По сравнению с этими людьми Настя чувствовала себя одинокой, и дело было не в том, что она сидела на скамейке одна. Она вновь ощущала свою отдалённость от остальных, от простых обывателей, не вынужденных играть в смертельные игры с другими отсечёнными. Она принадлежала иному миру и не вернулась бы в прошлый, даже захотев.
Но как же им живётся… Все проблемы кроются в долгах за платежи, в работе или семье. Ровесники Насти тревожатся об отношениях, о свободном времени, о развлечениях. Сама же девушка с детства была лишена этого, а будущее представлялось чем-то страшным и бесформенным, потому что ей там не было места.
А здесь будет ли? Вечно прятаться от Лектория и его злых слуг? Вступить в NOTE и погрузиться целиком в окружение странных? Остаться нейтралом и скитаться, как некоторые?
Да она с нейтралами-то толком не разговаривала, так что не представляла, чем они занимаются, как живут. Неопределённость больше не пугала: казалось, что за последние две недели Настя совершенно отучилась бояться.
Но смысл существования найти всё-таки хотелось, как ни крути.
Теперь её вина, её раскол, неконтролируемая странность, безумные волны. Прежде всего — научиться ими управлять, во что бы то ни стало. Люди NOTE сказали, что позаботятся о последствиях, но Настя не могла вечно сваливать работу на них. Тем более, по словам Роана, организация избавляется от преступников.
Ответственность давила, и всё было тяжелым — но Настя не собиралась скрывать свою вину. Нужно было двигаться дальше и сделать всё, чтобы такого больше не повторилось.
Тая…
Ещё и эта девушка… Кто же она? Почему сердце разрывается от тоски при воспоминаниях о её голосе? Словно далёкий сон, от которого остались только ноты; даже образы не получается вспомнить.
К ней подошёл Михаил. Дядя успел снять больничный халат — врач настоял, чтобы даже столь необычные посетители соблюдали правила — и теперь нёс его, перекинув через плечо. Вид у дяди был встревоженный, и он даже не пытался этого скрывать, но нечто ещё — заботливое, горько-ласковое — мерцало в его светлых глазах, когда он взглянул на племянницу.
Михаил из всей семьи был единственным, кто когда-либо поддерживал её. Настю считали отбросом собственные родители, но только не дядя — хоть они и не виделись, Михаил звонил, при приезду в город навещал Настю, напоминал о себе подарками к праздникам и короткими, но тёплыми письмами. Он один искренне о ней заботился, так, как мог бы заботиться отец, если бы был рядом.
Родители его недолюбливали, открыто скалились при упоминании его имени. Тень между мамой и папой и братом мамы легла так давно, что Настя этого не помнила, но с тех пор и её перестали беречь.
А сейчас она смотрела на Михаила, смотрела и всё.
Он присел рядом на скамью, откинувшись на спинку. Никто ничего не говорил, а затем Настя внезапно сказала:
— Я ведь приёмная, да?
Дядя был ошарашен неожиданностью, но ничем не выдал — просто Настя поняла, что попала в точку. Ей не стало ни горько от правильности догадки, ни больно; только пусто, вот и всё. В конце концов, чего ещё было ждать? Та семья никогда бы не стала ей родной, даже если б была связана с ней кровью.
— Да. — Михаил не стал лгать, не стал утешать, за что девушка была ему благодарна. — Когда ты поняла?
— Не знаю. — Настя ковырнула носком кеды дорожку. — Они никогда не любили меня.
— Боюсь, это по моей вине.
— Но вы почему-то всегда заботились.
Разумеется, при их-то разнице в возрасте — всего пятнадцать лет — он не являлся её отцом, но нечто странное имелось. Михаил не стал объяснять, да и Настя не настаивала. Теперь он так или иначе скоро расскажет, момент просто не настал. Опять ждать истины… опять.
— Кто такая «лифа»? — спросила тогда Настя, решив начать хоть с чего-то. — Так назвали Таю, почему?
Рассказ обещал быть долгим. Михаил сидел расслабленно, в полоборота, чтобы видеть Настю, и выглядел отстранённым, будто целиком погрузился в прошлое.
— L-I-F-A, — произнёс он по буквам. — Кто знает, как расшифровывается? Бумаги сгорели, бывших работников не осталось. Величайший проект мира странных, нескольких безумных экспериментаторов — смелый, рискованный и совершенно бесчеловечный. Масса разработок, теорий, идей. Несколько людей со сверхспособностями задумались — а почему бы не попробовать создать настоящих воинов-странных? Ведь даже пара человек с шестыми категориями способна разрушить огромную территорию. А если таких будет армия?
— Армия странных? — повторила Настя. По спине пронёсся липкий холод.
— Мир был бы стёрт в пыль, если бы они вышли на войну, — кивнул Михаил. — И экспериментаторы получили бы власть над всей землёй, потому что никто бы не посмел возразить подобной мощи.
Девушка сглотнула. Ей вспомнился Файр, поджигающий что угодно, бессмертный Роан, её собственный крик, который без остановки наверняка мог бы целый район разрушить… И таких — армия? Как людям вообще пришла в голову столь страшная мысль?!
— И… что? — спросила она.
— Они действительно создали тайную лабораторию. — Михаил неотрывно смотрел куда-то мимо неё, далеко, недоступно. — Перед созданием армии, конечно, нужно найти способ держать воинов под полным контролем — своя воля может испортить дело. К тому же, отбирать нужно лучших, как-то усиливать их способности. Итак, организаторы проекта, промчавшись по роддомам, по сиротским приютам, набрали девятнадцать младенцев…
«Нет».
Настя смотрела на дядю с ужасом.
— Тая была одной из них… — сказала она, борясь с сухостью.
— Да. Она была в числе бедных детей. В лабораториях ставились жестокие, переходящие все границы человечности опыты; на ребятах испытывали все средства, заставляя их использовать странности раз за разом, повышая эффективность, повышая ущерб…
— Тая была одной из них, — повторила Настя, даже зрачки её словно побелели. — И я… тоже.
Михаил протянул руку, его лицо выразило боль, но девушка только отшатнулась, испуганная собственной догадкой. Она обхватила себя руками, стараясь унять дрожь.
— Тая тянула меня за волосы, — пробормотала она. — Она узнала меня по голосу и после этого.
— Всем подопытным ставили метки ниже затылка, — пояснил Михаил, с сочувствием глядя на неё. — Номер ребенка, классификация странности, возрастная категория.
— 6FL, — отозвалась эхом Настя.
— Код Таи — 7FM. Она влияет на волю, как ты влияешь на волны.
— Мы были с ней в одной лаборатории…
Было очень холодно. Страшно и холодно. Не каждый день узнаёшь, что когда-то ты была подопытной крысой страшного эксперимента над детьми.
— Но я ничего не помню! — жалобно вскрикнула она, вскидывая глаза на дядю — дядю приёмного и резко ставшего таким недоступным.
Её знало так много людей.
Её защищали.
Конечно, они знали, кто она.
Холод расползался по всему телу, сковывая льдом. Сердце билось так тихо, что Настя его почти не ощущала.
— Семь лет назад проект LIFA был обнаружен агентами NOTE. К тому времени некоторые дети уже доросли до двенадцати лет — столько исполнилось старшему. Лаборатория узнала о готовящейся атаке и успела перевезти часть приборов и восьмерых детей в иное место. NOTE опоздала, к тому же, в хаосе и шуме состоявшейся небольшой войны погиб один ребенок и бесследно исчезли трое. Остальных детей, оставшихся в первом корпусе, спасли.
Она не помнила ничего.
Ничего.
— А где была я?
Голос звучал бесцветно, как прозрачная вода на белых камнях.
— Тая была со второй частью детей. А ты исчезла во время хаоса вместе с двумя мальчиками.
Она не могла заставить себя встретить взгляд дяди. Не могла — и всё тут. Дело было не в стыде или чём-то схожем, вовсе нет; Настя сама бы не объяснила.
— Спустя несколько месяцев один мальчик привёл тебя в штаб и попросил позаботиться о тебе. — Теперь даже Михаил казался каким-то блёклым, расстроенным, будто воспоминания были нелёгкими. — Тебе было девять.
