– Исчезают, как папа? Как Данила-мастер…

– Ага.

– Пойду я. Все ясно.

– Сядь, дурак! – вдруг рявкнул Гаврилыч так, что я дернулся. – Я не просто хрень несу. Есть доказательства!

– Какие, Гаврилыч? Какие могут быть доказательства?!

– «Тойота» у тебя в гараже! – Гаврилыч рубанул воздух ребром ладони. – Скажи, ты садился в нее?

– Было…

– Поворачивал ключ зажигания? Или фары… Включал?

– Да.

– А теперь не вздумай врать: видел что-то необычное?

Я сглотнул подкативший к горлу комок, кивнул и сам наполнил свой стакан.

– Видел. Маму, которая набросила на шею петлю и… Механика.

– Этот гад не договорился с твоим батькой и хотел забрать ее. Жива?

– В коме…

– Значит, времени терять нельзя. Кома. Ну-ну. Все это шутки Механика. Твой отец у него в плену. Он жив, но застрял. Сейчас Механик его шантажирует. Если Мишка не согласится работать на Механика, он убьет твою мать.

– Отца можно вытащить?

– Для этого тебе придется поучаствовать в гонках. Таким будет условие Механика. Выиграешь – вытащишь батю. Проиграешь – останешься в Салоне. Пей, водка закипает.

Я проглотил содержимое стакана и снова куснул огурец. То ли от того, что захмелел, то ли от того, что от уверенности Гаврилыча в собственных словах, но я начинал ему верить. Как ни верти, но я не был пьян в тот момент, когда начал видеть сквозь стены, а батя исчез… Факты. Железобетонные факты. Пиздец, какие железобетонные.

– Первый раз я встретился с ним давненько, – продолжил Гаврилыч, глядя не на меня, а на пустую уже бутылку. – Двадцать пять мне было. Нина. Красавица-жена. Своя автомастерская. Водки и пива мне тогда не требовалось. Ремонт для меня был чем-то вроде героина для наркомана. Не было поломки, с которой я не мог бы справиться. Из Москвы приезжали ко мне дорогущие «мерины» ремонтировать. Я и решил, что дедушку Бога за бороду поймал. На этом Механик меня и подловил. Он, падла, того хрена с бугра подослал и машина та черная из гаража Салона, не иначе, приехала. Заявился однажды под вечер мужичок. Коробка передач, мол, у меня стучит. Сделаем, отвечаю. А он хохочет, аж подпрыгивает. Так и ушел похохатывая, а тачку свою у меня оставил. Ну, я инструменты в руки и коробку, мать ее разэтак, разбирать принялся. Дурак. На машину бы мне посмотреть внимательно. Не было у этой колымаги ни номеров, ни марки. Ничего не было. Через два часа добрался я до коробки и как только внутрь полез… Бац! Вариатор и гидромуфта… Еще плеснем, Михайлович?

Я не сразу понял, что старик обращается ко мне.

– А… Ну, да. Плеснем.

– Словно взрыв! Болты, пружины, скобы – все разлетелось, – продолжал Гаврилыч, предоставив мне откупоривать вторую бутылку и разливать водку. – По всему, елы-палы, гаражу рассыпалось. Не сразу я понял, что натворил. Все, дурак, пытался собрать эту хрень. Никак. Сдулся я, Серега. Часов шесть утра было, когда понял, что не собрать мне ничего. Нашла, сука, коса, на камень. А тут, кто-то стучится в дверь. Тихонечко так. Одним пальчиком.

– Механик?

– Он самый. Сказал, что гараж по соседству купил и… Счел необходимым познакомиться с лучшим автомехаником. Да. Так он сказал. А книжку свою толстенную, черную, замасленную он под мышкой держал. Хотел послать я его куда подальше. А он мне – знакомая модель! Какие проблемы? Выложил я бесу все. Вместе стали мы с коробкой разбираться. До вечера провозились. Все чертежи коробки в книге той были. Запустил я машину и не заметил даже, что помощничка-то рядом нет. Испарился. А тут и клиент нарисовался. Бабла мне кучу отвалил и бутылку коньяка французского презентовал. С ним я ее приговорил. Первый раз тогда домой на рогах заявился. Нина в шоке была. Еще бы. Не ночевал дома. В хламину приперся. А потом – пошло-поехало.

– Тут ты загнул, Гаврилыч. Не становятся ако… алколи… Алкоголиками! С одной бутылки не становятся.

– Тебе-то откуда знать? – усмехнулся старик. – Вона язык уже заплетается.

– Наливай!

На этот раз мы чокнулись. Да с таким энтузиазмом, что каждый расплескал свою часть живительной влаги.

– Не стал я алкоголиком. Просто… Словно сглазили меня. Все из рук валилось. А главное – не помнил, что делал в мастерской. Утром войду. Вечером уходить – ниче не отремонтировано. На другой день – такая же петрушка. Неделя. Две. Машин скопилось – уйма. Клиенты на меня косо стали посматривать. А я… Что я? На жену начал покрикивать. Злобу вишь, на ней, сердечной, срывал…

И тут. Гаврилыч вдруг закрыл лицо руками и разрыдался.

– Нина, Ниночка… Прости… Не хотел… Не ценил… От бля… Прости…

Я собирался что-то сказать, но промолчал. Позволил старику выплакаться. А когда тот, наконец, оторвал ладони от лица, протянул ему кружку. Тот молча выпил. Утер слезы.

– Я. Это я ее убил. Никакой не Механик. Я! Этот… Пришел через месяц. Снова с книгой-пособием. Морда. Дьявол. Успокоил меня и… Когда Механик был со мной в мастерской, работа шла так, что аж искры летели. А когда исчезал, все превращалось в кавардак… Я уже не мог без него. Не удивлялся его неожиданным появлениям и исчезновениям. Не интересовался тем, кто он. Механик умеет запудрить мозги. Я не заметил, как пролетел год, не увидел того, что превратил жизнь Нины в ад. Почти не выходил из мастерской. И вот наступил момент, когда Механик сказал, что пора подписать небольшой договорчик. М-да. Договорчик. Так он сказал. И раскрыл свою книгу. Не было там никаких чертежей и схем. Желтые пергаментные листы. Договора-договорчики… Там было столько знаменитых фамилий, что у меня голова кругом пошла. Если они в это дело вписались, так почему бы и мне… А Механик листал свой сатанинский гроссбух и обещал сделать из меня звезду! И… Тогда он и показал мне Салон. Сделал стены гаража прозрачными… Я увидел все. Его трон. Его автомобильный парк. Гоночную трассу. Чу́дные машины. Так, наверное, чувствовал себя Данила-мастер, когда увидел каменный цветок. В общем, я был готов был отдать дьяволу душу. Даже распорол себе отверткой палец, чтобы расписаться. И расписался бы. Мой договор был составлен на последней странице. Не помню, чтобы я представлялся толстому черту. Да не было этого. Но имя моя и фамилия были вписаны туда. Черными чернилами. Похожими на паутину буквами. Только подпись… Но Механику помешала Нина. Когда она вошла в мастерскую, я… Тут Механик не виноват. По роже его было видно – приход Нины ему не в масть. А я…

Тут Гаврилыч замолчал. Я поднял глаза и… Вместо старика-автомеханика передо мной сидел толстяк в оранжевом комбинезоне. В синей бейсболке, лихо повернутой козырьком назад. Старый пропойца не сказал мне ничего о внешности Механика. А она была более чем примечательна. Темная, почти серая кожа напоминала рассохшуюся от недостатка влаги землю. Маленькие, утонувшие в пухлых щеках глаза. Изборожденный глубокими морщинами лоб. Глаза, все в красных прожилках от лопнувших сосудов. Круглый мясистый подбородок, пухлые губы и нос-пуговка. Было в нем что-то комичное, простецкое и одновременно пугающее.

– Вздумал слушать старого дурня? – Механик взял бутылку водки, взглянул на этикетку, неспешно наполнил стакан и кружку. – Ты, паря, главное наливай Гаврилычу побольше. А уж он тебе наплетет с три короба. Выпьем?

Я повиновался гипнотическому взгляду Механика.

А он, фыркнул, утер губы рукавом и улыбнулся, показав ряд мелких, острых зубов.

– Он не хочет говорить правду. Боится ее. Шарахается, как черт от ладана. А правда в том, молодой человек, что твой Гаврилыч довел свою женушку до самоубийства. Только-то и всего. Теперь пытается свалить все на какого-то злого духа. Хитер бобер! Ты его не слушай, молокосос. Со мной шутить не рекомендуется.

Гараж погрузился в темноту, растворившую в себе все предметы. Какое-то время я видел только глаза Механика. Красные, от лопнувших сосудов, глаза дьявола…

Потом исчезли и они. А затем в нос мне ударил запах одеколона. Дешевого. «Шипр». «Саша» или «Наташа». Ну и вонь… Я открыл глаза и понял, что лежу на топчане. Гаврилыч стоял ко мне спиной и рассматривал свое отражение в осколке закрепленного на стене зеркала. На нем был темно-серый, мятый, но чистый костюм.