— А он что?

— Это же Шелби, Эмма. Трудностями их не напугать. Порой мне кажется, что они не могут жить спокойно: им всегда нужны какие-нибудь приключения, азарт. Даже когда они пытаются жить мирно, то всегда находится что-нибудь, что им мешает.

Пока Элизабет пускается в разглагольствования на сложную и многогранную тему «Шелби», Эмма задумывается над тем, что, кажется, ей никогда не удастся понять отношения Томми и Лиззи. Лучшие друзья? Он не вспоминал о ней, когда она была в Америке, как, впрочем, и она о нём. Приятели? Их отношения ближе приятельских, ведь они знают друг друга с детства. Любовники? Между ними платонические отношения, ведь ни Лиззи, ни Томми ни разу не давали повода усомниться в этом. А даже если что-то и было… Грех не запасть на такого мужчину, как Томми Шелби.

Эмма бы обязательно запала, если бы могла.

— Кстати, пока не забыла, — вспоминает Элизабет, закончив с одной темой и переходя на другую. — Хотела спросить: ты поёшь, Эмма?

— Немного. Если колыбельные пьяному брату и завывания в ванной можно считать за пение, то да, я пою.

Лиззи хмыкает.

— Спой что-нибудь.

Эмма вспоминает песню, которую Эсмеральда, кажется, поёт каждый день, и негромко напевает её. Элизабет слушает с улыбкой, чуть прикрыв глаза, и когда Алдерсон заканчивает, выносит вердикт:

— Очень даже хорошо. Зря ты так говоришь.

— Хочешь, чтобы в «Дерзких мечтах» я пела по вечерам?

— Нет, я хочу попросить тебя спеть на празднике. У Финна день рождения, и я подумала, что мы могли бы сделать ему такой подарок.

— А разве в «Гарнизоне» можно петь?

«Никаких песен и певиц в пабе» — и пусть владельцем «Гарнизона» теперь был не Гарри, а Артур, это правило убирать не стали. Эмма вопросительно смотрит на Лиззи: прекрасно ведь это знает, но Шеффилд, кажется, не смущает запрет.

— Томми в этот день в городе не будет, а Артур, хоть и скрипнул зубами, возражать не стал. Соглашайся, Эмма, мне больше не к кому обратиться, — Элизабет хватает её за руки и заглядывает в глаза. Эмма со вздохом кивает, и она широко улыбается.

— Ты просто прелесть, Эмма! С меня подарок!

О том, что в семье Шеффилдов петь умеет Эвелин, Алдерсон вспоминает только тогда, когда выходит из клуба.

***

— Томми спустит с меня три шкуры, когда узнает, что я позволил этому случиться, — жалобно скулит Гарри, протягивая Джону бутылку виски. Джон хмыкает.

— Не спустит. Владелец всё же Артур.

— А когда это его останавливало?

— Расслабься, Лиззи утрясёт всё, если Томми начнёт возмущаться. Правда, Лиззи? — Джон подмигивает стоящей рядом c колонной Элизабет. Она кивает ему, держа в руках бокал вина.

— Всю ответственность беру на себя.

— За что мне это, Господи?

Эмма каждую секунду дёргается. Она поправляет заколку на волосах, смотрится в маленькое зеркало; проверяет, не смазана ли помада нежно-розового цвета на губах и не глупо ли она выглядит в этом наряде.

— Я слышу, как ты думаешь, Эмма.

Эмма поднимает голову и сталкивается взглядом с Эвелин. Её волосы забраны в высокую прическу и сплошь украшены цветами. Платье розового цвета (наверняка сшито по последней моде) красиво оголяет плечи и подчеркивает ключицы и хрупкость Шеффилд-младшей.

— Эвелин…

— Расслабься, всё будет хорошо, — Эвелин хлопает её по плечу и достаёт из сумочки сложенный пополам листок. — Можешь исполнить это?

— Да, я знаю эту песню, но… «Любовная история»? — приподнимает брови Эмма, пробегаясь глазами по строчкам. — Почему сама не споёшь?

— Потому что я наказана Лиззи за проделку, — вздыхает Эвелин и, оглянувшись по сторонам, не слышит ли её Элизабет, продолжает: — Был у нас дома недавно один мужчина, проявлял интерес к Розалии. И Лиззи взъелась только на меня, хотя он не понравился ни дяде, ни Гарри и ни Розе!

— Взъелась просто так? — интересуется Эмма, сдерживая улыбку. Ей хватило всего одной встречи, чтобы понять, что Эвелин Шеффилд совершенно отличается от своей старшей сестры. Эва — маленький ураган, который снесёт всё на своём пути. Её не волнует, что о ней подумают окружающие, для неё больше важно то, чтобы она чувствовала себя комфортно.

— Я сказала ему, что он плешивый, и посоветовала сначала обратиться к врачу, а затем уже искать себе жену. Ну, правда, это стоило видеть! Я хочу, чтобы моя сестра вышла замуж за хорошего и красивого мужчину, а не за… Даже и не знаю, как его назвать. Так что Лиззи в отместку запретила мне петь, пока я не «подумаю над своим поведением как следует».

— По местам! — раздаётся голос Розалии. — Финн скоро войдёт в паб! Приготовились, как репетировали!

Эмма делает глубокий вздох и с помощью Гарри Шеффилда, подавшего ей руку, взбирается на стул.

— Мы оба были молоды, когда я впервые увидела тебя.

***

— Мне нравится: как только я уезжаю из города, ты начинаешь чувствовать себя главной. Тебе нравится это чувство, Лиззи?

Лиззи не вздрагивает, когда ладонь Томми Шелби ложится ей на талию, и старший брат виновника торжества приобнимает её.

— Я не ждала тебя сегодня, — честно признается она, поворачивая голову. Тёплые карие глаза сталкиваются с пронзительными голубыми, и начинается противостояние взглядов, в котором ни Лиззи, ни Томми уступать друг другу не намерены. Но, первым, всё же, сдается Томас, когда они несколько минут буравят друг друга взглядами: чуть наклоняется и шепчет Элизабет на ухо: «Ты чудесно выглядишь», отчего она улыбается и закатывает глаза.

— Ты тоже.

— Подбирал свой костюм под твоё платье, — произносит он, и Шеффилд негромко смеётся, прикрывая рот ладонью.

— Я вижу, как ты пробираешься ко мне сквозь толпу и говоришь «привет», я за короткое время понимаю, что ты был Ромео, бросал камешек в окно, — поёт со сцены Эмма, за которой очень пристально в пабе наблюдают только две женщины: Полли Грей и Эсмеральда. Они на мгновение смотрят друг другу в глаза, и от этого, кажется, высекаются искры. Миссис Алдерсон фыркает и отворачивается, поправляя на плечах чёрную шаль.

— И мой отец сказал: «Держись подальше от Джульетты». И я плакала на ступеньках, умоляя тебя: «Пожалуйста, не уходи». И я сказала…

— А она ничего так, — комментирует Исайя, оценивающе рассматривая Эмму. Ей идут бежевое шёлковое платье, украшенное стеклярусом (которое её матери в качестве благодарности привезла из Франции одна клиентка), длиной чуть ниже колена и чёрный жакет. Тёмные волосы вьются и забраны на затылке заколкой, но несколько прядей всё же ускользают, и Эмма заправляет их за уши. — Очень красивая. Эмма, кажется. Надеюсь, она не откажется от приглашения посидеть с нами после того, как споёт.

— Не думаю, что ей будет это интересно, — хмыкает Майкл, не сводя с неё глаз. — Её мать будет в ярости, если увидит нас рядом.

«…Приглядывай за Лиззи и держи меня в курсе того, что происходит в её клубе, даже если она попросит тебя ничего мне не говорить. И… У неё там помощница появилась. За ней тоже приглядывай, она, как и Лиззи, за языком следить не умеет. Может и войну за пять минут развязать», — говорил ему Томми несколько месяцев назад.

Грей поднимает голову и смотрит ей прямо в глаза. Они встречаются взглядами, и она неосознанно облизывает губы, а Майкл чувствует, что в горле пересохло, а Эмма тем временем поёт:

— Ромео, забери меня куда-нибудь, где мы будем одни. Я буду ждать, пока мы не сбежим. Ты будешь принцем, и я буду принцессой. Это история любви, милый, просто скажи да.

Рядом раздаётся громкий смех Эвелин, которая, взяв смущённого Финна за руки, заставляет его кружиться с ней. Гарри танцует с Розалией, и это больше похоже на танец двух медведей, чем на то, что люди называют «танцем». Хохочет Эсме, вися на шее у Джона, который чертыхается, говоря, что «он в гробу видел все эти танцы».

Но Майкл всего этого не слышит. Всё вокруг становится беззвучным и бесцветным.

Он смотрит на Эмму.

Томми, повернув голову, понимает этот взгляд. Он вспоминает, как сам был в этом же пабе, вымокший до нитки, а для него, сидящего на стуле, пела самая красивая девушка на свете, любить которую оказалось невыносимо больно.