— Я свой талисман на удачу уже получил, надеюсь, он и на вас распространится. Всё-таки передавать его напрямую малость не подходит…

Каспер поборол желание ткнуть его в бок, пока ещё была возможность.

Люди переговаривались, люди ждали, люди — и вошедший неожиданно последний человек остановился в дверях, запыхавшийся, тоже не в официальном костюме, а в боевой форме. Светлые волосы частично зачёсаны, частично спутаны — торопился. Вскинув глаза на Бориса, застывшего на последних ступенях лестницы, человек хрипло выдохнул; взгляд его полыхал, и Каспер был потрясён подобной несдержанностью того, кто всегда контролировал проявление своих эмоций.

— Они забрали Олю! — почти выкрикнул Михаил Каринов, ненависть, решимость, отчаяние, горечь и торжество смешались в нём в разнородную кипучую палитру. Голос звенел, раскатываясь над головами притихших сотрудников. Михаил обвёл их бешеными глазами и сказал чётко, чтобы точно услышали все: — Нейтралы узнали об этом. Они в ярости. Они пойдут против лаборатории!

Молчание стало на бесконечный миг почти мёртвым. А затем взорвалось шумом.

*

Ночью Каринов не спал, не спала Катя, не спал Василий. Василий, бедный нормальный мужчина, прекрасно осознавал, что своей младшей ничем не поможет, и так терзался горем, что Михаил направил его в город: пусть хотя бы попробует проверить камеры. Подавать в розыск за одну ночь — естественно, никто не оформит пропажу, да и что нормальные сделают против странных? Безопаснее им же — не высовываться. Однако вид тестя, убитого горем, давил не слабее общей ситуации. Михаилу хватило Кати, чтобы вконец разбередить старые раны.

Катя держалась молодцом, насколько это было возможно. Когда они обыскали территорию вокруг дома и не нашли и следа, жена не стала истерить или плакать. Только как будто на несколько лет постарела, мгновенно посерела, зрачки слились с чёрной радужкой. Вцепилась в локоть Михаила, не видя ничего перед собой.

— Я должна её беречь, — непослушными белыми губами проговорила она. Ресницы её дрогнули, помертвевший от ужаса взгляд раскрывался пропастью. — Я…

— Ты не виновата! — Ему пришлось встряхнуть её за плечи, только тогда Катя подняла на него лицо, пергаментно-белое. Михаил склонился над ней, ловя сбивчивое дыхание, заставил сконцентрироваться исключительно на себе. — Послушай меня, послушай. Ты не виновата. Олю не тронут. Она очень важна, её ни за что не тронут. Где бы она ни была, она жива. Слышишь?

Через хрупкое тело в его руках прошла волна дрожи, но смотреть Катя стала уже осмысленнее. Теперь в уголках глаз скопились слёзы, хрустальными искрами поблёскивая и норовя соскользнуть, и губы тряслись вместе с руками, но она упорно закивала. Михаил едва мог выдохнуть, чуть ослабляя хватку. Катя — умная девушка, лучшая из всех, кого Каринов встречал, и она справилась с паникой удивительно быстро. Всё будет нормально. С Катей. А с Олей?

Сказать, что ему стало плохо — ничего не сказать. Михаил не был в растерянности: он отлично представлял причины, по которым Олю могли увести из собственного дома, ещё и без коляски. Это были не переговоры. Это было похищение. Похищение перед боем — потому что Лекторий в курсе мероприятия. Они знают. И они готовятся. Но все эти причины не имели значения первостепенного, потому что больше, чем связующим нейтралов, Оля была Михаилу семьёй.

Тёплая, славная девочка. Лучистый взгляд, любовь к книгам самых разных жанров, цветастый плед на ногах и колоссальное терпение и выдержка, позволявшие ей умело контактировать с самыми пёстрыми компаниями города. Сильная, не желавшая напрягать близких своей беспомощностью. Ни за что не давшая бы им из-за неё напрасно страдать. Оля — девочка с теплейшей улыбкой, которая звала Михаила братом и быстро вызвала у него доверие и любовь.

Её украли, а вместе с ней украли кусок сердца Михаила. Он прекрасно это осознавал. Вот она, разница между прошлым и настоящим, она настигала его постоянно: раньше ему нечего и некого было терять, теперь же у него была семья. Катя, Оля, Василий, Настя. Если пропадёт хоть кто-то из них, он же просто с ума сойдёт. Однако нужно держаться, нужно думать трезво — он нужен таким, каким привык быть, и уже потом — тем Мишей, который принадлежал семье Цветаевых всей душой.

— Будем искать, — пообещал он, бережно смахивая со щеки Кати слёзы.

Она кивнула, беря его за руку. Пальцы её дрожали. Михаил поцеловал её и повернулся к окну. На полу, прямо за оставленной инвалидной коляской, почти спрятанный под колесом, так неудачно уроненный — лежал мобильный телефон с отсутствовавшей блокировкой и открытым контактом Дмитрия.

Оля знала, что ей предстояло.

— Пообещай, что останешься здесь, — сказал Каринов, не глядя на жену. Он уже понимал, что делать дальше. — Что бы ни случилось. Ты нужна здесь.

Катя сверлила его взглядом, но не стала противоречить.

— Будь осторожен, — попросила она глухо. — В том, что сейчас затеял.

— Это затеял не я. — Михаил косо ухмыльнулся. В груди неудержимо болело, но вместе с болью пришли и мгновения торжества. Какая умная девочка. — Это затеяла Оля.

========== 5 / 6. Изумрудно-красный ==========

— 23 ноября 2017

Она стоит по пояс в высокой густой траве. Зелёное море простирается вокруг, шелестя тысячами голосов. Колосья прямые, с режущими острыми краями вытянутых листьев. За этим бесконечным океаном — силуэты далёких деревьев с пушистыми кронами и чернильные штрихи линий электропередач. Там же, видимо, проходит дорога. Она смотрит вдаль, на утреннее небо, где поверх пурпура расстилается голубизна, у самого горизонта же — ярко-золотая полоса. Она разливает щедро свой новый день, и звёзды молочными искрами тают в высокой синеве. Она стоит и смотрит на небо, на утро, ловит лицом порывы свежего ветра.

Нет. Стоп. Стой…

Она сглатывает слёзы, горячими дорожками стекающие по щекам. Она утирает лицо, закрывает его руками, срываясь во вздохах. Она не хочет смотреть вниз. Она не хочет знать, почему стоит. Почему у неё получается стоять. Спине холодно, ветер здесь материальный. Она плачет, слёзы уносятся порывами, отражаются в карих глазах разводы искусственной красоты застывшего в пойманном мгновении мира. Она даже со стороны себя видит — болезненно-худую девушку в цветастом платье, с распущенными тёмными волосами, смуглой кожей, всем телом дрожащую.

Жалкая такая. Просто ужас.

— Отпусти, — шепчет она в ладони, зная, что тот, кому нужно, услышит. — Отпусти меня…

Она не может разрушить эту иллюзию сама.

Пол ударил холодом по вискам. Она подавилась воздухом, хрипло взвыла, утыкаясь слепо лбом в холодную сталь. Действительно, просто пол. Бросили и не позаботились. Когда фургон потряхивало, Олю потряхивало вместе с ним, но она отчаянно вжималась в пол, словно больше ничего надёжного не существовало. Неистово болела спина. Ей было тяжело дышать, спазм сжимал лёгкие. Последствия били по вискам пылью.

Виас, сидевший напротив, скрестив ноги, разглядывал её с хищным любопытством. Его тоже потряхивало, но, казалось, его не беспокоило ничто в этом мире, кроме нынешнего положения дел: его и лежавшей на полу, как сломанная кукла, девушки. Оля приподнялась на локтях, кашляя, от слёз горело нёбо и жгло глаза.

— Это было то, чего ты хотела, почему тогда плохо? — протянул, не обращаясь к ней, Виас. В полумраке, разгоняемом лишь косо подвешенной лампой, его лица не было видно, а голос звучал, как старые страницы дряхлых книг. — Сила желания губительна в обоих направлениях, получается?..

Это было то, чего она хотела. Вот как. Странность Виаса — «Желание» — могла погружать человека в иллюзию самого желанного или самого нежеланного, что способно было выдать сознание, исходя из характера и опыта. Получается, потайная мечта Оли — снова ходить? В принципе, девушка не была удивлена. Она ожидала от себя чего-то такого, но действие подобной странности на себе испытывала впервые; она и не представляла, как тяжело это может быть! Оле хотелось свернуться прямо здесь и плакать, плакать, пока слёзы не закончатся и буря в душе не утихнет, но она умела держать себя в руках, поэтому сжала губы плотнее, оглядывалась, прикидывала варианты.