А когда внезапно кончились силы и вода, насыщенная магией и любовью, была вылита в землю, он вдруг понял, что больше не боится разговора с дедом. Что бы ни придумал для него советник, Тин сможет ему противостоять.
Дин
Сертин больше не учил ее. Скорее натаскивал, тренировал, заставляя находить через зеркала разных людей — и тех, кого она уже хорошо знала, и тех, кого видела один или два раза и едва запомнила.
Или все-таки учил? Не прямо, а намеками, вскользь брошенными фразами, замечаниями, вроде бы обращенными не к ученице, а в сторону. Возможно, все это было и прежде, но только теперь, после откровенного разговора, который между ними состоялся, Дин научилась вылавливать в речи наставника то важное, что было спрятано между строк — или между слов.
Некоторые разговоры, которые Сертин вел в присутствии Дин, казались предназначенными специально для нее. Например с садовником Уртином, которого Дин до того видела лишь однажды и смогла найти только благодаря крохотной зацепке — запаху свежескошенной травы, который остался в ее памяти после этой встречи.
В доме садовника было только одно зеркало, и Уртин, встретивший гостей в 'зеркальной комнате', тут же увел их в другое помещение. И пока Дин, сидя в уголочке, прихлебывала холодный ягодный отвар, мужчины вели негромкую беседу. Ученица слушала, затаив дыхание.
И вроде бы ничего значимого сказано не было. Хорошо знакомые друг с другом собеседники понимали друг друга с полуслова и не нуждались в объяснениях. Но Дин, приобретшая с недавних пор чуткость к разного рода намекам и недоговоренностям, сделала из этого разговора важный вывод: не все первосозданные столь наивны, как ее горничные, не все довольны сложившейся ситуацией, во многих семьях из поколения в поколения передаются сказания о прежнем мире, о том, как произошло отделение Предела, и, что особенно важно, какое предсказание было сделано сестрой королевы, которая, как стало известно Дин, после этого предсказания долго не прожила… Получалось, что если Дин удастся вернуться и таким образом стереть границы между Пределом и остальным миром, далеко не все первосозданные будут об этом жалеть.
Но самый главный урок, который Дин извлекла из произошедшего, было открытие, что людей можно искать, ориентируясь на ассоциации, которые и словами-то не всегда описать можно.
Надо сказать, своих поисков и попыток вернуться она не прекращала: каждое утро и каждый вечер, убедившись, что находится в одиночестве, Дин пыталась настроиться на Тина. Тщетно, в ее сознании путались два образа — гордого красавчика, наследника рода тон Аирос, цедящего злые слова, и верного друга Тина, который долгое время был ее спутником и помогал во всем, не требуя ничего взамен. И даже осознание, что это один и тот же человек, смотревший на нее сквозь зеркальную преграду глазами, полными тоски и надежды, не помогало.
И лишь однажды утром Дин показалось, что она уловила что-то смутно знакомое — именно по ощущениям, потому что в зеркале она ничего толком не увидела, осталось лишь впечатление, что мир по ту сторону пребывает в движении. И все это исчезло слишком быстро, прежде чем Дин удалось понять, что это было. Осталась лишь волна беспокойства, которую она уловила каким-то образом через зеркало. И эта волна нашла отклик в ее душе.
Снедаемая тревогой, Дин едва дождалась вечера, выпроводила настырных горничных, которые никак не оставляли ее в покое, села перед зеркалом и прислушалась к своим ощущениям. Ей казалось, она уже начала различать, когда за ней кто-то наблюдает. Сейчас она была почти уверена, что не чувствует чужого внимания.
Выдохнула, сосредоточилась и попыталась поймать то ощущение, которое уловила утром. Получилось не сразу — просто не удавалось отключиться от окружающей действительности, а именно это было важно. А потом вдруг — как провал в темноту.
Дин не сразу поняла, что темнота в зазеркальном мире не абсолютна, там просто царила ночь. Но в окно той комнаты, в которую она смотрела через зеркало, проникал лунный свет, и через несколько мгновений Дин смогла рассмотреть во мраке сначала смутные очертания предметов, а потом — словно ей удалось приблизить изображение — и подробности: спящего мужчину, разметавшиеся по подушке длинные каштановые волосы, мерно вздымающуюся грудь… Сама же она почти перестала дышать, осознав, кого именно видит.
— Тин, — шепнула. — Ти-и-ин…
Конечно, он не мог ее слышать.
Спохватилась, усмехнулась нервно, а потом собралась с духом и шагнула в зеркало. Попыталась. И ткнулась лбом в стекло, которое, впрочем, не показалось ей твердым, скорее упругим. Ей даже почудилось, что она увязла в этой преграде, запуталась… Дин запаниковала и шарахнулась обратно…
А через несколько минут двери в ее покои распахнулись и на пороге появилась ее величество в сопровождении верной фрейлины Риевы и двух гвардейцев. Сердце глухо ухнуло в груди и замерло на мгновение. Дин окинула взглядом визитеров. На фоне каменных, ничего не выражающих физиономий гвардейцев лица королевы и ее придворной дамы смотрелись разительным контрастом: если в улыбке Риевы сквозило злорадство, которое та даже не пыталась скрыть, то правительница пылала обидой, которую не преминула высказать:
— Ты обманула меня!
— Да? — растерялась Дин.
— Ты сказала, тебя никто и ничто не держит во внешнем мире, но ты рвалась сегодня туда, я почувствовала. Да-да, я всегда знаю, если кто-то пытается покинуть Предел!
'Если кто-то пытается, — отметила машинально Дин, — это значит, такие попытки время от времени случаются. Вряд ли это только обо мне и моей предшественнице более чем столетней давности'.
Спорить было бессмысленно, и Дин поежилась, ожидая, что последует дальше. Честно признаться, она не могла себе представить, чем чревато ее 'преступление'. Все-таки, в отличие от предшественницы, в покои королевы она не забиралась, и обвинить ее в нападении было бы затруднительно. Хотя при желании, конечно, и не такое возможно.
— Я не знаю, что мне с тобой делать! — сердито заявила ее величество. — Но ты заслужила наказание. Я поразмыслю, каким оно должно быть, а пока… мне придется запереть тебя тут, в этих комнатах, — Дин уже почти вздохнула с облегчением — все же наказание оказалось не таким уж суровым, однако ее королева продолжила: — И зеркала, конечно, запечатаю, чтобы ты не могла повторить свою разрушительную попытку.
Вот после этих слов Дин пробрал озноб.
Между тем, правительница подошла к ближайшему зеркалу, украшавшему гостиную, прикоснулась к нему ладонью, а потом сжала пальцы, словно собирая что-то со стеклянной поверхности и сминая в ком. И все это — с расслабленным лицом и полуприкрытыми глазами. Казалось, королева получает удовольствие от своих действий. Точно так же Мирэя обошла остальные зеркала гостевых покоев. Без печати осталось только маленькое зеркальце, лежавшее на ночном столике. На него королева бросила лишь беглый взгляд, едва заметно улыбнувшись.
Дин оценила ее реакцию: выбраться через это зеркальце преступница не смогла бы при всем желании, разве что полюбоваться с тоской на то место, куда хочется попасть…
Первые дни своего заключения Дин провела в растерянности. Не было ни страха, ни чувства безысходности, просто оказалось, что за время пребывания во дворце она привыкла, что у нее почти все время есть какое-то занятие, и вдруг оказалась не у дел. Она слонялась неприкаянно по комнатам или мусолила единственную книгу, которая у нее была, — тот самый сборник сказок, выучив его почти наизусть. Что, впрочем, не делало истории менее захватывающими.
А потом на смену скуке пришло беспокойство. Никто к ней не приходил — ни учитель, ни королева, ни ее верная придворная дама. Только горничные в сопровождении гвардейцев приносили еду и тут же исчезали, не вступая в беседы. То ли королева намеренно мучила ее неизвестностью, то ли просто не знала, что с ней делать.
Так что, проснувшись ночью в тревоге, Дин ничуть не удивилась. Повертелась немного в кровати и, не дождавшись сна, взяла в руки зеркало — то самое, единственное, не отмеченное королевской печатью, — и попыталась пробиться во внешний мир, снова настраиваясь на Тина.
