— Если мы найдём стены, я пройду через них, — сказал Йорек. — А ты сегодня тяжёлая артиллерия. Знак я подам.

— Ладно.

Что было приятно: Йорек был не из болтливых. Антон, тоже не любивший попусту молоть языком, с оттенком удовольствия шагал вровень с этим юношей и старался не сильно напрягаться, когда заподазривалось что-то скрытое. Йорек был союзником; более того, мысли его витали в других небесах, и он лишь направлял и предлагал, как исследовать. Но пока что все поиски были безрезультатны. Они уже три часа шатались по лесу, прочёсывая квадрат за квадратом, но не находили признаков цивилизации.

Наконец, они остановились, одновременно решив, что заслужили пару минут передышки. Ноги слабо гудели, но Антон привык держать себя в форме, а Йорек — немного ниже него, более худой — просто обладал чрезвычайной выносливостью.

— Ты был на улицах, — сказал Антон, оценивающе оглядывая спутника. Тема, затронутая давно, вновь всплыла в голове.

— Да. Лет семь.

— Семь?

— Большой срок для уличного, да? Я на редкость живучий. — Йорек немного помолчал и добавил, не глядя на лифу: — Меня вытащил Роан, и я ему по гроб должен. Поэтому и ищу теперь.

Знакомое чувство. Наставник с извечной улыбкой; обещал взять — взял, обещал защитить — даже под нож лёг. Это было необычно, но правильно. Антону было, за что Роана благодарить. Ещё бы разобраться в себе…

Связь ловило плохо, но у странных, видимо, свои приспособления, потому что какой-то небольшой аппарат в кармане Йорека пробил череду сигналов. Рация? Бывший нейтрал даже не моргнул, но сообщил:

— Его нашли. Каспер передаёт, чтоб мы срочно подтягивались к штабу. Борис уже распределил всё по плану.

Нашли. Антон выдохнул. Вот как. Хорошо. Значит, теперь всё будет в порядке.

Остаётся только Роана оттуда вытащить.

*

За окнами буйствовал ветер, сбивая пожелтевшую хвою.

— Когда я уже смогу ходить?

— Организм должен восстановиться после комы. Три месяца — большой срок. Ты ведь уже стоишь, верно? Значит, осталось немного.

Тая бросила косой взгляд на собеседницу. Та говорила без напряжения, с плавным терпением в голосе; даже если ей была неприятна претензия, она ничем раздражения не выдавала. Чутьё у Таи на людей такое себе было, и гадать по эмоциям она не умела. Зато вокруг собеседницы вечно крутились люди — Тая слышала их из соседней комнаты, хотя никогда не заставала. Те, кто ей показывался, ограничивались узким кругом людей NOTE, Настей и Антоном. А, и тем парнем с волосами длинными, как у девушки. Он и сейчас был здесь, сидел, облокотившись на кресло — не в нём, а именно рядом, положив локти на согнутые колени и подняв подбородок. Шелковистые волосы, чёрные, как вороновы перья, прямыми прядями обрамляли вытянутое бледное лицо и тёмные глаза. В чёрной футболке, открывавшей худые ключицы, чёрных джинсах и чёрных кроссовках он казался нереалистичным дополнением к уютной светлой комнате с мягко-золотистым освещением и общей пастельной палитрой.

Его, кажется, звали Дмитрий.

А вот собеседницу звали Оля. Девушка миловидная, с неброскими, но приятными чертами личика, тёплыми карими глазами и каштановыми волосами, небрежно перекинутыми на плечо, в свободной блузке, не скрывавшей узость плеч и торса, и длинной юбке, скрывавшей всё остальное. Насчёт ходьбы Таи она говорила спокойно, хотя сама ходить не могла, передвигаясь по дому в инвалидной коляске и иногда пересаживаясь в кресло.

Цифры значили мало, но Тая и так была ограничена в количестве информации, так что ловила любую мелочь. Дмитрию двадцать два года, Оле — восемнадцать. Михаилу тридцать один, Борису тридцать три, Касперу двадцать пять, Люси двадцать два, ещё заходили Йорек, которому двадцать один, и Роан, которому дофига. И ребята, разумеется, но их годы не трудно посчитать: всё-таки лиф в своё время делили по возрастным группам. Тая и Настя обе из шестой группы, Антон на два года старше… Считать было приятно. Тая, тяготевшая к этому действию, первым попросила у Оли учебник по математике — действительно, у девушки такой хранился. На улице было сложно достать какие-то книги. Обычно Стае удавалось стянуть на время что-то из библиотеки, посидеть там же, пошататься по книжным, перехватывая истории по кусочкам, и всё-таки читать в тепле и покое было приятнее.

Разве что Тая начинала скучать по друзьям. Иосиф и Артур стали её семьёй — той, о которой в этих самых книгах говорилось. Лифы не должны быть человечны, писалось проектом, однако Тая на себя их указы не принимала. У неё два прекрасных товарища. Два брата. Они — её семья, к которой она должна вернуться.

Если ещё успеет.

— Зря время идёт, — буркнула Тая недовольно. — И так его мало.

Оля посмотрела на неё с укором.

— Кевинский уже готовит результаты анализов, — напомнила она. — Мы скоро узнаем.

— Да всё равно. Я пришла сюда сражаться, а не торчать без дела в безопасности!

— Сражаться, значит? — подал голос Дмитрий, заставив Таю резко замолкнуть. Гот не смотрел на неё. — Бросаться головой в пропасть — это, может, и нормально для тебя. Но не для остальных. Тебе ведь есть, куда возвращаться. Если надорвёшь себя раньше, чем завершишь начатое, какой во всём толк?

Тая остыла. Пригляделась внимательнее, но всё равно глаза Дмитрия с такого расстояния не могла рассмотреть. И говорил он равнодушно, прохладно, как само собой разумеющееся. Оля не отреагировала, только голову чуть опустила. Вот что странно — Тая, разбираясь в людях поверхностно, но много смыслившая в языке тела, по этой девушке ничего не могла сказать. По ней, по Михаилу и по Роану. Но если последние двое ещё ладно, они всё-таки мастера, а Борис просто не нуждался в чём-то, кроме собранности, то почему Оля? Даже если опустить то, что она являлась инвалидом, всё равно нечитаема. В чём причина? Как она вообще умудряется так маскироваться, даже Каспер, самый старший из остальных, и тот частично понятен!

— Что-то не так? — спросила Оля, поймав цепкий взгляд Таи.

— А, нет. Ничего.

И подмечала чутко. Эх. Странные сложнее простых людей. Тая, отвыкшая их разделять, теперь с лёгким неудомением привыкала к быту этого дома и сравнивала всё с теми домами, где уже побывала. Они со Стаей периодически останавливались в каких-нибудь местечках, притворяясь бедными студентами или бездомными (хотя ими и являлись). Люди относились к ним по-разному, но те, с которыми Тая успела познакомиться, всегда имели нечто общее. А люди, окружавшие её сейчас, — нет. От них даже ощущения были разными; Тая не смогла объяснить это на словах, когда её спросила Настя, но улавливать сущности интересно.

Ещё бы этих странных понять.

— Можете хотя бы рассказать, что происходит? — вздохнула девочка, теребя рукав свободной футболки. Она сидела уже без усилий, волосы всё ещё не убирала, и они густыми волнами спадали ниже поясницы. За три месяца ещё отросли. Светло-русые локоны даже чёлкой почти прикрывали правый глаз, и приходилось их сдувать.

— Где-то есть человек, которого нужно спасти, и остальные его спасают, — отозвалась Оля. — Он сделал много хорошего.

Бессмертный с золотистой улыбкой. Сияние открытых облаков и свежесть утреннего неба. Белые пути — не такие ядовито-белые, как стены лаборатории, а именно сияющие, ласковые, дарующие свободу и лёгкость. Бледно-золотистые звёзды в их просветах. Бесконечные дороги без отдыха и дома. Века, проносящиеся в трепетной дымке.

Тая перевела взгляд на Дмитрия.

Если уж так расценивать собственные ощущения, стоило и на этих ребят взглянуть серьёзнее. От Оли веяло бережно выращенными цветами, закатным солнцем и книжными страницами, а что от парня? Равнодушный, недовольный. Надтреснутый как будто. Чёрное стекло? Почему стекло? Почему за ним не мелькают силуэты? Словно он замазывает его, упрямо и отчаянно покрывает краской зеркала, лишь бы не видеть всего остального. Это не закрытость, но один из видов. Тая была у него в голове, и то, что она там заметила, ей не нравилось. Чисто по-человечески не нравилось: эта печаль, глухая тоска и постоянное сожаление. Дмитрий не был счастлив своему существованию и тому, как оно проходило. Почему? Тая видела несчастных людей, но таких сломанных…