— Это правда, — вклинилась Дин.

— Да, — признал Сертин, — одаренных среди нас становится все меньше. Раньше было величайшей редкостью, если в семье рождался ребенок без дара, теперь же… Впрочем, все равно никто не помнит, как это было раньше… А еще Сенара предсказала, что 'предел Пределу' положит та, что придет сюда, оставив сердце свое во внешнем мире, и принесет свой дар, что сродни дару самой Сенары. Она будет стремиться к воссоединению со своим сердцем, и когда у нее это получится, 'узлы развяжутся и не будет больше пределов, потому что пути бесконечны'.

— Значит, дар сродни ее дару — это дар предвидения? И у меня его быть не может, потому что мой дар — противоположный?

Учитель кивнул:

— У нас говорят, что в будущее смотрят мечтатели, а в прошлое — исследователи. И еще ни разу не рождался носитель сразу двух этих даров.

Дин посидела немного в задумчивости, пытаясь переварить свалившуюся на нее информацию, потом подняла взгляд на наставника и решительно заявила:

— Я все равно буду пробовать отсюда выбраться.

— Я в этом не сомневался, — кивнул учитель. — Но все-таки постарайся быть осторожной и не привлекать внимания к своим попыткам… и к своим желаниям.

— Не волнуйтесь, — усмехнулась Дин, — в покои королевы я не полезу.

— Я не только об этом. За тобой постоянно присматривают. Горничные докладывают не только о каждом шаге, но и о каждом вздохе…

— Королеве?

— Нет, королева не может демонстрировать столь явный интерес к чужачке. Для таких дел у нее есть верная Риева. Она же наблюдает за тобой через зеркала. А ты пока не умеешь чувствовать такое наблюдение.

— Что, неужели постоянно наблюдает?

— Нет, конечно, но может заглянуть в любой момент. В том числе и сюда. А поскольку внимание ее будет нацелено на тебя, я не почувствую.

— Поэтому вы закрыли зеркало?

— Верно. Но не стоит этим злоупотреблять. Если королева все еще… питает ко мне какие-то чувства, то Риева не испытывает ничего, кроме ревности и подозрительности. Я ей не нравлюсь.

— Вот как? — заинтересовалась Дин.

— Да, я когда-то отказался ее учить, поскольку никакими особыми дарами она не обладает… В общем, будь внимательна и осторожна. И если додумаешься до чего-нибудь, не рассказывай никому.

— Даже вам?

— Даже мне.

Дин и не собиралась.

Глава 8. Зеркальный поиск

Тин

Тин захлопнул папку с записями к своей лекции и уставился на аудиторию в ожидании реакции. Записи, кстати, так и не пригодились — речь, вопреки опасениям, лилась свободно, ни разу не пришлось потерять мысль или задуматься, подбирая подходящее слово. Да и неудивительно — позади были выступления сначала перед научной группой, потом перед всем ученым советом, а до того — несколько тяжелых операций, на которых Тин ассистировал целителям столичной лечебницы, осмысление опыта, попытки увязать его с уже уложившимися в голове знаниями… Новые идеи, новые теории, горячие споры. И в итоге — нынешнее выступление перед студентами — преимущественно целителями, но и многие стихийники заинтересовались темой. А завтра — летние каникулы. Два месяца до осени. Два месяца до истечения того срока, который закон оставляет на спасение его брака…

Аудитория напряженно молчала, а потом словно взорвалась — эмоциональными выкриками, вопросами, восторгами и протестами. Тин выдохнул с облегчением — именно на такую реакцию он и надеялся — зацепить за живое, заставить думать, сомневаться, искать собственные ответы. И у них будет время подумать.

А вот его собственное время кажется истончившейся тягучей нитью, которая грозит вот-вот оборваться. Конечно, он не бездействовал, от корки до корки прочитал то немногое, что магистр Видар нашел для него в библиотечных хранилищах. Увы, никаких конкретных ответов он не нашел, лишь расплывчатые намеки, позволявшие ему надеяться, что он на правильном пути, что обретение и осознание самого себя поможет ему стать чем-то вроде якоря для Дин. Вот только этого может оказаться недостаточно — хотя бы потому, что он не может все время находиться там, где есть зеркала. В собственном доме — да, там он велел повесить и расставить большие зеркала во всех комнатах. Даже в рабочем кабинете. Но в мастерской, к примеру, или в учебной аудитории зеркала неуместны. Да и вообще — мало ли куда его занесет, когда жена надумает вернуться.

— Нужен еще какой-нибудь якорь, — озвучил его собственные мысли библиотекарь, — что-то значимое для нее.

И только тогда Тин вспомнил о цветах.

Часть он посадил в городском особняке, но мучился сомнениями — Дин никогда здесь не была, даже не видела этого дома, с чего бы ей стремиться именно сюда? Значит…

Работа в мастерской вышла на ту стадию, на которой в его личном присутствии уже не было никакой необходимости, зато дед не уставал напоминать, что неплохо было бы посетить имение, пообщаться не наспех, а обстоятельно.

Тин желал видеть деда, но и опасался — казалось, возвращение в имение вернет его самого в детское, зависимое состояние, лишит права на самостоятельные решения. Понимал, что страх этот сам по себе детский… И все равно боялся! Однако было кое-что сильнее страха…

Путь он выбрал тот самый, который привел его в столицу минувшей осенью, разве что не ломился черз лес, а двигался по проезжим дорогам, потому что в этот раз предпочел путешествовать верхом — лишь ради того, чтобы не оставаться надолго там, где нет зеркал. Впрочем, одно зеркальце, в две ладони размером, он все-таки прихватил с собой, и, останавливаясь на ночлег, в деревенском ли доме или под открытым небом, ставил напротив лица. Нет, он знал, что перейти через крохотное зеркало Дин к нему не сможет, вычитал в тех книгах, которые нашел для него магистр Видар, но хотя бы увидеть… В конце концов он даже днем перестал убирать его в чресседельные сумки, так и ехал, не выпуская из рук. Пусть это одержимость, пусть безумие, но лучше так, чем упустить возможность и… никогда не узнать об этом.

К избушке лесного хозяина он свернул без всякой надежды, а потому и не слишком разочаровался, не обнаружив ее там, где она когда-то стояла. Что ж, если такое могущественное существо не хочет с кем-то встречаться, никто его и не заставит. Тин лишь вздохнул обреченно, а потом честно признался самому себе, что… он справляется. Ему не нужна сейчас помощь. Да, он не отказался бы от совета, но если не получится, то вполне способен обойтись своим умом и своими силами. Пусть интуитивно, а не с твердым знанием, но обойдется.

А в родной дом он входил напряженным и старательно отгонял сожаление, что путешествие оказалось таким коротким.

Как ни странно, советник не спешил побеседовать с внуком наедине на животрепещущие темы, и Тин был благодарен ему за отсрочку, за возможность собраться с мыслями. Впрочем, всерьез подготовиться к разговору с дедом все равно не получилось бы, Тин просто не знал, чего захочет советник, будет ли требовать от внука того, с чем тот не согласен.

Впрочем, нашлось дело и поважнее, чем гонять в голове всяческие мысли и предположения: наследник советника тон Аироса сажал цветы. Из оставшихся полутора дюжин он отобрал шесть колыбелек, велел садовнику принести просторный горшок с землей и водрузить на подоконнике в спальне. Однако к дальнейшему процессу Тин садовника не подпустил, заявив, что справится сам.

Да и то, кто кроме него мог помнить, как им вдвоем было хорошо в этой спальне… жаль, недолго, пока один идиот не дал волю своему поганому языку… Кто еще мог напитать воду для первого полива кровью и магией, вспоминая их самые чудесные моменты вдвоем — не только здесь? Кто видел, как кудрявый подросток с наслаждением вдыхает аромат цветов на поляне у озера и шепчет, улыбаясь, что они пахнут счастьем? Кто с трепетом наблюдал, как этот мальчишка преображается по другую сторону зеркального стекла, превращаясь в его… любимую?

Это были ее цветы, это для нее они пахли счастьем. И… теперь это были его цветы. Пока еще там, в земле, но совсем скоро, в считаные дни проклюнутся зеленые росточки, а там и до цветов недалеко. Хрупких голубых цветов с ароматом счастья, еще одного тонкого звена, которое связывает их двоих, оказавшихся по разные стороны зеркала.