— Дэвид… — тихо шепчет она.

— Не благодарите. Пошли, Вуд, нам предстоит д-о-о-о-лгая ночь, — тянет «о» в слове «долгая» Джефф. «Как мало нужно для счастья, — мелькает в голове Эмбер. — Всего-то — пресечь контрабанду наркотиков»

— Ничего не говори. Я всё слышал.

— Это не то, что ты…

— Я знаю, — он прерывает её. — Идём, я отвезу тебя домой.

***

— Как ты узнал о «Вавилоне»? Энтони написал, чтобы похвастаться?

— Нет, мне позвонил Джефф.

— Джефф?!

— А что ты так удивляешься? — Дэвид отрывает взгляд от дороги и поворачивает голову, смотря на Эмбер. — Не всё же тебе с ним общаться.

— Не ревнуй. Я не давала тебе повода.

— Я знаю, — он тарабанит пальцами по рулю, — как и то, что большую часть Тони насочинял. Джефф рассказал мне, что у вас за дела.

— Прости, я должна была сразу тебе всё сказать, — Эмбер заправляет прядь волос за ухо. Сейчас она не такая решительная, как в клубе, не такая бойкая и язвительная, но все равно не сдаётся. — Отношения на лжи невозможно построить. И к тому же, наши с тобой отношения не задались с самого начала: клуб, ночь в полицейском участке, журналистка, слежка… Я виновата перед тобой, Дэвид, и не виню тебя: всё так противоречиво между нами, что ты вполне мог поверить Вуду. Прости, что всё так вышло. Ты подпустил меня слишком близко и обжёгся. Я пойму, если ты не захочешь меня больше видеть.

Дэвид молчит, а когда начинает говорить, у Эмбер замирает сердце:

— Это я должен просить у тебя прощения. Ошибкой было полагаться только на слова Тони и не выслушать тебя. Между нами действительно всё сложно, но у меня не было мысли, что ты хочешь воспользоваться мной для продвижения своей карьеры. Не было, — он вздыхает, — пока Тони не сказал мне это на том дурацком приёме. И зачем мы тогда туда пошли?

— Он бы всё равно сказал, Дэвид, только в другом месте.

— Ты права. Почти приехали.

Машина останавливается возле дома Эмбер. Дэвид вновь поворачивается к ней, и ей кажется, что она не видела его целую вечность, хотя прошло всего несколько дней.

Он смотрит на неё, не отрывая глаз, и это не масляный взгляд Вуда или Дито, а пронзительный и задумчивый. Ей нравится его взгляд, потому что он видит в ней не только красивую внешность, но и нечто большее.

Она облизывает пересохшие губы и спрашивает, слабо улыбаясь:

— Поднимешься?

***

В квартиру они вваливаются целуясь. Эмбер запоздало вспоминает, что у неё остановился отец, который, наверное, не дождался её возвращения и лёг спать, но то, что ей пришлось открывать дверь своим ключом, а в квартире была тишина, говорит об одном — папы дома не было. Она даже радуется, что Лаки к себе забрала Алекс, чтобы обучить его новым командам, иначе сейчас он полчаса бы лаял на неё и на Дэвида.

Дэвид с лёгкостью подхватывает её под бёдра, она обвивает ногами его талию, и, не прекращая целоваться, они оказываются на диване.

— И какие безумства ты ещё не совершила за день? — интересуется Тарино, когда они прерываются, чтобы отдышаться. Эмбер лукаво улыбается, взъерошивая ему волосы.

— Сексом на диване я ещё не занималась.

— Тогда мы это исправим, — он усмехается и прижимает её к себе, вовлекая в поцелуй, и из-за этого резкого движения Эмбер удивленно охает, но улыбается, отвечая.

На ней лёгкое платье с завязками, которые поддаются пальцам Дэвида. Когда он развязывает аккуратный бантик на спине, Эмбер приподнимается и лямки спадают с её плеч. В глаза бросаются родинки: одна, две, три, четыре… Он ставит себе цель: пересчитать их все.

— Точно хочешь здесь?

— Я до спальни не дойду, — шепчет Эмбер, проклиная дизайнеров рубашек на пять поколений вперёд.

— Есть идея лучше дивана.

— Какая?

— На полу.

— Чтобы потом как в романтических фильмах укрыться пледом?

— Да.

— Я согласна.

Когда они перемещаются на пол, то вся их торопливость и судорожные движения исчезают. Они целуются медленно, растягивая удовольствие и возмещая всё за несколько дней, что не виделись. Дэвид скользит пальцами по её волосам, убирает лезущие в глаза пряди и целует в шею. Эмбер, улыбается, запрокидывая голову, затем приподнимается на локтях, и тянется к нему, прикусывает мочку уха, обвивая руками его за шею.

У неё вьющиеся светлые волосы, которые покрывают ковёр, блестящие глаза и мягкие губы, что растягиваются в улыбке каждый раз, стоит ему поцеловать её. Черты лица Эмбер становятся мягче в приглушённом свете настольной лампы. Она такая мягкая, домашняя, настоящая, со следами его отметин и Дэвид, склонившись, прижимается губами к её лбу и зажмуривается.

«Когда-нибудь, когда ты встретишь женщину… Или мужчину… Не смотри на меня так, Дэвид, это Голливуд, можно ожидать чего угодно, — Карла улыбается, поглаживая сына по щеке. — Когда-нибудь ты встретишь человека, которого полюбишь. И в минуту, когда тебя будет переполнять это удивительное чувство, ты скажешь: «Я люблю тебя»

— Я должен тебе кое-что сказать.

— Что? Это обязательно говорить именно сейчас? — она улыбается, запуская пальцы ему в волосы. Тарино проводит пальцами по щеке Эмбер, не обращая внимания на её незамысловатую ласку. В других обстоятельствах бы обратил, но сейчас он собирался сказать ей что-то, что изменит их отношения.

— Эмбер, я люблю тебя.

Её глаза расширяются. Эмбер продолжает смотреть на Дэвида, когда до неё, наконец, доходит, в чём он ей признался. За все её отношения никто не признавался ей в любви. Эти слова она часто слышала от родителей, и они были чем-то естественным и не казались необычными. И бабушка говорила ей, что любит, когда приезжала.

Но слышать такое от мужчины (а от Дэвида — тем более) — неожиданно, непривычно, но так удивительно. Это — признание в том, что всё — настоящее, и предложение сделать отношения серьёзнее, ведь нужно решать: пойдут они одной дорогой или выберут разный путь.

Дэвид волнуется и одновременно с этим чувствует себя глупо. Он — взрослый и уверенный в себе мужчина — ждёт ответа и нервничает, как школьник на выпускном вечере. У него были женщины, и не со всеми из них он расставался достойно. Некоторые раздражали его, с другими было скучно, ведь они не могли даже поддержать разговор; ещё одни были легкомысленны и к его ревности относились несерьёзно. Была даже категория женщин, как их называла Карла, «охотницы за хорошим» — когда они хотели лишь брать и ничего не давать взамен.

Но Эмбер другая. Так и не испортившаяся Голливудом и навалившейся на неё славой (Дэвиду хватает одного взгляда, чтобы понимать это в людях), носящая джинсы, рубашки и появляющаяся без макияжа. Она хочет сниматься, хочет идти к своей мечте, но не собирается достигать её лёгким способом: связями с режиссёрами и выгодными знакомствами. Конечно, это часть её пути, без этого в Голливуде никуда, но она хочет достичь всего сама.

Эмбер обхватывает его лицо ладонями и заставляет склониться. Они сталкиваются взглядами, он чувствует, как колотится её сердце, которое, кажется, готово выскочить из груди.

— Я люблю тебя, Дэвид.

Эмбер любит его.

Любит.

Он с облегчением выдыхает, и она приподнимает бровь.

— Ты что, боялся мне в этом признаться?

— Ничего подобного. Теперь ты засмеёшь меня?

— Дэвид, нет, конечно. Я тоже боялась.

— Боялась?

— Я боялась, но когда увидела, как ты на меня смотришь, то почувствовала себя потрясающе. Я никогда себя так не чувствовала. Думала, что ты скажешь мне нечто страшное, что нам надо разойтись, но когда ты произнёс эти четыре слова, то у меня камень с души свалился.

— Я чувствовал подобное только однажды, — Тарино касается пальцами её бедра, и Эмбер сгибает ногу в колене. Господи, какая у неё мягкая кожа.

— Когда?

— Когда мы впервые занимались любовью.

Эмбер не успевает ответить: Дэвид накрывает её губы своими, скользит ладонями по её телу и целует, целует. Ей нравится, что он говорит «занимались любовью», а не «сексом» — ещё один показатель, что для Тарино их отношения не мимолётная интрижка.