– Всего лишь вызов. Неужели вы не хотите его принять?

Играть на тщеславии было опасно, но и отступать Леонард не хотел. Ему нужна была эта девушка и её талант. Очень нужна.

– А если я откажусь? Что тогда? Расскажете всем о моём обмане?

– Какая мне с этого выгода? Но если вам удастся создать артефакт, то вознаграждение будет более чем приличным. Тысяча золотых вас устроит?

– Сколько? – голос от неожиданности сел, став таким низким и глубоким, что у мужчины внутри всё напряглось.

– Одна тысяча, – спокойно повторил Торнтон, быстро беря себя в руки. – И шанс стать первой. После этого вам больше не придётся прятаться под личиной Фроста. Даже ваш пол не спугнёт потенциальных покупателей.

– Всё это очень заманчиво. – Девушка положила бумаги на стол и с сожалением покачала головой. – Но я вынуждена отказаться.

– Могу я узнать почему?

– Сразу после свадьбы я уезжаю вместе с мужем в горы. А вы знаете, как там работает почтовое сообщение.

– Насколько мне известно, моя сестра предложила вам иной вариант.

Тихий смешок, и Айола недоверчиво хмыкнула.

– Вам и это известно. Поражаюсь вашей осведомлённости, граф Элкиз.

В глубине зелёных глаз сверкнуло что-то похожее на смешинку.

– Предпочитаю быть в курсе того, что важно.

– Вы просто хотите получить этот артефакт.

– И это тоже. Не отрицайте, госпожа Белфор, вам интересно. Вы были бы плохим артефактором, если бы не испытывали азарта и желания достичь невозможного.

– Не буду отрицать. Но сейчас у меня в приоритете совсем другое. Я столько лет шла к своему счастью и собираюсь посвятить себя ему. Так что спасибо за предложение, но…

– Не спешите отказываться. До вашей свадьбы еще две недели, и вполне возможно, что вы примете предложение Селины. Было бы крайне недальновидно отказаться от него.

Айола не обиделась, неожиданно мягко улыбнулась, приподняв уголки губ:

– Никогда не сдаётесь, милорд?

– Не имею такой привычки.

Она задумчиво посмотрела на него и неожиданно кивнула:

– Хорошо. Вы сумели меня заинтересовать, граф. Я хочу еще раз посмотреть ваши пожелания, более внимательно.

Подавшись вперёд, Айола вновь взяла бумаги, умудрившись при этом зацепить небольшой белый конверт. Он медленно спикировал вниз и упал к её ногам.

– Ой. – Девушка наклонилась, чтобы поднять письмо, и замерла.

Лео знал, что она почувствовала: удушливый аромат розовой воды. И ощутил непонятное раздражение.

– Хм, кажется, это ваше, – пробормотала она, протягивая ему конверт с легкой усмешкой на губах.

– Благодарю.

– Раз у вас всё, я пойду, меня ждёт восхитительный ужин.

– До свидания, госпожа Белфор.

После ухода девушки Торнтон некоторое время сидел в кресле, рассматривая белоснежную бумагу со всех сторон. После чего смял и выбросил в корзину.

Маркиза становится слишком навязчивой и требовательной. Давно пора её проучить.

Бросив взгляд на кресло, он увидел небольшую веточку незабудки, которая, по всей видимости, выпала из причёски Айолы. Леонард сам не знал, зачем встал и взял её в руки, рассматривая хрупкое нежно-голубое соцветие. Просто захотелось, и это тоже было совершенно не свойственно мужчине.

Хмыкнув, Торнтон положил незабудку на край стола и подошёл к окну, наблюдая за тем, как яркое солнце медленно двигалось к закату.

Что ж, у него впереди целых две недели, чтобы убедить девушку взяться за заказ. Немало, если подумать. И Леонард совершено не сомневался в том, что у него всё получится. Как всегда.

Мы с Иваром выросли вместе и дружили чуть ли не с пелёнок. Нашей дружбе не могло помешать классовое различие и недовольство отца. Тот всегда считал, что мне не стоило так близко общаться с деревенскими ребятами. Я же Белфор.

О своём положении и великой фамилии я знала всегда. Отец рассказывал, как еще его прадед, пятый сын великого князя Белфор, самый младший отпрыск, пошел против воли отца и женился на обычной девушке. За что и был с позором изгнан из отчего дома и осел в небольшой деревушке. Денег у него было немного, но хватило, чтобы построить небольшой, но добротный домик в два этажа, завести небольшое поголовье длинношерстных яргов и прожить долгую счастливую жизнь, обзаведясь с возлюбленной троицей детишек. Мы с отцом были последними прямыми потомками того Белфора.

После смерти матери отец так и не женился, и на мне род должен был угаснуть.

Жили мы по деревенским меркам довольно неплохо, по городским – с трудом перебивались. Но меня всё устраивало. Наш дом был всё таким же большим и тёплым, суровые зимы были ему не страшны, и ветра не продували. Нам хватало дров и продуктов. Даже была пара слуг: старая кухарка и её муж, который помогал отцу в разведении яргов – убирал в хлеву, носил солому. Весной, если водились лишние деньги, папа нанимал рабочих из деревни для выпаса стада и размножения скота. Меня, естественно, к этим работам не допускали, и папа старался на месяц-два отправить к тёте Полин.

Ярги были нашим спасением. Из длинной шерсти (высоко ценились светлые оттенки) мы пряли нити, которые потом продавали на базаре. Мясо, молоко и жир не давали умереть с голода и были очень сытными. А весной яргов ставили в плуг и распахивали небольшие поля в надежде получить хоть какой-то урожай на обветренной земле, почти лишенной плодородного слоя.

Ивар был сыном местного кузнеца. Самый младший в семье, он был совсем не похож на своего отца, жилистого и могучего господина Жбана. Такой же высокий, но худощавый, с длинными руками и ногами, медного цвета волосами, веснушками на носу и щеках. Тёмно-карие глаза весело смотрели на мир, а с губ почти никогда не сходила улыбка. Он был так похож на солнышко, что к нему тянулись все. В том числе и я.

Моя первая и единственная любовь. Ивар был старше меня на два года и производил впечатление взрослого, умудрённого жизнью парня.

Мне было тринадцать, когда я узнала, что дочка мельника крутит перед ним хвостом и зовёт прогуляться ночью под ракитой. Ох, сколько слёз я пролила, обнимая подушку, как ревновала и злилась, мечтая вырвать девке все волосы. Куда мне было до румяной, сформировавшейся Мирты, на которую даже деревенские мужики заглядывались.

Я была поздней девушкой и сформировалась лишь к шестнадцати годам. Резко, в пару месяцев. Весной уехала к тёте щуплым, угловатым подростком с тоненькой косичкой, а вернулась совсем другой. Нам с тётей пришлось трижды перешивать гардероб, чтобы хоть как-то уместить в него начавшие расти грудь и бедра. Талия неожиданно стала тоньше на пару сантиметров. Волосы приобрели пшеничный оттенок, заблестели на солнце, став такими густыми, как никогда. Губы заалели, а ресницы и брови потемнели, делая лицо более выразительным.

– Ох, как на матушку похожа. Прям глаз не отвести, – шептала тётушка перед моим отъездом.

– Глупости, – недовольно ворчала и злилась Элодия, которую мои изменения выводили из себя. Она привыкла быть первой красавицей и не терпела конкурентов. – Как была деревенщиной, так и осталась.

Но обидеть кузина меня не могла. Я ежедневно видела результат в зеркале и едва не плясала от счастья, мечтая как можно быстрее вернуться домой.

Я помнила, как застыл папа, увидев меня в первый раз, как заблестели его глаза и задрожали губы.

– Ты выросла, – прошептал он, обнимая и прижимая меня к груди. – Стала совсем взрослой.

Я едва смогла дождаться следующего утра, почти всю ночь не спала, кружась с одного бока на другой. Встала на рассвете, встречая яркое солнышко.

Платье я выбирала тщательно. Достала нежно-голубое, с белыми цветами, которыми был расшит широкий подол. То самое, в котором лиф был таким плотным, что грудь едва не вываливалась, визуально становясь еще больше. Я могла даже посоревноваться с Миртой. Достала мамин кулон, который попадал прямо в ложбинку. Волосы распустила, заколов шпильками небольшие пряди на затылке.