— Она — мой свет, — наконец сумел подобрать слова Аран.

— Я знаю.

И сразу после этого Радмир аккуратно взял на руки Сатин, чуть нахмурившись, но не подавая вида, как ему не по душе было всё происходящее в тот миг.

— Только потому и помогу, — сказала девушка, смотря вслед удалявшемуся брату, а потом переводя взгляд на всё ещё стоявшего на коленях Арана. — Я не хочу быть виноватой в том, что ты натворишь, если твой свет погаснет. Ты — не должен быть последователем Тени.

— А разве я уже не там? — горько усмехнулся парень.

— Нет, — жестко отрезала Мирослава. — Ты — во тьме. Не в тени.

Она долго смотрела в глаза Драконьему Королю, и в зрачках её вновь стали мелькать фиолетовые искры, и теперь Аран мог с уверенностью сказать — ему не показалось, и он ещё не сошёл с ума.

Ему не привиделось.

Сзади подошёл неслышно Алор, сел рядом, укрывая крылом, словно защищая.

Как птенца.

— Вижу, Небесные Странники не уберегли тебя, Страж, — уже устало и даже чуть грустно, но без гнева или обвинения сказала Видящая, став уже привычной для него Мирославой, растеряв почти всю свою жуткую загадочность, оставив лишь ту, что всегда была при ней.

— Ты оказалась права, Видящая, — покачал головой Аран, признавая свою вину.

— Иного и не могло быть, — вздохнула девушка. — Но тебе повезло.

***

Валка с тоской смотрела на море, где, всего в дне лёта находился остров, на котором теперь постоянно находился её молодой Король, отказавшийся отпускать от себя своих Учеников.

Женщине, откровенно говоря, было до безумия скучно — её маленький Иккинг, который почему-то отзывался только на имя «Магни», и не пойми как обзавёлся сестрой, сейчас был далеко, и не могла она всё своё время посвящать воспитанию сына.

За отсутствием такового, конечно.

Валка вообще, если честно, не понимала, что же происходило в её жизни теперь, как всё так вмиг перевернулось и изменилось, словно забыв её спросить.

Её сын мертв.

Иккинг мёртв.

Это ей говорили все и каждый — её маленького чуда уже десять лет не было на этом свете, он вырос и стал тем, кем он, собственно, стал без её участия, без её пригляда и наставлений.

И погиб, ею не оплаканный.

Ушёл за черту, оставив в миру только свою оболочку, своё лицо, за которым теперь скрывался жестокий и деспотичный чужак, который, хотя бы, отказывался называть себя её сыном — от этого было и легко, и до невыносимости горько.

Да, её сына не было.

Но кто тогда этот мальчик, что всегда находился рядом со своею сестрой?

До последней чёрточки, до безумия родное личико.

Нет, Валка, конечно же, прекрасно знала, что Магни был сыном её Стоика, её родного сердцу, милого и такого сильного Стоика, и неизвестной ей женщины, Инги — так её, кажется, звали.

Знала, но понимать это — отказывалась.

Мальчик был не против, что его назвали так, откликался на имя её погибшего сына и этим, невольно, продолжал терзать её и так измученное материнское сердце.

Страшно.

Не больно, а именно страшно было осознавать, что её Грозокрыл теперь прекрасно понимал свою Всадницу — Шторморез тоже был ослеплён горем, тонул в скорби по погибшей своей дочери.

Как так вообще получилось?

Как Владыка допустил, чтобы столько хороших драконов погибло в ту проклятую ночь?

И едва ли не больше — в последующие полгода, когда он, судя по словам некоторых Фурий, просто не отходил от постели Сатин, постоянно держа её за руку.

Ради своей Ученицы он практически бросил Драконий Край, оставил его на произвол судьбы, только изредка передавая распоряжения через Фурий, передав управление стаями в меньшей степени Алору и в большей — Тагушу.

Ведь Алор сам не отходил от Арана.

Вот тут и показала практика, как гениальна оказалась идея назначить на каждом подвластном Драконьему Краю острове своего вожака, напрямую подотчетного Владыке.

Даже при отсутствии оного система продолжала действовать.

Почти без сбоев.

Почти идеально.

Только маленькое «но» — корабли со знамёнами Лохматых Хулиганов уже дважды пытались прорваться на территории Драконьего Края, а озверевшие от состояния своего Короля и не контролируемые им драконы-Защитники были начисто лишены всякой жалости, уничтожая все драккары, что пересекали границу.

Те же, что оставались за этой придуманной «чертой», они не трогали — приказ об этом был чётким и недвусмысленным.

Да, не мог Аран контролировать Стаю, не мог он руководить своими бойцами, вспоминавшими совсем ещё недавние времена войны, полгода уже находясь на острове у Берсерков, сторожа покой своей Ученицы, своей такой светлой и солнечной Сатин, которую опять не уберег.

Опять.

Снова.

Интересно, как там Стоик?

Как относился к тому, что спустя несколько лет перерыва драконы снова стали безжалостно отнимать жизни его людей, которые уже по собственной глупости, или же просто по его приказу, пытались добраться туда, куда не следовало бы им соваться?

Драконы не терпели чужаков.

Конечно, один раз у Лохматых Хулиганов удалось нанести очень ощутимый, крайне болезненный для Драконьего Края удар — викинги таки уничтожили одно из малых Гнёзд, находившихся глубоко в территориях, теперь принадлежавших Олуху в целом и конкретно его Вождю, как и всё племя, в частности.

Валку туда не пустили.

Ни посмотреть хоть краем глаза на бывших соплеменников, ни глянуть на то, что там случилось.

Запрет Брата Короля, сказали ей.

Интересно, которого из?

Тагуш или Алор?

Где Алор — там и Аран, а присутствием Владыки на Драконьем Крае и не пахло, не до них ему сейчас было, и, следовательно, приказ не пускать её к разорённому гнезду отдал именно Тагуш.

Что же.

Седмица прошла с бойни той.

Теперь можно, стало быть.

Женщина сама не понимала, почему ей так хотелось оказаться на том острове, почему хотелось вновь увидеть разоренное Гнездо, снова увидеть погибшее, когда-то милое, безопасное для драконов место.

Грозокрыл не подвёл — доведенный до отчаяния собственным горем, он перестал быть до безумия осторожным, как и перестал перечить своей всаднице, покорно подставляя спину и помогая Валке на неё взобраться, а потом — мчась и мчась вдаль, в сторону разорённого Гнезда.

Может, ей просто необходимо было убедиться в своей ненависти к тому, чем занимался её супруг.

Супруг.

Муж.

Как бы то ни было, Валка с потаённым сожалением и с ещё более скрытой в глубине души теплотой понимала, что не могла ненавидеть Стоика, несмотря на все те страшные, просто ужасающие вещи, которые творил он за последние годы.

Не могла — и всё.

Теперь, лишившись постоянного ментального давления со стороны Великого Смутьяна, которого она больше двадцати лет бездумно славила, она сумела многое переосмыслить, пусть она и понимала — прежней ей не стать, что-то, как она жила все эти долгие годы, — наложило на неё свой отпечаток, и жалостливые взгляды драконов, да и некоторых людей тоже, были вполне заслуженными.

Она и впрямь сошла с ума.

Ведь она всё ещё любила человека, который без всякой жалости убивал драконов, которым она посвятила свою жизнь, половину её им отдала, который не сумел уберечь их сына, который женился на другой женщине и растил других детей.

А она — простила.

Приняла и простила.

Что ей ещё оставалось?

Но…

Вид разорённого Малого Гнезда, всего лишь одного из сотен ему подобных, населенных доселе всего лишь крохотной стайкой в масштабах всего Драконьего Края (сорок шесть особей, не считая детенышей), до крайности удручал — повсюду была гарь и копоть, много где валялись окоченевшие на морозном воздухе трупы — человеческие и драконьи.

Метель и сильный холод просто не дали обеим сторонам конфликта похоронить своих павших товарищей, и они же не давали телам разлагаться.

Печальное зрелище.

Да, пусть зима уже отступала, всё чаще наступали тёплые дни, и всё чаще можно было с удовольствием проводить время на воздухе, не опасаясь оказаться сметенной ветром, но снег всё ещё не сходил.