Я так и не поняла, что это было — ирония или самоуспокоение. Тедди, воспользовавшись моментом, когда на него не смотрит никто, кроме меня, небрежным жестом выплеснул свой заказ в ближайшую гирлянду из луковиц.
— Не вздумай, — предостерегла я подругу. — Это — лучший друг Натана. Как бы потом не пришлось коротать менее вредные бессолнечные ночи в компании графа, которому может внезапно понадобится юрист.
Джейн вздохнула и нехотя вернулась к пирожному. Разговор перестал клеиться – она то и дело бросала косые взгляды на стойку.
— Он всё ещё глядит на нас, — громким выразительным шёпотом предупредила она. — Меня это смущает!
— Можешь не стараться, у вампиров прекрасный слух.
Тобар подошёл к нам и поставил на стол два шоколадных десерта, щедро посыпанных разноцветными сахарными сердечками. Сердечек было в два раза больше, чем обычно. Сразу после этого Тедди неспешно приблизился к нашему столику.
— Теодор, мой подельник в борьбе с древними кровопийцами, и.о. Лестата де Лионкура в недавнем прошлом, обладатель шикарной машины и люстры с датчиком звука, — представила я приятеля. — Джейн, злопамятная бывшая подруга Натана со страстным голосом, — в это же время я получила ощутимый удар по лодыжке под столом и начисто его проигнорировала, как когда-то Натан не заметил моего возмущения.
Джейн уже справилась с первым впечатлением и демонстративно нахмурилась.
— А вы тоже один из этих?..
— Я тебя укушу, когда будешь очень убедительно меня упрашивать, — Теодор произнёс это таким голосом, что я поднялась с места.
— Ты куда, Юля? — испуганно спросила Джейн.
— Пойду, подышу свежим воздухом, напомню себе, что скоро октябрь. А то у окружающих какой-то весенний гон.
Не слушая протестующего зова подруги, я подошла к Тобару расплатиться за заказ, а потом отправилась в сторону выхода, обратив внимание, что Теодор тут же занял моё место. Джейн отлично умеет отшивать непрошеных кавалеров, в этом я за неё спокойна. Зато пускай почувствует себя в моей шкуре — может быть, начнёт лучше меня понимать. Будем считать это расплатой за дом, который она мне подобрала. Если быть перед вами откровенной, меня ощутимо кольнула ревность, и я изо всех сил постаралась не представлять, куда может завести это знакомство обоих моих друзей: сейчас я не могла разобраться, кого из них я ревную больше. Возможно, в их общении будут и ощутимые плюсы: Теодор никому не позволит обидеть свою даму сердца.
На веранде кафе сидела Милена, зажав в пальчиках тонкий длинный мундштук. Возле неё тоже стоял бокал, с затейливым многоэтажным коктейлем. С тем же успехом она могла заказать минеральную воду, но антураж был бы уже не тот. Сейчас весь вид девушки выражал мучения. Даже клетчатый плед, в который она завернулась, не имея в этом необходимости, откровенно кричал на проходящих мимо: «я в страшном расстройстве, обратите на меня внимание». Милена задумчиво смотрела на едва видимые в темноте горы, тонкая сигарета медленно догорала в мундштуке. Надо отдать ей должное, красиво страдать умеет не каждый.
— А, это ты. Садись! — она указала на лавку напротив.
— Ты бы вылила в кусты половину бокала, — посоветовала я. — Так ты выглядела бы естественнее.
— На, — она пододвинула мне коктейль. — Угощайся.
— Нет, спасибо. Кажется, благодаря медицинским махинациям Теодора, я навсегда избавлена от опасностей алкоголизма.
Мы немного помолчали, дружно разглядывая башенки замка, чётко выделяющиеся чёрным силуэтом на фоне уже почти ночного неба, едва подсвеченного бледно-голубым у горизонта.
— Ты знаешь, что Анис уезжает?
— Э-э-э. Нет. Мы совсем не приятельницы, Милена. Вряд ли меня будут ставить в известность. В Париж, я полагаю?
— Ага. Натан остаётся один! Ну и злющий он сейчас, лучше лишний раз не попадаться ему на глаза.
— И во всём винит меня?
— И меня. Только не своё величество, привыкшее сеять раздор и неприятности. Давно не видела его таким взвинченным. Он вчера сказал, что почти два месяца подряд вся его жизнь катится под откос, и он чувствует себя сторонним наблюдателем, а не полноценным участником происходящего. Тамаш, и тот был более понятен – он перевернул всё существование, но так надолго в его жизни не задерживался. Натан постоянно нервничает, кого-то ищет, куда-то бежит и ссорится с теми, с кем конфликтовать опасно для собственного существования. Мол, первая скрипка в его доме нынче не он.
— Вот честное слово, Милена, он сам всучил мне партитуру и не оставил выбора. Если бы не его запугивания, я бы скромно постояла с треугольником у края оркестра, звякнула пару раз для приличия, а потом незаметно для коллектива подалась домой… Ники с Анис давно знакомы, да?
Она фыркнула, как над удачной шуткой:
— Как он мне рассказывал, заявился менее чем за год до гибели отца Натана. Понравился домашним, ему простили и русское происхождение, и участие в войне 1805 года. Офицер, говорящий по-французски, в мундире, с манерами — это тебе не валашский увалень, и не боярин в кафтане и высокой шапке, отравленный духом османов. Это — цивилизация! Натан, возможно, не мог снести появления здоровой конкуренции, так как на тот момент, считай, монополизировал всех окрестных девиц призывного или даже допризывного возраста. Как ты понимаешь, против русского офицера и юная Анис не смогла устоять. Он даже стихи ей писал, правда, под псевдонимом. Каким-то дурацким, не помню точно… Что-то про рок и жребий. Помню, повеселил меня этот труд знатно, когда случайно наткнулась на него в библиотеке!
Несколько месяцев назад То-то так отчаянно взывал о помощи, что мне пришлось подключить Николя: ну не могу же я ходить по всем… нашим, разглашая такие деликатные проблемы. Я, признаться, выбрала самого неболтливого и скрытного. Он со всеми вежлив, но свои мысли всегда держит при себе. Я намекнула, что у Анис могут быть серьёзные неприятности. Знаешь, он так старательно их избегал, что я решила рискнуть: тот, к кому ты абсолютно равнодушен, не вызывает такого негодования. Ники сначала ответил категорическим отказом, а потом начал искать, узнавать и спрашивать. Общался с Натаном и Анис — сначала вынужденно, сквозь зубы, по необходимости… после неожиданно вызвался сопровождать меня в Румынию. Сейчас я даже чувствую себя немного отомщённой. Пусть теперь Натан сидит в своей Румынии один, думает над поведением! Может быть, сделает какие-нибудь выводы!..
«И позовёт меня обратно», — так и читалось далее.
— Слушай, я тут на досуге решила потренировать французский. Что имеется в виду под фразой… — и я как можно точнее воспроизвела слова Теодора в тот вечер нашей внезапной славы. — Причём тут сад?..
— Собака садовника, — чуть исправив моё произношение, отозвалась та, больше на автомате, снова проваливаясь в созерцательную меланхолию. — Французы так говорят… ну, знаешь… когда кто-то держит у себя какую-то вещь, которая ему не нужна, но и другим её не отдаёт.
Да уж, отличительный признак Натана, ничего не скажешь. Мы ещё помолчали. Кажется, сегодня словоохотливость покинула даже мою легковесную визави.
— А ты почему здесь, Милена? Ты обычно ходишь по более людным местам.
— Не хочу быть в замке, — вздохнула та, кивая в сторону башенок. — У вас снова какие-то папарацци из серьёзных, и меня выгнали из зала. Мол, он ну никак не объяснит, почему у него полный дом самых разных женщин. «И вообще, — передразнила она интонации Натана, — прогулялась бы ты, Милена, до Джулии, она наверняка опять в кафе напротив, в окружении посредственностей. Передай ей, что я в некотором раздражении…» А он опять за своё, знала бы ты, как мне это надоело.
— Надеюсь, не свои вампирские штучки? — начиная паниковать, уточнила я.
— О нет, не волнуйся. Чисто натановские. Сходи, посмотри! — сигарета одиноко догорела в мундштуке и она плавными, отточенными движениями заменила её на новую.
Я поднялась, для пущего уюта подоткнула ей плед, лежащий на скамейке, и пошла к дому. Если там репортёр, я смогу подкинуть прессе что-нибудь полезное, главное вовремя разобраться, не доведу ли моего ненаглядного симбионта до нервного истощения. Как-то, когда он находился в особенном неудовольствии, он заявил: если бы не дневные визиты самых разных персон, которых полезнее было бы встретить и обогреть, чтобы не написали ерунды и не лезли в замок, я бы давным-давно испробовала на собственной шкуре, что такое прятаться днём и скрывать свою сущность от всякого сброда.
