Но куда?

И вернётся ли он на этот раз?

Сбережёт ли его Судьба?

О таких вещах Забияка старалась не думать.

Слишком страшно.

***

— Грядет что-то страшное.

— Ты уверена в этом, Адэ’н?

— Как никогда.

— Что говорят наши Видящие?

— Вероятности разнятся, постоянно меняются, и нет ни одной твёрдой, уверенной, которую можно было бы воплощать. А как только одна, или даже несколько таких появляются, то сразу же распадаются на множество мелких, не позволяя запомнить хоть какие бы то ни было детали.

— Отсутствие результата — тоже результат.

— Плохо это — нет у будущего определённости. Страшно это.

— Две необычайной мощи Воли скоро сойдутся в поединке.

— Если с одной всё ясно — это выкормыш Адэ’н, и думать тут не о чем, то кто же второй? Кто с такой ужасающей уверенностью рвёт нити вероятностей, словно и не задумываясь об их существовании?

— Говорили, Адэ’н, мы тебе, что нельзя давать столько свободы столь сильному ученику! Обладающего такой волей надо держать подле себя на цепи — чтобы он не был способен навредить себе и окружающим без прямого на то приказа.

— Цепи имеют свойство рваться.

— Что?

— Его же цепи к тому моменту уже были разбиты — он был внутренне свободен, пусть и искал себя. Он бы нашёл, это я теперь прекрасно понимаю. Удержать его было бы невозможно.

— Сломать можно каждого, Адэ’н, тебе ли об этом не знать?

— А он уже был сломан.

— В столь юном возрасте? Просто детская блажь. Глупость.

— Мы с самого начала его недооценили. Но силу его почувствовали, а потому испугались, не стали учить всему. Он не обиделся, сам пошёл вперед. Нашёл то, что ему не дали. Взял это сам, и заставить его быть за то благодарным мы уже не способны, ведь те знания он нашёл сам. Всего добился сам.

— Нет у нас возможности на него ненавязчиво надавить.

— Он попытку себя контролировать воспримет в штыки — одно дело подчиняться своему Мастеру, другое — равным. Мы ведь сами назвали его равным.

— Опрометчиво.

— Да ещё и Тагуш так подставил…

— И ведь не предал — остался служить на благо Фурий, просто под знамёнами другого лидера.

— Красиво он это все сделал.

— И ведь не добраться до него, не наказать за разглашение не самых приятных фактов, которое не надо было бы знать Арану, хотя бы до поры до времени.

— Это-то и заставило мне назвать его союзником, а не подчинённым. Иначе бы он обозлился. Нельзя так. Не стоило бы ковать себе своими же неосмотрительными действиями врага.

— Могущественного врага.

— К слову о врагах… Что конкретно сказали Видящие?

— Нет в будущем светлых красок. Только Алый и Чёрный. Захлебнется мир в слезах. Земля умоется в крови. Укутается она к траурный наряд пепла.

— Неужели всё настолько запущено? Мы ведь не специализируемся на предвидении, разгадывая тайны минувшего. Может, мы просто не понимаем всего, не видим всей картины, всей ситуации?

— У Старшего Гнезда всегда было все самое лучшее, вот в чём штука. Пусть мы и больше занимаемся исследованиями истоков нашего вида, да и цивилизации в общем, но, тем не менее, все Видящие, что находятся в наших рядах, лучшие из лучших — они всю жизнь этому посвятили.

— Да и ритуалы, позволяющие им работать с заёмной энергией… Мы ведь не раз и не два их проводили — на регулярной основе! Ошибки быть просто не может! Не может…

— Ты ведь говорила, Адэ’н, что нет определённой ветви вероятностей, так почему же говоришь нам о том, что нет счастливого исхода грядущей бури?

— По нескольким причинам, неразумная моя. По нескольким. Во-первых — я говорила о том, что нет определённой ветви, самой главной, от которой всё отталкивалось бы. Но мелких — сколько хочешь. При должной сноровке можно просмотреть если не все, то очень многие. И во всех — кровь и пепел. Огонь и боль. А во-вторых…

— А во-вторых?

— Ужасы сулит не сама грядущая Буря, которая тоже, несомненно, затронет не архипелаг, не континент — весь этот мир, все его уголки. Безопасных мест просто не будет.

— Неужели?

— Я потом объясню. Так вот… Опасения, и причём весьма серьёзные, внушают предполагаемые последствия, итоги Грозы. Ведь победа любого носителя этой Воли, ломающей вероятности, — печаль для половины разумных. И горе для второй — страшной будет месть первых.

— Новый виток войны?

— Не виток. Её начало.

— Твой ученик сильнее. Ты ведь это прекрасно понимаешь. Разве может нам грозить бедой его победа?

— Аран не из тех, кто может устроить пир на костях поверженных врагов — он будет и по ним скорбеть. Но страшен тот, чья воля способна ломать реальность, кто может вершить чужие судьбы.

— Его контроль над самим собой поражает сознание.

— Но что будет, если этот контроль будет утрачен?

— Безумие?

— Во всех вероятностях победа Арана, слишком привязчивого, слишком доброго, на самом деле, даётся ему слишком высокой ценой. Да, он сильный, самый сильный из рода людского, пожалуй, но…

— Боль может сломать даже самых стойких.

— Да. Одни после такого так и останутся на самом дне, в шаге от бездны, неспособные дальше идти с гордо поднятой головой. Другие же поднимаются с колен и идут дальше.

— Зачастую, по головам.

— Именно. Безумие сильного — самое страшное, что может быть в этом мире. И именно это нас, в большей части вероятностей, ожидает.

— Но что же за Буря такая? Адэ’н, ты обещала…

— Буря в энергии мира. Сейчас она не то чтобы неподвижна — она, подобно воде, циркулирует, но делает это размеренно, не спеша. Делала. А теперь — замерла.

— Затишье?

— Да. Которое потом взорвётся безумным штормом. Он подарит всем Одаренным силу, ненадолго дав им то могущество, что доселе им было неизвестно, и потом будет неизвестно. Но, взамен, она затмит разум, притупив и осторожность, и милосердие.

— И если в такой момент случится битва…

— Кровью земле умываться!

— Все Одарённые… Драконов это тоже затронет?

— Далеко не всех. Но всех Фурий.

— Слабые волей будут упиваться своей мнимой силой, сойдя с ума и творя бесчинства… Верно?

— Истинно, так. А потому Никому от Бури не укрыться. Она не в воздухе, не в море — в наших душах. И в наших сердцах.

— Но что же вызвало её, Адэ’н?

— Такие Бури, как мне рассказывала моя Мастер, случаются только раз в Большой Круг и рождают нового Небесного Странника.

— Есть донесения с Драконьего Края?

— Увы, нет. Не хотят они что-то рыть на своего Короля, слишком уж фанатично они ему преданы. Хорош, паршивец! Как быстро забыл доброту родного Гнезда, как быстро портит власть людей…

— Они его обожествляют, едва ли не молятся на его имя, словно на Небесного Странника во плоти.

— Это же не нормально!

— Да, это так.

— Пока парнишка рядом со мною был, я не могла думать о том, как могла бы использовать верность человека-Стража Старшему Гнезду, и вообще, ни о чём, кроме как о прямом исполнении своих обязанностей Мастера думать не могла.

— Он невольно давит на разумы своих подчинённых?

— Всех тридцати тысяч? И Мастеров менталистики в том числе? И даже на нас, на Совет? Было бы смешно, коли не было бы так печально.

— Ты прав, тут дело явно в чём-то ином.

— Его сила давит иногда так, что дышать становится трудно. Но он совершенно не способен её контролировать. Совсем.

— Это самое ужасное.

— Ну, предположим, этого в полной мере никто из живых не умеет, а потому это не то чтобы аргумент.

— Сдаётся мне, что этот всё-таки научится.

— Будем искать плюсы! Мы живём в одну эпоху с величайшим из живших когда-либо в этом Стражей!

— Ты так в том уверена?

— Никогда и нигде не было упоминаний о том, чтобы человек к двадцати пяти годам добился таких успехов. И всего за десять лет. Про драконов и говорить не приходится — мы из-за нашего долгожительства ощущаем время иначе и совсем никуда не торопимся. Да и зачем оно нам?