Накрапывали первые капли. Прежде Антона успел Каспер, деловито опустив на макушку Насти шапку; та робко изобразила улыбку. Эмоции приходили на её лицо с запозданием, как будто она не сразу вспоминала, что должна предпринять. Думала о чём-то?

С их места виднелся мост, невыпуклой дугой, точно ровный шов, соединяя два берега. Шириной в два автомобиля, с резными перилами, темневший под набежавшей на Авельск сизостью, и по нему время от времени проходили люди или проезжали машины. Ничего особенного, но для странных каждая деталь в этом городе важна. Здесь наверняка полно патрулей.

— Здесь не подслушают, сейчас, по крайней мере, — сказал Каспер. Он тоже не сел. Смотрел на них внимательно, и под его пристальным жёлтым взглядом Насте было неудобно; Антон отражал наблюдение, словно зеркало, и Каспер усмехнулся. Спросил: — Так что с твоей странностью, Антон? Ты так в себе уверен?

— Я дефектный. — Он мотнул головой: всё-таки приходилось объяснять подробнее. Антону никогда не давалось искусство общения, на которое он открыто забил ещё при появлении в детском доме, и раньше это не волновало — теперь вдруг стало необходимо. Облекать знание в слова сложно, когда не привык к такому. Ещё и Настя смотрела, чуть прищурившись, и это взгляд он узнавал: такой, как всегда, когда она его слушает. Полное внимание. Каждый звук. Насте не нужно объяснять, потому что она схватывает обрывки и, если не может их расшифровать, просто хранит в памяти, пока не получит ответы. Она не настаивает на истине, не требует немедленно речей, и поэтому с ней легче, чем с другими. Хотя ещё Роан есть… Он вообще ничего не просил. Только слушал, слегка склонив голову, и почему-то никогда не возникало ощущения, что он не понимает. Точно наставник понимал всё. Точно он всё знал, даже то, что слышал впервые.

— Дефектная лифа? — уточнил Каспер. — Что это значит?

Он вежливо предлагал углубиться в тему. Настя ждала. Антон вздохнул: простых отговорок явно не было достаточно. Эх, вот наставник умел объяснять так, чтобы никто ничего не понял. Если бы Антону так же владеть языком, он бы и не беспокоился: наплетёшь мудрёностей и никто больше не пристаёт.

— Промах, — сказал он. — Они хотели создать совершенство, но не получилось. Идеальных лиф не много. Я — худший из дефектных. Боевая странность, по силе превосходящая обладателя. Такое убивает. Меня не убило, потому что они специально подавляли. Лекарства, препараты. Надеялись, что получится уменьшить силу, чтобы можно было пользоваться свободно. Не получилось. Когда мы сбежали, — он косо взглянул на Настю, — у меня получилось с ней «поладить», и проблем не было.

— А сейчас есть?

— Это моё дело. Не ваше. — Антон не хамил, но отозвался упрямо. Каспер кивнул.

— Значит, проект был направлен на создание определённых странностей? — спросила Настя. Она слегка покачивалась на носках, держа руки в карманах пальто. Взгляд её, до того направленный на Антона, теперь блуждал по закутку и очертаниям моста. — Нам ничего не объясняли, но и так понятно было, что растили как оружие. Они знали, какие характеристики получат?

— Нет. Поэтому и накрылось. Какие-то странности получились слабее, какие-то сильнее. «Чистые» — это лифы, чьи способности под полным контролем. Лучшие. То, чего проект добивался. Остальные не такие идеальные. «Чистые» лифы — это Тимур, Вера, Тая, Иосиф, Мария. Они получились совершенными.

— Подожди, это ведь те, кого перевели во вторую лабораторию? Отдельно от нас. Тая мало рассказывала, но там эксперименты были другими, кажется. И с ними был другой Мария.

— Да. Те, кто силён и контролирует свою странность.

Они ненадолго замолчали. Ворох листьев пронёсся, играючись, прилепляясь отцепившимися от толпы кусочками рыжины к тротуару. Где-то опавшие листья уже догорали, словно настоящий огонь: они чернели и высушивались, никчёмные и мрачные, лишённые способности к полёту. Антон ощущал себя таким же время от времени. Погибший. Тот, у кого была возможность, но кто от неё отказался. Что ему вообще нужно от этой жизни? Хоть что-нибудь такое есть?

— Я тоже дефектная, так? — спросила Настя. Голос её звучал равнодушно, и это немного сбивало с толку. В ней постоянно бушевало море, показывая то одну сторону, то другую; из крайности в крайность — от безразличия до высокой восприимчивости, от грызущего чувства вины до ясного хода мыслей, от депрессивной тоски до любопытной настороженности. Душа девушки разрывалась, словно потрёпанная карта. Она теряла берега, и воды смыкались над её головой волнами угрозы. Она не знала, что она такое, и никто не знал.

Этот же диссонанс отражался на её странности. То трепавшая Насте психику и нервы, изводившая, мучившая, то неожиданно затихавшая, встававшая под контроль, словно так и было задумано, способность только расшатывала и без того неустойчивое состояние своей обладательницы. Так недалеко до серьёзного помутнения рассудка. Это уже опасно, потому что у Насти всё чётче вырисовывались болезненные штрихи под глазами, она уже не была худой — она была хрупкой, ломкой, как тростинка. Антон видел на улицах людей, которых странности медленно выжигали. И с Настей происходило то же самое.

Она… умрёт?

— Да. — Он не стал утаивать. — Ты была занесена как «неконтролируемая».

— Это из тех документов, которые ты принёс?

Тёплая уютная квартира. Девочка в пушистом свитере. Худощавый хакер, показывавший на экран и зачитывавший отрывки полученной информации. В стёклах его очков отражались мониторы с мигавшими рядами символов.

— Да.

— Значит, даже среди лиф есть деление. Это раньше не было известно, — это подал голос Каспер, до этого внимательно слушавший их разговор и объяснения Антона. Парень стоял, облокотившись на спинку скамьи, и его взгляд был направлен уже не на неродивых учеников, а далеко, за мост. Искал то, что не мог ощутить. Они все искали Роана и должны были думать в первую очередь о нём. Каспер повёл плечами, словно сбрасывая с себя мысль, и обратился к лифам: — Послушайте, ребята. Роан пошёл на всё, чтобы защитить вас, так что будьте молодцами и не дайте его жертве стать напрасной. Вы лишаете его поступок смысла, бросаясь в самую опасность. Если сегодня нейтралы вас отпустили, не факт, что отпустят и завтра.

Настя виновато склонила голову. Безразличие сменилось иступлённой горечью.

— Но мы ведь не можем сидеть сложа руки! — с отчаянием, скользнувшим колкими нотами, заявила она.

Каспер прикрыл глаза, глядя на них уже мягче. На мгновение он даже стал походить на себя прежнего — тот улыбчивый парень, снисходительный и дружелюбный, не пытавшийся их ни от чего отговорить.

— Но ты и сейчас можешь кое-что сделать, — заметил он. — Позови его. Роана.

— Позвать?

— Да. Как ты звала «теней». Если постараешься, он услышит.

Настя слегка прищурилась, активно соображая. Тогда она поступала так под импульсом, не запоминая ни алгоритм, ни сам мотив: ей лишь нужно было докричаться до далёких силуэтов, вот она и пронесла ветром свою просьбу прийти. Сейчас, когда она осознаёт, что нужно делать — пройдёт ли? Задумываясь, начинаешь делать всё хуже. Интуитивно ей всё равно было легче действовать.

— Почему он называет себя Роаном? — протянула она. — Это ведь… прозвище?

— Нет. Это имя. — Уголки губ Каспера приподнялись. — Как и у Йорека. Есть много мелочей; у меня прозвище, у Люси — сокращение от полного… Но Роан — это имя. То, под которым он себя воспринимает. То, под которым его воспринимают другие.

Ветер просквозил кости, и в какой-то момент Настя закрыла глаза. Звуки смазались и растворились. Зашевелились губы, выдыхая два слога, и ни Антон, ни Каспер ничего не услышали, но…

Светлые волосы и пёстрые глаза. «Вы настоящие умнички, оба». Улыбка и тёплая ладонь на голове. С ним они в безопасности, потому что он их защитит. «Теперь у тебя есть выбор, и он всегда будет, нужно лишь иметь смелость его принять». Выгораживает, заступается. Ничего не объясняет, а потом оказывается, что всё это время их спасал. Всё время. Роан…