Это случилось тогда, когда войны раздирали Лакит куда чаще, чем теперь. Ни одно поколение киттов не могло надеяться, что его минет суровая доля воевать. Ни один мужчина не мог помыслить, что умрет в собственной постели, а не на поле боя. Война была правилом, а не исключением. И когда в схватке с врагом погиб Надорр, это не обрадовало, но никого и не удивило. Как полагается, его с великими почестями похоронили и жизнь на этом не остановилась. Одно было плохо - наследника Надорр не оставил. Его молодая вдова была из королевского рода, а значит, могла продолжать родовую кровь, могла выйти замуж во второй раз, дать Лакиту нового Надорра. Не прошло и нескольких недель после похорон, как в Шел стали съезжаться мужчины, решившие, что они достойны стать этим новым Надорром. Молодые, старые, знатные и даже простолюдины, они заявляли о своих правах и требовали от вдовы поскорее избрать себе мужа. Они забыли о войне, о том, что враг стоит у ворот их дома, о том, что Лакит ждет их на поле боя. Они обо всем забыли, кроме своей жажды власти и вожделения к красивой женщине. Они все презрели, кроме стремления удовлетворить собственные желания. Надорра поначалу медлила - она была растеряна, напугана и удивлена, ведь ее муж только покинул ее и боль утраты все еще туманила ее душу, но увидев, как забыв долг и честь, крепкие и сильные воины проводят время в бесконечных перепалках и склоках, объедаются и напиваются, пока другие умирают в сражениях, Надорра исполнилась гнева и презрения. Хотите, чтобы я избирала? Хорошо, пусть победит сильнейший. В холодной и расчетливой ярости она приказала устроить турниры, поединки до смерти. Через своих слуг и служанок она распаляла ненависть женихов друг к другу, превратив их в диких зверей, пожирающих один одного. И в конце концов не осталось никого. Они убили друг друга, а тех, кто пытался убежать от этой участи, добили слуги. Страшно и жестоко закончилось то сватовство. В разгар войны Лакит лишился цвета своего воинства, лучших мечников и стрелков, умелых полководцев. Именно в память о тех днях на военных Советах Меча, павшие и находящиеся далеко незримо присутствуют здесь и сейчас в виде этих шаров, - я неторопливо повернулась, рукой указывая на сосуд в руках Верховного архонта. Взгляд Бавара был понимающим, спокойным и чуть сочувствующим. Я устало улыбнулась, - Мы никогда не должны забывать об этом. В годину беды нужно забыть о личном. Вожделение, амбиции, жажда власти, желания мести и сведения счетов между нами - все должно уйти, оставив одно - ненависть к врагу. Нужно забыть о распрях и разногласиях. Нужно помнить только о долге.
Мой взгляд медленно скользнул по собравшимся. Одни лица суровы, на других - тщательно скрываемые раздражение. Дорры и илары терпеливо ждут и не понимают, что мои слова - не просто разглагольствования о долге и чести, о временах мирных и военных. И только один человек, кажется, начал догадываться о том, что я сейчас скажу. Темные глаза Нор-Аднона засверкали от едва сдерживаемого гнева, а костяшки пальцев, с силой впившихся в столешницу, побелели. У него задергалась левая щека. Он мог бы остановить меня, но тем самым только навредив себе. И он молчал, пытаясь справиться с неизбежным.
- Но у той легенды есть и другое продолжение, - я не торопилась, смакуя каждое слово: пока все не будет сказано, ни один из присутствующих не посмеет прервать меня, иначе я просто выдворю его вон, - Когда Надорра утолила свой гнев на алчных и неразумных женихов, она поняла, что поступила так же, как они. Гнев, отвращение, презрение - ею владели столь же сильные чувства, как и у претендующих на ее руку и трон Лакита мужчин. Не здравый смысл, не долг, а именно чувства. Разве может поступить она правильно, если воля ее шатается под действием гнева? Разве может она защитить свою честь, если бесчестие других застит ей глаза? Нет. Тогда она не стала надеяться на себя, она отдала себя на милость Создателя. И ей было предсказано: корона Ла-Китты достанется тому, кто омоет свои руки во вражьей крови, исходящей из сердца. Прошло немало времени, но это случилось. Надорром стал никому не известный храбрый и доблестный юноша, не помышлявший о величии. В бою он пробил копьем сердце вражеского короля и тем самым исполнил пророчество. Из того брачного союза родился Инас Великий, величайший воин и величайший герой. Я, истинная Оливия Каскор, далекий потомок Надорры Фармати, тоже женщина, слабая женщина, способная поддаться страху и ненависти, жалости и отвращению. Моя ошибка может дорого стоить Лакиту и я не могу взять на себя такую большую ответственность. Я прошу покровительства беспристрастного и великого Создателя.
Если впереди на мосту никак не могут разъехаться две телеги, ибо каждый считает себя вправе ехать первым, найди лодку и переплыви реку - и твое время не будет потеряно зря. Если мостом раздора киттов стала Надорра - лиши ее привилегий, тогда и делить будет нечего.
Вздох удивления прокатился по залу, и только Верховный архонт остался спокойным и невозмутимым. Он неторопливо передал сосуд с шарами служке, взял из его рук сложенный в аккуратную стопку серый балахон и протянул мне.
- Храм принимает твое служение, женщина из рода Каскоров. Отныне и до тех пор, как то угодно будет Создателю, ты не Надорра, а послушница Храма. Трон вернется к тебе со смертью Эльяса Ренейдского, прозванного Горностаем. Волею Покровителя, Храм становится местоблюстителем трона Лакита, пока не исполнится закон и пророчество. Я сказал.
- Постойте, - в неверящей, оглушительной тишине голос Андрана Нор-Скалита прозвучал жалобно и робко, - А кто поручится, что она есть она? То есть, Надорра, я хотел сказать...
- Я поручусь, благородный илар, если тебе не достаточно собственных глаз и ушей, - улыбнулся Бавар и в этом мягком движении губ только ленивый не увидел жесткость стальных канатов. Под снисходительно-отеческим взглядом Верховного архонта Андран Нор-Скалит стушевался, втянул голову в плечи и замолк.
Больше никто не рискнул препятствовать Божественному Провидению.
Звенящая, абсолютнейшая тишина сопровождала каждое мое движение. Расстегнуть застежку роскошного мехового плаща. Встать, чтобы плащ с тихим шелестом стек с меня вниз, на кресло. Повернуться к служке, смущенно отводящем глаза и почему-то краснеющем. Склониться перед ним, пока его неловкие пальцы встряхивают широкий и неуклюжий шерстяной балахон. Осторожно потянуть грубую ткань на себя, просовывая руки в широкие рукава. Балахон я натягивала поверх платья, усыпанного драгоценностями, и камни цеплялись за шерсть, мешая мне. Неторопливо убрать растрепавшиеся волосы и спрятать их под широкий капюшон. Повернуться. В полнейшей тишине. Будто передо мной не находятся полсотни человек. Словить печальный, но твердый взгляд Габора Нор-Нуаввы и взбешенный Нор-Аднона. Поклониться. Выйти.
Уже у дверей я не выдержала и обернулась. Бавар сделает все, как надо, в этом я не сомневалась. Он сумеет запрячь Нор-Нуавву, Нор-Кобба и Магистра-распорядителя в одну повозку, как бы им этого ни не хотелось. Он заставит несговорчивых нобилей назначить Верховным военным магистром не Имана Валлика, самоназначенного тибату Блистательных, и не Джонсана Киита, страстно ожидающего повышения, а Антония Нэстру, наместника военного магистра Армии Севера, пусть даже его армия разбита и остатки ее скидаются по горам, а сам Антоний все еще приходит в себя после тяжкого ранения - он сильный воин, он и не такое выдюжит. Ссылаясь на Создателя, Бавар сумеет то, чего мне не достичь в моем нынешнем положении.
Поправка: в положении, в котором я находилась всего несколько минут назад. Я ведь больше не Надорра.
* * *
Сквозь крошечные окошки струился серый тусклый свет ненастного дня, но он не разгонял полутьму, царящую в маленьком мрачном покое. Низкие своды, толстые каменные стены, серые одеяния храмовников... Единственным цветовым пятном была отороченная рыжим мехом темно-зеленая туника Габора Нор-Нуаввы, единственным проявлением жизни в четверых людях, находящихся здесь, было мое нервное метание из угла в угол.
