Остается одно: либо сгинуть, наложив на себя руки, либо стать тем, кого еще совсем недавно презирал, боялся и считал последним отбросом мира. Преступить черту, за которой нет совести и чести. Нет любви, а значит, и добродетели. Отдать себя во власть сатаны. Стать его слугой. Переплавить отчаяние в равнодушие и жесткость. Выжечь каленым железом сострадание и жалость.

Но страдания людские придуманы Богом для того, чтобы перерождались души. И в этом огне становились крепче и сильнее. Только смерть открывает путь для появления на свет новой жизни. Невозможно отнять у того, кто ничего не имеет. Нельзя убить сны и память – они нематериальны. Но именно из них возникает дух, созидающий материю. И этот круговорот вечен, как нет конца у земли. Она круглая и замкнутая, а значит, все дороги рано или поздно сойдутся.

Ахмет Челик, сидя на плоском валуне, наблюдал закат. В кривое, раскаленное солнце, как изогнутый зуб кобры в трепещущую плоть, медленно входил пик неизвестной горы. Со стороны моря ветер подкидывал запах водорослей с примесью тошнотной гари. Капитан не оборачивался, он словно закрывался и не хотел думать о прошедшем дне. Не хотел никого видеть: ни солдат, ни наемников, ни греческого села, ни самого Карадюмака Шахина. В голове бредово переплетались слова Шахина и эллинские мифы, крики солдат и колыбельная матери, детский плач и рокот самолетного двигателя. Почему вдруг на ум пришел миф о герое, который на охоте вдруг стал превращаться в оленя? Ни имени героя, ни имени богини Челик, хоть убей, не помнил. Но зато описание страданий зарвавшегося эллина вышло на крупный план его сознания. Вот она – ужасная боль в голове, из которой стали выходить наружу рога. Боль в конечностях, превращающихся в копыта. А из глубины леса лай его же натасканных на дичь собак. Он бежит, задыхаясь, стараясь не оборачиваться, чтобы не терять времени. Но рогами запутывается в ветвях. Собаки впиваются в ляжки, рвут, выдирая с корнем мышцы и сухожилия. Одна, сомкнув клыки, повисает на горле. Так свершается месть богини. И ужас в том, что разорвали именно свои собаки, вскормленные и обласканные его рукой. Потом вдруг сказка братьев Гримм, где волк – как персонификация дикой половой энергии. И снова смерть, а после нее перерождение. Неожиданно из ночного тумана выплывает улыбка подполковника, его лысеющий череп, зубы откусывают слова о нужнике. Какой, к дэву, нужник!

Челик смотрит на лагерь. В нескольких метрах от большой палатки Шахина – маленькая, это его нужник. Но зачем так акцентировать внимание, словно у него какие-то секреты, связанные с особенностями физиологии. Прочь. Прочь. Ахмет рукой пытается отогнать от глаз набежавшие картинки. Но не так-то просто. Шахин садится по нужде орлом над ямкой, а его хвост виляет во все стороны, отгоняя назойливых мух. Из лысины проступают маленькие рожки, а верхние клыки удлиняются чуть ли не до подбородка, с губы повисает длинная желтая слюна. В углу безгубого рта дымится сигара. Он громко кряхтит и тужится, помогая длинным ногтем извлечь закаменевший кал. Нюхает ноготь и расплывается от уха до уха в улыбке. Между крупных, лошадиных зубов щербатится зловонная тьма. Вот он возвращается к столу, с глазами, высверкивающими похоть. Садится, сворачивая бескостные ноги в кольцо. А напротив него та самая богиня, превратившая человека в оленя. Они громко чавкают, то и дело запивая взрывы гомерического хохота коричневатым вонючим напитком. А потом в его нужник отправляется богиня.

– Э-э, юзбаши Ахмет-ага! Вы очень долго здесь сидите. Засыпать на камне нельзя – можно застудить почки. – Турок тряс за плечо Челика, с восточной важностью вскидывая указательный палец вверх.

– А-а что, уже ночь?

– Так точно, ночь, юзбаши Челик-эфенди. Вас просит зайти уважаемый кюмакам Шахин. Он в своей палатке.

Волна тошноты резко подступила к горлу Челика. Он тряхнул несколько раз головой, оторвался от валуна. Турок услужливо поддержал за локоть и еще раз указал рукой на палатку подполковника.

Но идти нужно. Армия держится на подчинении. Потом, после возвращения, неплохо бы написать рапорт начальству. Хотя о чем? Ничего же не видел, только сплошные догадки. Надо своими ногами спуститься в это село и все самому оценить.

Челик приоткрыл полог. Едва опять не стошнило, еще хуже, чем во сне. Пахнуло какой-то сладковатой вонью, как из логова содомитов. Он едва сдержался, чтобы не зажать нос… «Да что это со мной?.. Капитан Челик, ты сам себе надумал какую-то тину. Тебе не в армии служить, а бабьими чулками торговать».

– Заходите, дорогой Челик! – кашлянул из глубины сигарный голос Шахина. – Сегодня был славный денек! А я вот почитываю поэтические сочинения какого-то малоизвестного дервиша. Вам знаком фарси?

Подполковник откладывает в сторону книжицу в кожаном переплете и жестом приглашает к столу:

– Как вам такая строка: «Я умираю из тебя!» Пафосно, скажете. В Европе пишут по-другому. Но все же… достаточно остро, если совпадает с настроением читателя. Глагол «ухожу» автор заменил на «умираю». То есть окончательно, бесповоротно. «Умираю» больше, чем «ухожу», ибо, уйдя, можно вернуться, а умереть – значит переродиться, то есть стать другим.

…Аллах всемогущий, он что, подсматривал мой сон?! Как он вообще все это совмещает?.. Капитан подсел к столу.

– Доброй ночи, господин подполковник! К моему глубокому сожалению, боюсь, не смогу составить вам компанию по части эстетических погружений. Вот если бы мы поговорили о преимуществах и недостатках моего моноплана!

– А разве любовь – это не полет? Мне всегда казалось, что ваша профессия напрямую связана с этим чувством. Русские придумали слово «летчик». Емко и коротко, уверен, что оно закрепится в обиходе.

– Русские много чего изобрели, но в силу особенностей своего характера не смогли свои же изобретения удержать и возглавить. А почему вы вдруг с любви перешли на русских?

– М-да, – Шахин сделал вид, что не заметил последнего вопроса, – европейцы считают, что они наследники Гомера, которого первыми перевели арабы. Уже с арабского переводили немцы. Представляете, какой круг? А русских эти знания миновали. Я действительно сумбурен. Но только на первый взгляд. Нам вновь придется столкнуться с русскими. Я к тому, что мы ничего не знаем об их сознании, поэтому проигрываем. Если европейцев можно изучить, ну или хотя бы представить, опираясь на Гомера, просчитать, понять, найти общий язык, то как быть с русскими? Проигрыш в войне – это отсутствие глубинных знаний о противнике. Почему Искандер Двурогий легко победил персов и многие народы, но надломился в Индии? То же произошло с Чингисханом. И англичане уйдут. Вы понимаете, куда я клоню?

– Да, Карадюмак-ага. Но сегодня был настолько трудный день, что, признаюсь, голова моя как в тумане.

– Зато мне легко. Я бы вам тоже советовал влюбиться. Это освежает, делает мозг и все тело более выносливыми. Когда-то Талаат-паше привели девушку. Армянку. Она своими ласками должна была спасти какой-то населенный пункт от избиения. Ну не важно какой. Красивая и юная, она лежала на высоком столе. Разлитое по спальне солнце блаженствовало на ее нежнейшем пухе, который покрывал все тело. И что сделал Талаат? Он взял опасную бритву и медленно, очень медленно побрил девушку от основания шеи до самых подошв. И отпустил, не прикоснувшись. А тот населенный пункт сровнял с землей. Он им дал понять своим поступком, что если хотите договориться со мной, то сделайте так, как привык я.