатная немощность. Михаил, кажется, тоже смирился: он сам едва передвигался, и мысли его разбегались. Вильгельму стоит по лицу врезать пару раз. Пару десятков раз. Может, даже сотен.

— Зачем ты приехал, — начал Каспер, замолк, продолжил: — если знал, что Настя тебя не помнит?

Михаил рядом завозился, но затем замер. Он обещал честность, а это было последним, что Каспера интересовало. Он бы хотел умирать в другой ситуации — не в кафе, раненый пулей губителя судеб, и с другим человеком под боком — но присутствие кого-то ещё утешало. Все люди умирают одни, но не все — одинокими. Гибель в пустоте Касперу не была желанна. Он прислонился к плечу Каринова, теряя остатки сдержанности.

— Она никогда так и не стала мне дочерью, даже если я того хотел, — печально признался Михаил. — Её приёмная семья отказывала мне в контактах. Я писал и звонил периодически, но это ведь не то. Но я о ней никогда не забывал, а как узнал, что её взял под опеку Роан, понял, что больше ограничений не будет. Да, я нужен в Авельске, но приехал всё равно по своим целям.

— Что ты видел? — со смешком спросил Каспер. — В иллюзиях?

Он не видел лица Каринова, но почувствовал, как оно исказилось.

— Почему ты так рвёшься что-то Роану доказывать? — отозвался он.

— …мы квиты.

— Квиты. Как ты?

Каспер открыл глаза. Ломкими штрихами прорисовывался мир. Далёкий и близкий одновременно, заботливо принимающий его в себя по вдоху. Всё возвращается в естественный цикл; каждое существо принадлежит этому миру, в нём рождается и в нём умирает, когда настает срок. Странные — люди ли? Каспер не знал. Но знал, что тоже может раствориться в этой насыщенной пустоте, коль позволит себе. Боль почти не ощущалась на таком уровне слабости.