Брат, которому отец прочил карьеру по дипломатической линии, учил фирнис три года, и Дин, конечно, упорно торчала в классной комнате во время занятий, но слова чужого языка хоть и откладывались в детской голове достаточно легко, со временем забывались за недостатком применения. И все-таки Дин обнаружила, что понимает она довольно многое, пусть и не все. А вот говорить удавалось с трудом, и после нескольких попыток Дин, пристыженная, замолчала, чтобы не позорить своим косноязычием старшего друга.

И в городе молчала, и в дороге первые два дня. Да у нее и не было желания ни с кем общаться: памятуя о неприятном приключении на корабле, Дин старалась держаться поближе к Тину, хотя сын караванщика — смуглый, с непокорной черной челкой, которая козырьком торчала надо лбом, мальчишка — старательно строил ей заговорщицкие рожи в надежде на приятную компанию в дороге.

Дин, признаться, эта компания не слишком интересовала. Ну правда, о чем она может говорить с мальчишкой-подростком? Даром, что сама выглядит почти таким же. Но мальчишка оказался довольно настойчив — быстро расправляясь со своими нехитрыми обязанностями, сын караванщика раз за разом возвращался к Дин и крутился где-нибудь поблизости или просто усаживался на соседнюю подводу и глазел.

Вот и в момент нападения парнишка оказался ближе всех, и Тин, мгновенно сориентировавшийся в ситуации, подтолкнул Дин в его сторону. И правильно сделал: сын караванщика, к разбойничьим набегам не то чтобы привычный, но, по меньшей мере, представлявший, чего ожидать, прятаться умел ловко, но при этом и за развитием ситуации следить не забывал, да и вмешивался в нее своевременно и толково.

Дин, одним глазком поглядывая, как рубится Тин, все же отводила взгляд, когда крови и иных неприятных подробностей становилось слишком много. Мальчишка тем временем извлек из-за пазухи короткую трубку из высушенного полого стебля какого-то растения и коробочку, в которой оказались иглы-шипы. А потом ловко, высовываясь на считаные мгновения из-за мешков, за которыми прятался, принялся отстреливать наиболее опасных разбойников. Дин только рот открыла от изумления. Мальчишка хитро улыбнулся, заметив ее реакцию и подмигнул. И тут же снова поднес трубку ко рту, чтобы вывести из строя противника Тина. Над сказать, вовремя: похоже, Тин как раз начинал уставать и на рукаве его расплывалось кровавое пятно.

К счастью, бой длился недолго. По крайней мере, не настолько долго, чтобы Дин успела по-настоящему испугаться и сойти с ума от беспокойства за старшего друга. Просто вдруг раз — и оказалось, что нападать больше некому: часть разбойников полегла в бою, остальные, поняв, что такой противник им не по зубам, слаженно отступили.

Осознав, что опасность позади, девушка бросилась к Тину:

— Как ты?

— Да ничего страшного, — чуть кривовато улыбнулся парень, — царапина.

— Ну-ка дай посмотреть!

Рана и впрямь оказалась неглубокой, но Дин все равно промыла ее, намазала исцеляющим бальзамом и перевязала — не слишком искусно, но уж как получилось. Раньше ей не приходилось оказывать раненым первую помощь.

Пока она обрабатывала рану, сын караванщика, уже сбегавший куда-то вперед, в головную часть каравана, вернулся и снова крутился рядом, а потом и вовсе подошел вплотную, ткнул пальцем в баночку с мазью и спросил:

— Это волшебная, да? Из-за моря, да?

— Ага, — рассеянно отозвалась Дин.

— Можно мне? Там отец ранен.

Дин покосилась на Тина и, дождавшись от него едва заметного кивка, протянула бальзам мальчишке. Тот пискнул радостно, схватил баночку и снова исчез где-то впереди.

— Это не опасно? — спросила Дин. — Ну, в смысле, что бальзам с магической составляющей. У них же тут к магии относятся… странно.

— Нормально. Лекарства магические здесь тоже продаются, правда, стоят безумных денег, ну так это и неудивительно: их как раз из-за моря и возят. Простым людям такое лечение обычно не по карману, им приходится довольствоваться обычными средствами, без магии. Считай, ты сейчас нашел преданного друга в лице этого мальчишки.

— Да он и прежде вроде как против дружбы со мной особо не возражал. Даже наоборот, — хмыкнула Дин.

Однако, когда мальчик вернулся, с благодарностью протянув Дин баночку с бальзамом, она решила, что именно сейчас пообщаться было бы весьма интересно, поскольку у нее назрел вопрос. Поэтому на приглашающий жест ответила согласием.

Караван, отойдя на разумное расстояние от места битвы, остановился на привал: засуетился народ вокруг костров, поднялись в небо первые робкие струйки дыма, пополз по округе запах наваристой похлебки. Тин, который в первые дни путешествия, как показалось девушке, с трудом гасил порывы воспользоваться привычным способом обретения удобств, в этот раз никак не среагировал на то, что костры разгораются без его участия, откинулся на мешки и погрузился в дрему.

Дин с новым приятелем села в сторонке и приступила к допросу:

— А что это у тебя за штука была, из которой ты стрелял? — получилось немного коряво, но в целом вполне понятно.

— А! — парнишка ухмыльнулся, — это мой хтынь. Никогда такого не видел?

— Не-а.

— Хочешь, подарю? У меня запасной есть, я их сам сделал. И шипов еще много.

— А я сумею?..

— Научу. Это совсем просто. Вот смотри, — мальчишка извлек из-за пазухи на этот раз сразу две трубки и одну протянул Дин, — шип вводишь сюда… только слишком далеко не заталкивай. Да ты не бойся, этот чистый. Стал бы я новичку с ядом давать!

— Так ты их ядом мажешь?

— Ну да — какие ядом, а какие просто снотворным зельем сильным. Для охоты яд не годится — не будешь же птицу отравленную есть. А тебе я потом разные подарю, какие захочешь.

— Нет-нет, — поспешно отказалась Дин, — мне только снотворные давай. А то вдруг с перепугу убью кого не надо.

Мальчишка заржал:

— Да ты сперва стрелять-то научись. Тут, конечно, особо метко целиться не надо — что яд, что снотворное свое дело сделают, даже если просто в руку или ногу попадешь. Правда, конечно, ежели в корпус, то быстрее подействует, а если в шею — совсем здорово. Но вот если на человеке одежда плотная очень, то лучше в оголенные части тела метить.

Неожиданно для себя Дин увлеклась новым искусством, и к концу стоянки научилась худо-бедно попадать в борт подводы и решила, что на следующем привале постарается выбрать более трудную цель.

Лекши — так звали сына караванщика — оказался терпеливым учителем, не раздражался, когда приходилось несколько раз объяснять и показывать одно и то же, и искренне радовался успехам ученика. Своего нового друга он сразу зачислил в младшие и отнесся снисходительно-покровительственно, но Дин и не возражала — ее это вполне устраивало.

Тин

Прежде Тин и не подозревал, насколько прочно въелась магия в его привычки. Полагал, отказаться от нее на какое-то время совсем несложно. Но не тут-то было! Всего несколько дней — а сколько раз он сдерживал себя в самый последний момент, когда уже пальцы сами собой складывались в заученном жесте, чтобы разжечь костер или почистить запылившуюся одежду. И неожиданно то, что давно уже не представляло никакой сложности, обернулось не то чтобы проблемами, но непривычными хлопотами и суетой. Нет, он не боялся лишней работы, но опасался выдать себя неосознанно.

Все изменилось после нападения разбойников: с трудом удержавшись в последний момент, чтобы не запустить в чью-то мерзкую рожу огненным шаром, Тин принял боевую стойку, выработанную многолетними тренировками, сделал первый выпад и неожиданно ощутил небывалую легкость. Впервые в жизни он осознал, что слова наставника о том, что меч есть продолжение руки воина, — не метафора и не иносказания, а самая что ни на есть простейшая истина. Которую, впрочем, не поймешь, пока не вступишь в свой первый — настоящий, а не учебный — бой.

Вскоре, правда, легкость сменилась усталостью, да и ранение не способствовало тому, чтобы чувствовать себя всесильным. Хорошо еще, что закончилось все достаточно быстро. Но главное, он успел понять для себя очень важное: что вполне способен обойтись без магии даже в критической ситуации, а не только в быту.