*
— Значит, мы будем сражаться, — сказала Настя, откидываясь на спинку сидения. За окном проносились леса. В автомобиле слабо и приятно пахло хвоей, а из динамиков доносилось что-то лёгкое, нагонявшее сон. Проносились деревья. — Почему Вы тоже?
Она всё же осмелилась задать этот вопрос. Не то чтобы знала, что ей-то Михаил ответит, а просто понимала: ей следует это знать. Следует знать, ради чего всё затевалось. Зачем он пошёл тогда и зачем решил идти сейчас. У него не боевая способность, хоть и компенсацией выступают опыт и мастерство; это для него опасно, и не факт, что здешнее отделение NOTE согласится участвовать.
Михаил от дороги не отвлёкся, и его голос звучал несколько приглушённо.
— Я чувствую какую-то ответственность за лиф. Тем более, в прошлый раз спасли не всех.
— А я? Что насчёт меня?
Тут он уже оглянулся. Краткая улыбка, тёплый взгляд — и вернулся к вождению.
«Ищи ответ сама, Настенька» — вот как это называется. Настя вздохнула: пора привыкнуть, что суть ей придётся искать самой, только на себя полагаясь. Разбираться и верить, что разбирается правильно. Этот мир ей не друг и не союзник, но она всё равно обязана к нему прислушиваться.
На соседнем сидении Антон полудремал, скрестив руки на груди, ровный и спокойный. Он никогда на её памяти не смеялся. И всё, произошедшее во время спасения Роана, напоминало девушке что-то далёкое, мрачное, пахнущее металлом и кровью. Антон — узник собственной сущности. Он не может сбросить её оковы. Или не верит, что может.
Настя коснулась шеи, через плотную ткань нащупывая бусы из мелких острых камушков — она их не снимала. Что ж. Перед ней вставал выбор. И его следовало принять. Здесь или там, сейчас или тогда. Девушка закрыла глаза, облокачиваясь на Антона и кладя голову ему на плечо. Антон не отодвинулся, щекой коснувшись её макушки.
Они ехали к Тае.
========== Экстра / Дети темноты ==========
Айзек, Леви
— 5 октября 2017
— Попробуй хотя бы улыбнуться.
Она попробовала, повинуясь «Говорящим портретам». Айзек попытался придать картине роскоши, но всё равно получалось мрачно. В принципе, чего он ожидал? Хотя его натурщица была покорна и неподвижна, заставить её улыбнуться оказалось ему не под силу — даже теперь лицо девочки выражало полную отрешённость, и смех не проявлялся ни в чём. Плотно сжатые губы, такие бледные, что сливались с вытянутым личиком, большие, но тёмные глаза, полуприкрытые постоянно, но взгляд из-под недлинных ресниц казался подавленным, а вовсе не томным. Сделать из этой печальной в своём равнодушии девочки улыбчивое воспоминание для картины не было возможным.
Айзек со вздохом прекратил попытки добавить света на холст и потянулся за чёрной краской. Пусть лучше так, чем совсем ничего не выразить. Кто знает, когда пригодится его странность? Так что пусть она запечатлена будет такой отрешённой, чем вообще никакой. Парень добавил теней, и портрет вмиг приобрёл больше сходства с реальностью. Девочка на стуле, не двигавшаяся уже достаточно долго, даже плечами не пошевелила; вот уж кто умеет держаться. Даже жаль её стало.
— Эй, ты можешь пройтись, — позвал Айзек. — Разомни ноги, что ли.
— Чем скорее закончим, тем скорее пройдусь, — раздался спокойный ответ.
Идеальная дрессировка. Айзек окунул кисть в краску, поднёс к холсту, но не стал ничего добавлять. Только вздохнул и повернулся к окну, чтобы не видеть этого ровного выражения. Снаружи полыхала осень, яркая такая, по-настоящему осенняя, как в рассказах пишется. Ржаво-золотистая листва постепенно открывала своим опаданием всё больше голых ломких веточек, тротуары заметались вихрями отвергнутых листочков, и дворники шуршали мётлами, воюя с сезоном.
Из студии открывался вид на маленькую площадь, окружённую ровно подстриженными кустами, в центре красовался памятник какому-то писателю или политическому деятелю — в истории Айзек не был силён. Автомобили стояли у дорожки, и там уже кто-то пытался выбить недружелюбному соседу по парковки фары; изредка объявлялись люди, запахнутые в пальто и куртки, хотя холода ещё не наступили. Обыденный вид, но Айзеку он всегда чем-то нравился. Наверно, как раз этой обыденностью. Ненормального в его жизни и так хватало.
Например, эта девочка. Её вручили на весь день, сказали сделать портрет — и исчезли без следа. Ну и начальники, блин.
Одевали её явно представители движения косплееров или слишком ярые фанаты Японии. Закос под японскую культуру с уклоном в аниме, этакое короткое кимоно, чёрное с синими и багровыми узорами; угольно-чёрные волосы в длинном высоком хвосте. Ещё и сама по себе мрачная, чем не занимательный персонаж? За таким в истории ты наблюдал бы с интересом, но в жизни это смотрится скорее странно. Если не странно — то точно подозрительно. Тем более, одежду такого типа девочка носила всегда. Леви, «оживающая тень», такая же узница Лектория, как Айзек.
Он не мог похвастаться какой-то особенностью. Айзек носил обычную одежду, отдавая предпочтение рубашкам тёмных оттенком, и он всегда был в краске, даже на лице порой оставалось — но на том его оригинальность заканчивалась. Обыкновенный парень девятнадцати лет, чего уж тут мелочиться? Для Лектория это было необычно: традиция что ли, но в организации все выделывались, как могли. Что погибший этим летом Вильгельм, косивший под фокусника, что эта малютка-тень Леви, что седой Льюис. С такими на улице показаться может быть стрёмно. Благо, обществу Айзек предпочитал любимое дело, даже осквернённое клеймом рутины.
— Всё-таки пройдись, — посоветовал он, отодвигая от себя мольберт. — Давай, не сидеть же вечно. Можем чаю попить, что скажешь?
Леви пожала плечами, равнодушно смотря на него. Он никогда не видел её не отстранённой, точно в этом мире девочка не жила. Удручает. Она могла бы быть симпатичной, если бы не это мрачное безразличие.
Чай он всё-таки пошёл готовить, чуть не перепутав кружку с использованной кистями водой. Пришлось на всякий случай сполоснуть всё, что было; его маленькая студия включала в себя кухонный закуток, а там уже хранились запасы чая и печенья: натуре творческой бывает нужно оторваться от увлекательного занятия и подкрепиться. На вопрос о предпочитаемой заварке Леви снова пожала плечами, но зато она уже стояла, разминая затёкшие ноги и потягиваясь. Айзек притащил к кофейному столику кружки, сахарницу, откопал нетронутую упаковку крекеров и даже джем в закупоренной баночке, только потом обнаружил, что девочка разглядывала свой незаконченный портрет.
— Ну как? — полюбопытствовал он, подходя.
Леви быстро взглянула на него. Затем протянула руку; кончики её пальцев замерли около нарисованного лица. Она вздохнула и покачала головой.
— Красиво, — проронила. Дожидаться подробной рецензии Айзек не стал, приглашая её к столу, — всё равно она слишком сдержанна, чтобы полнее описывать эмоции. Даже если картина получилась плохо, вряд ли она об этом сказала бы. Что такое дитя делает в Лектории?
Леви он усадил на промятый диван — здесь он отдыхал и спал, так что пружины совсем продавились и недовольно скрипели, зато всяко лучше сидеть там, чем на табуретке. Сам парень на ней и устроился, наклоняясь, чтобы достать со столика свою кружку. Только поднёс к губам — раздался звонок. Леви тут же вскочила и исчезла. Айзек, дёрнувшись и не обнаружив её нигде, взглянул себе под ноги — тень от него была чернее, чем должна быть при условии свободно лившегося дневного света из высоких и широких окон.
— Вряд ли это враг, — заметил Айзек вслух. — Но если хочешь, можешь и так. Только не отставай.
Он направился к двери, и тень перемещалась за ним, точно влитая. Помучавшись с дверной цепочкой, отворил Айзек врата в свою скромную обитель и тут же скривился.
— Я за девчонкой, — без приветствия сообщил Льюис, вовсю оглядываясь. Нынешний главарь псов словно активнее стал за два с половиной месяца, прошедших со дня смерти предыдущего; он быстро прибрал к рукам власть над сворой, а там уже стал наглеть и изворачиваться, заметно метя в верхушку. Айзеку было всё равно, кто управляет Лекторием, но эту седую гончую всё равно видеть не хотелось.
