К вечеру мы доехали до горного озера, из которого в долину вытекало два ручья, а утром отправились в Панкар, небольшой городок, застрявший между двумя быстрыми водными потоками как жемчужина в створках раковины.
...Вблизи жемчужина оказалась грязным булыжником. Побеленные когда-то стены потрескались и осыпались, улицы заплыли чавкающей грязью и нечистотами - весенняя распутица превратила их в непролазное болото.
Я была здесь когда-то, лет пять назад, когда мы с отцом в окружении свиты и стражи возвращались из Сопренты. Тогда, жарким летним полднем узкие улочки и фонтаны дарили долгожданную прохладу, дома радовали цветами, а лавки - изобилием товара. Люди были приветливы, их любопытство было забавным, а улыбки - искренними.
А нынешний Панкар поверг меня в ужас. Город был разорен, он едва выживал. То здесь, то там виднелись следы пожаров, наспех заделанные крыши и стены - свидетельство жестокой осады - торчали бельмом на глазу, руки нищих то и дело цеплялись за мои ноги... Нынешних хозяев города, ренейдов, почти не было на улицах, но это не значило, что их здесь не было вообще, следы их присутствия являлись во всем - в мрачных, опущенных долу взглядах горожан, в изломанной и выброшенной на улицу домашней утвари, в едком шепотке за спиной... Панкар походил на смертельного больного, тело которого разъедала неизлечимая хворь. Мне трудно было смотреть на это, но я заставляла себя это делать - я должна была найти в себе силы стать такой же каменной и нечувствительной, как Паллад. По крайней мере хоть в этом его опыт был бесценен.
...Шема и Лион застряли у лавки оружейника, скептически перебирая ножи, хихикая и насмехаясь, Паллад без особого энтузиазма приценивался к кожаному кошелю, а я бесцельно бродила между лавками в задумчивости и тщательной скрываемой растерянности. Не раз и не два я представляла, что буду делать, когда попаду в Панкар. Я помнила его градоначальника - радушного невысокого китта со смешно торчащими ушами, запасом поговорок на каждый случай жизни и очень подходящим ему именем - Бабен. Его хорошенькая дочка, моя ровесница, до слез оробела, поднося моему отцу гостевой кубок с вином, а потом до конца вечера пряталась за дверью, не смея ни выйти, ни уйти. С места, где я сидела, мне хорошо были видны ее горевшие любопытством глаза...
Когда-то я надеялась, что они мне помогут.
А реальность оказалась куда хуже самых мрачных моих предположений. У несуразного господского дома на холме, построенного на останках древней крепости времен Ла-Китты, исчезла часть стены - голые каменные перекрытия торчали из-под камней как остов некоего гигантского зверя. Зато по верху башен левого крыла расхаживали ренейды - даже отсюда мне было видно, как меняется караул.
- Я здесь давно не была, - склонившись над горкой сморщенных прошлогодних яблок, пробормотала я, - Что там случилось?
Проследив за моим взглядом, маленькая сухонькая старушка с грустными собачьими глазами печально прошамкала:
- Э, милая, лучше и не спрашивай. Как изверги пришли, многих поубивали. Кого порезали, кого сожгли. А Бабена казнили... Вон там на площади и вздернули, что татя последнего.
- За что ж казнили? - отпрянула я, прикрывая рот рукой.
- Так дочку свою извергам отдавать не хотел. Девка-то она ладная...
- А она... Где она сейчас?
- Где сейчас? Да там же, где и он. С горя да стыда повесилась. Надругались над ней изверги, что сказать страшно. Так оно, бывает, милая. Дурные времена настали. Дурные да страшные... Да ты возьми яблочко-то, оно еще не совсем ссохлось...
Ноги шаг за шагом сами собой унесли меня - прочь, прочь, подальше, будто убежав от рассказчицы, я могла убежать и от рассказа. Вот она, правда, так готова ли я принять ее? Готова ли смотреть ей в лицо и не отворачиваться? Готова ли без отчаяния вспоминать хорошенькое личико дочки Бабена? Стыдно, но я даже не помню ее имени.
Я шла и шла, не глядя по сторонам, ничего не замечая и ни с кем не разговаривая, слезы застыли в моих глазах и норовили вот-вот вылиться...
- Госпожа, один человек сказал тебе идти, - из-под моей руки вынырнула светловолосая и порядком чумазая голова. Мальчишка бесцеремонно потянул меня за рукав, грязным пальцем тыча в узкий проулок впереди. Но не успела я и слова сказать, как крепкая рука впилась ему в плечо и предупредительно сжала. Мальчишка ойкнул и поднял вверх удивленные глаза. Впрочем, как и я.
- Кто просил госпожу придти? - спокойно спросил Паллад, нависая мрачной горой.
- Он велел передать это, если госпожа спросит, - испуганно вжав голову в плечи, паренек сунул в мою руку небольшой предмет. Я посмотрела вниз и едва удержалась, чтобы не вскрикнуть - на раскрытой ладони лежала маленькая камея из сердолика с изображением распахнувшего крылья сокола. Одна из двенадцати камей, украшавших обеденные кубки в Соколиной башне Шела.
- Идем, - тут же заторопилась я.
- Вы не боитесь, что это ловушка, леди? - приглушенно спросил Паллад, настороженно осматриваясь, - Кто-то мог узнать Вас и решил заманить туда, где шума поменьше.
- Если это ренейды, то им нет нужды искать местечко потише, - пробираясь между отвисшими животами двух старых орущих торговок, ответила я. Паллад скрипнул зубами и двинулся следом.
Мы вошли в узкий короткий переулок и это заставило Паллада потянуться за мечом, свернули на сравнительно тихую улочку... Мальчишка скользнул в полуоткрытую дверь на другой стороне домов, сверкнув яркой белозубой улыбкой, и приглашающе махнул рукой.
Паллад преградил мне дорогу:
- Вам обязательно самой лезть медведю в пасть?
Он стоял передо мной - внешне холодный и циничный, внутренне негодующий, не друг, не враг... никак. Зачем он вообще за мной пошел?
- Обязательно, - решительно кивнула я, проскальзывая между ним и стеной, - Надо же мне когда-нибудь начинать самой отвечать за свои поступки.
И замерла. По проходу между домами, по узкой улочке, пересекающей ту, на которой мы стояли, бренча латами, гогоча и уверенно впечатывая шаг в грязь, прошли два ренейда - самоуверенные ублюдки, хозяйничающие на моей земле, как в своей конюшне. Ублюдки. Ублюдки...
Ярость пульсировала в моей голове, туманя сознание. Мысли и чувства закипели, превратились в один яростный, неконтролируемый клубок... Я готова была сорваться с места и крушить, ломать, убивать... Наверное, со мной творилось что-то неладное, если желание убивать стало сильнее здравого смысла. Наверное, я сходила с ума.
Опустила голову, закрыла глаза, призывая спокойствие. Глубоко вздохнула. Мне нужно успокоится. Мне нужен якорь. Что-то, за что я могу зацепиться. На что могу опереться, чтобы остаться самой собой.
И моя рука, будто живя своей собственной жизнью, нашла чужую ладонь - теплую, шершавую, твердую, привыкшую ласкать и убивать... Осознав, что делаю, я отпрянула, подалась вперед, выхватывая руку, но чужие пальцы крепко обхватили мою ладонь, будто только того и дожидались. Паллад резко развернул меня к себе и в его глазах я увидела то, чего не хотела видеть - понимание. Не сочувствие, не жалость, не надменное превосходство более опытного человека, нет, просто понимание. Понимание того, что мне придется узнать о жизни очень многое из того, о чем я раньше в своей наивной простоте и не подозревала. Того, что это знание изменит и меня саму. Того, что путь будет труден, а он и хотел бы помочь... но подобный путь проходят в одиночку... Но если мне нужна его рука и поддержка - вот она, рядом.
Неверно то, что истина одна, она многолика, если ты познал одно из ее лиц, это не значит, что ты знаешь ее всю. Нельзя судить другого человека только по тому, что тебе известна часть правды. Но ты можешь попытаться его понять. Разве не это самое ценное, что может быть между людьми?
Я хотела бы понять Паллада, просто понять, просто соприкоснуться с ним краешком души. Только зачем нам оно, это понимание, если сейчас я войду в ту полуоткрытую дверь и мы расстанемся навсегда?
