Может быть, это ощущение лёгкости прошло после того, как она всё-таки поделилась с братом всем тем, что накопилось у неё за эти несколько месяцев. Все её страхи и догадки, все кошмары и тайны других миров, всё — разделила с Радмиром.

Ведь полный беспокойства и даже непонятного страдания взгляд брата был невыносим — и она не выдержала, рассказала.

И оно того стоило.

После того, как пугающий Чужак, убивший Мирославу в её сне, ушёл, жить, думать, и даже просто дышать ей стало намного легче — она не боялась больше чего-то непонятного, неизведанного, что хранилось в его насмешливом взгляде, в его молчании.

Рассказ же о том самом юноше, вероятности жизни которого она столько уже видела ночами, о том самом Всаднике чёрного дракона (а не просто Крылатого Змея!), встреченном ей неожиданно на одной из улочек родного селения, расставил для Радмира все на свои места.

Мирослава долго и отчаянно убеждала брата в том, что с этим человеком ссориться было не просто нельзя — опасно для жизни. И если им предстояло его ещё раз встретить на своем пути — быть ему друзьями, помогать, покориться.

Этот человек или станет великим, в любом из оттенков значения этого многогранного слова, или погибнет на пути к этому.

И в интересах Мирославы было не допустить того, чтобы он стал очередным тираном.

Ведь, в отличие от многих других, он был явно умен.

А потому слишком опасен.

Приглашая его в тот знаменательный день, в их первую и, девочка надеялась, последнюю встречу, пожить в их доме, как было принято в их селении — давать странникам кров и еду, ведь это непременно навлечёт благое внимание Богов, Мирослава была как никогда уверена в том, что делала.

Помочь тому, кто, возможно, когда-то окажется вершителем многих судеб, а, быть может, и её собственной, было её долгом.

После тех её судьбоносных слов вариант будущего, где тот вершил свою месть, расправляясь с виновными и безвинными одинаково жестоко и беспощадно, проливая реки крови за отнятое у него самое дорогое существо…

Будущее стало чуть-чуть более светлым и чистым.

Хоть в каких-то его вариантах теперь не было крови и страданий.

И переживать видения стало легче.

***

— Что-нибудь известно про Айвайин’ик? — спросил молодой Змеевик. — Она отправилась в Великое Странствие одной из первых в нашем поколении, и лишь она не вернулась.

Его окружали ещё два Змеевика — молодая и пожилая самки. Пещерка, находившаяся высоко в горах, была погружена в полумрак и силуэты трёх драконов угловатыми тенями скользили по ней.

— Вдруг что-то случилось с моей девочкой! Она всегда была слишком увлекающимся детёнышем! — взвыла более молодая Змеевица.

Она, наверное, больше всех ждала возвращения Айвы. Её дочь всегда была особенной — она легко находила друзей, располагала к себе любого дракона и, что самое страшное, интересовалась людьми. Их жизнью, их верой, их мыслями и тем, что движет их поступками.

Это пугало самку.

Вдруг Айва по дурости своей решится поближе увидеть людей! Вдруг они схватили её и… И!..

— Успокойся, Дорика! — рыкнула более взрослая Змеевица. — Твоя дочь одна из сильнейших в своём поколении. Я уверена, у неё есть веские причины для такой задержки. Ты знаешь, она очень любит свой дом, она обязательно вернётся, даже если она нашла себе самца и решила остаться в его стае, она бы как-нибудь передала тебе весточку об этом.

При последних словах молодой Змеевик сник. Он боялся допускать мысль о том, что его подруга детства могла найти себе кого-то и уже никогда не вернётся…

— Вот поэтому я и боюсь, — прошептала Дорика.

***

Остаток путешествия прошел на удивление спокойно. Аран чувствовал вину перед Айвой, ведь ей пришлось показаться людям, рисковать собой ради его спасения.

Но потом Змеевица ему доходчиво объяснила, что это, вообще-то, её обязанность — вытаскивать несмышлёного детёныша из неприятностей. Пока он не будет готов к собственному Великому Странствию, она несёт за него ответственность.

Это невероятно умилило юношу.

То, что Айва на него совсем не сердилась, грело душу.

Постепенно золотистая от выгоревшей за лето травы степь сменилась низкими каменистыми холмами, становившимися всё выше.

Невероятные пейзажи предгорья пополнили коллекцию зарисовок Арана. Тот с удивлением заметил, что у него собрался достаточно толстый альбом с видами посещённых островов и земель.

Когда успело пролететь время?

Когда он настолько привык к постоянному ветру, к холоду неба над облаками и к постоянному полёту?

На горизонте показались горы.

Из-за освещения, а, может, по природе своей такие, но они даже отсюда, издалека, действительно выглядели чёрными. Это поражало Арана до глубины души. Он видел много разных гор, даже Олух мог похвастаться этим чудом природы.

Но это…

— Ну вот я и дома…

***

В нос ударил сухой, пыльный, жаркий воздух.

Она открыла глаза и тут же вновь зажмурилась, прикрыв лицо руками.

Снова открыла.

Нахмурилась.

Огляделась.

Всюду, насколько хватало взгляда, была алая пустошь — странная пустыня с песками ярко-кровавого цвета. Песчинки были грубыми и острыми — неприятно кололи босые ноги.

Непокрытую голову сильно напекало солнце…

Солнца.

Два.

В небе странно-янтарного цвета висели сразу два дневных светила — крупное голубое и помельче — зеленоватое.

Солнца («Братья» — пришло ей в голову) располагались очень близко друг к другу и едва заметно скользили по небесам — Меньшее безмолвно следовало за Большим, одаряя странный, незнакомый, столь чужой и непривычный мир светом жутковатых холодных оттенков.

От этого пустыня казалась ещё более красной.

Молча вздохнув и поджав пересохшие на жаре губы, она оторвала от передника широкую, более походящую на квадрат, полосу ткани и надела вместо отсутствующего платка — перегреться сейчас было бы совсем нежелательно, пусть и весьма вероятно.

Невыносимо хотелось пить.

Оставалось благодарить Богов и Духов, что она была в рубахе с длинным рукавом, да и в общем одеяние было до пят, не позволяя обгореть под зловредными лучами.

На горизонте, в той стороне, куда падали тени, виднелась алая, неровная, словно неаккуратно срезанная тупым ножом, полоса — столь далёкие горы.

Немного левее гор виднелась тонкая вертикальная черта — башня?

Песок под ногами явно был только чуть-чуть покрывавшим что-то большое и твёрдое — она присела и смела несколько горстей в сторону. Неожиданно пальцы оцарапало что-то жесткое и шершавое — камень.

Неожиданно подувший ветер, сухой и горячий, не принесший ни капли облегчения, смел песок в сторону, обнажив вполне конкретную полосу таких же камней — потрескавшаяся от времени, неровная и полуразрушенная ветром, покрытая плиткой дорога.

И если верить направлению, вела она как раз к той самой предполагаемой башне.

Она, вздохнув, сжав в ладони щепоть песчинок, поднялась и побрела по столь неожиданно найденному пути — хоть какая-то цель.

Желая отвлечься от ненужных сейчас мыслей, которые всё равно ничем помочь не могли, но заставляли голову болеть, она стала рассматривать песчинки в руке.

Не песчинки.

Маленькие осколки ракушек (вроде тех, что часто можно найти на берегах рек и морей) и камней, и некоторые — со шлифованными сторонами, бывшие когда-то явно или одной большей плитой, или даже стеной.

Все, что осталось от созданных тысячи лет назад строений.

Мертвая слава былого величия.

Мертвый мир.

Умерщвленный.

Почему-то она каким-то внутренним чутьём улавливала, что здесь когда-то давно жили люди, и много — вон сколько песка, до самого горизонта!

Не хотелось думать, что убило когда-то, возможно, процветавший мир и его население, что могло угрожать и ей самой. Какая разница, что здесь произошло? Это случилось и ничем это нельзя было изменить — а значит, и смысла задаваться совершенно ненужными вопросами не было.