Он поднялся. Отошёл к полкам вдоль соседней стены — стояли книги, стояли мелкие украшения декора, даже ещё живой розовый тюльпанчик в маленькой вазочке. Там же, оставленный на подзарядке, чёрным экраном ожидал планшет. Михаил снял его и вернулся, на ходу снимая блокировку и отыскивая в перечне файлов необходимый.

— Вчера на почту мне пришло это, — сообщил он, снова присаживаясь. Мужчина положил планшет на стол так, чтобы Тая могла читать и листать. Девочка пробежалась глазами по заголовку и вскинула блеснувший взволнованным испугом взгляд на собеседника. Он кивнул. — Это от Кевинского, врача из больницы. Результаты. Можешь прочесть.

Пальцы её чуть подрагивали. Лифа быстро схватилась за гаджет, быстро скача взглядом по строчкам. Михаил улучил возможность налить ещё чаю: и ей, и себе. Тая, не обращая на него внимания, читала присланный документ; отложила. Взгляд её рассеялся по комнате. Потрясена? Не то чтобы в ужасе… не испугана. Но всё-таки потрясена. Михаил придвинул к ней кружку: травяной напиток должен успокоить. Тая машинально отпила, всё ещё растерянная. Вздрогнула и, вернув оформленность внимания, немного сипло спросила:

— Это точное время?

— Нет, конечно. — Он не стал лгать. — Это наиболее приближенные даты. Но я думал, ты будешь более счастлива. Всё-таки срок близкий, но не настолько притесняющий.

— Ага. — Тая отпила ещё. — Просто… я думала, что это ненадолго. Что лаборатория — а потом всё. Но… я, получается, ещё вернусь к ним. — Она покачала головой.

Её время подходило к концу, однако оставляло простор на пару месяцев вперёд. Эта девочка проживёт ещё немного, прежде чем окончательно зачахнет. Результаты неутешающие: организм на пределе. Ей действительно не помочь. Виноваты в том, скорее всего, эксперименты с их звериной жестокостью — но было и ещё кое-что. Это «кое-что» Михаил пытался найти, потому что оно влияло и на остальных лиф. Возможно ли, что дело в их способностях?..

Тае не хотелось возвращаться к своим друзьям, «Стае», как она их окрестила? Это не должно заботить Каринова, однако он галантно поинтересовался, что так расстроило девочку. Она вопрос проигнорировала, и Михаил остался доволен. Вежливость была его неотъемлемым спутником, однако это не значит, что он действительно хотел таким быть. Михаил свои приоритеты давно определил. Образ, созданный NOTE и для NOTE, не отображал его мышление.

— Тебе всё ещё нужна дата? — спросил он.

Тая подняла грустные глаза.

— Да.

— Посмотрим, могут ли уже ответить. — Каринов вздохнул. Он всё равно собирался ехать в штаб, но оставлять чужую сверхсильную девочку одну дома не хотел. Точно уловив его мысли, хотя странность и не использовалась, девочка покачала головой.

— Я лифа, но я не собираюсь нападать. Вы всё-таки меня приютили.

— Хорошо. — Он поднялся, отодвинув стул. — Ничего не трогай. И… — Михаил смерил её пронзительным взглядом. — Я никогда не относился предвзято к лифам. Это не то, к чему стоит относиться предвзято.

Досадно получилось с Айзеком, кстати. Михаилу удалось оформить первые шаги, согласовать это с одним городом, в котором парнишка мог отсидеться, пока бушевал по поводу его побега Лектория, и всё сложилось бы удачно — но, видимо, не судьба. Айзек должен был представлять, от чего отказывался. Если он попросит, второй раз провернуть это будет сто крат сложнее. Михаил, впрочем, не утверждает, что не получится. Он сможет. И сделает, если потребуется. Его лишь немного беспокоит, что такая нерешительность может стать роковой.

В сложной игре Авельска не было места ошибкам. Путанные переплетения связей, прошлых и вновь создаваемых, бесконечно испытываемых. Тут каждый иному противник или союзник, и даже такая связь, как между врагами, здесь драгоценна — оформленные отношения тяжелее нести, но вместе с тем и приятнее. Цели назначаются иначе, если представляешь, как к ним относишься. Даже быть с кем-то врагами — это важно и значимо. Что уж говорить о дружбе.

Оглядываясь назад, Михаил легко вспоминал, что тогда составляло его жизнь, хоть эти остаточные декорации и сейчас мелькали на фоне. Тогда, когда он был совершенно один, никому не нужный, ни в ком не нуждающийся — он был свободен. Его не сковывали законы организации, вежливость, присущая его профессии, необходимость разрываться между тайнами и правдой — нельзя выдавать что-то одно, всегда нужно сочетать, а то ранишь или тех, или других. У него не было людей, за которых он мог переживать, и событий, не дававших ему спать ночами. Он не был вынужден действовать осторожно и внимательно, потому что берёг только себя.

Но теперь всё было иначе. У Михаила была семья: любимая жена, её странная сестрёнка, их добродушный отец. У Михаила был друг — пусть слишком закрепощённый и суровый для открытого принятия, пусть слишком глубоко увязший в работе, но однажды уже спасавший, честно признававший Михаила не чужим себе человеком. За спиной Михаила была целая организация — не самая справедливая, добрая и светлая, но дарившая новые шансы, помогавшая держаться, надёжная опора и защита тех, кто сам защитить себя был не в силах. Михаил больше не был один в этом мире. И в этом крылась главная выгода настоящего перед прошлым.

Он собирался ехать в штаб, но почему-то свернул на другую улицу. Адрес знал, хотя в гости не заглядывал. Покинул салон, остановился, не прислоняясь к светлому матовому боку, поднял голову. В морозном воздухе ноября стояло эхо уходившего сезона, и каждая секунда отмерялась вздохами. Голые ветви почти целиком растеряли листья. На высокое стройной рябине близ дома краснели грозди ягод. Одно из окон, отразив ранние солнечные лучи, распахнулось; показалась темноволосая голова, лицом направленная к Михаилу. Он приблизился, чтобы видеть лучше. Опираясь на подоконник, на него смотрела Настя.

Михаил улыбнулся непроизвольно и полез в карман пальто за телефоном. Девочка в окне скрылась, оставив его раскрытым, и скоро появилась вновь. Михаил быстро набрал и отправил сообщение.

[Хочу показать тебе кое-что. Нет гарантии, что тебе понравится.]

Девочка склонилась над телефоном, в ответ прислав лишь короткое «окей» и вновь скрывшись из виду. Михаил вернулся к автомобилю, готовясь ждать — на его памяти девушки никогда не собирались быстро, а считать Настю ребёнком теперь… по сути, он даже не знал, кем её считать. В его представлении не состыковывались два образа — маленькая забитая девочка с погасшими от ярости и боли глазами и девушка-подросток с несчастным, хоть и не пустым взглядом. Они связывались одной болью, но золотой середины Михаил не находил.

Она не была его семьёй. Они потеряли эту возможность, ещё когда Михаил согласился на условия: полный запрет на встречи. Звонки, подарки — какой смысл? Даже если девочка в своём ледяном дворце, воздвигнутом приёмными родителями, считала его последней надеждой, он не мог быть рядом. Даже такого банального он не мог. Хотя бы один раз пригреть, успокоить, сказать, что всё хорошо. Что ей не нужно было биться против самой себя, чтобы продолжать существовать. Что она может жить, если захочет, и она не должна умирать только из-за конфликта внутри.

И всё-таки Настя была той, ради кого он сражался. Подсознательно ища что-либо, что позволило бы ему не утонуть в своём кромешном одиночестве, он набрёл на проект LIFA. Он искал сбежавших детей. Он взял Настю и на какое-то время всё, бывшее его осколками, собиралось воедино. Осознание того, что он нужен был ей, давало силы на шаги дальше. Эгоистично? Возможно. Но это спасло. Михаил спасся. И всем, что у него сейчас, он был обязан когда-то упущенной возможности стать для некой маленькой несчастной девочки большим, чем одним из созданий жестокого мира, пытавшегося её стереть в пепел и прах.

Мир Михаила не был пуст. Мир Насти — тоже, но он норовил вот-вот распасться. Такое бывало: люди сходили с ума, когда противоречия в них накапливались и прорывались с новой силой. Такое, увы, бывало, и с этим мало что можно было поделать. Только быть рядом. Не тогда — так сейчас.