— Ты нам не навредишь, — сказал Кен на японском. Красная рубашка поймал стюардессу. — Вы пришли только забрать.

— Поспоришь на ее шею, Вестник?

Кен оскалился, взглянул на меня. Нервничал, что его назвали Вестником при мне? У меня были проблемы важнее. У них был папа. В какую сторону двигался этот лифт? Цифры над дверями менялись. Нужно вниз. Я могла спуститься по лестнице быстрее, чем бежать наверх.

— Где лестница? — сказала я, отодвигаясь от стены со вспышкой адреналина.

— Поздно, — сказал Красная рубашка на английском с акцентом.

— Лестница!

Кен покачал головой.

— Как только они пропали из виду, они могли иллюзией превратиться в кого угодно. Этот парень — наш лучший шанс отыскать Хераи-сана.

Нападавший, лежащий на полу, вдруг исполнил прием акробата, вскочил как ниндзя или танцор хип-хопа. Он тряхнул руками и хрустнул костяшками.

— Без обид, девица, — Красная рубашка тряхнул стюардессой. — Но мы не позволим вам последовать за нами.

Мистер хип-хоп ниндзя вытащил дубинку из штанов. Кен пригнулся, раскинул руки в защитной стойке карате. Я бы фыркнула от сюрреализма, но вместо этого ударила ладонью по лбу.

Эскалатор! Может, я еще смогу догнать папу.

Приглушенный стук, Красная рубашка отбросил стюардессу к стене. Она издала сдавленный вопль. Это отвлекло Кена, и ниндзя ударил его палкой в живот.

— Назад. Дайте нам уйти, и никто не пострадает. Точнее, не пострадает сильнее, — сказал Красная рубашка, обходя Кена, чтобы тот не мог отпрянуть в сторону. Он почти насмехался. Гад.

Я пошла к эскалатору, но ниндзя возник передо мной с палкой наперевес.

— Мы задержим вас тут еще на пару минут, — сказал Красная рубашка за мной. Его нескладный английский ощущался как оскорбление.

Кен ударил его по ногам, но Красная рубашка отскочил, ударил Кена по паху в отместку.

— Ладно, — сказала я на английском. Не нужно было показывать им, как хорошо я говорила на японском. — Хватит его бить. Что вы делаете с моим отцом?

— Я не могу сказать тебе при рабе Совета, — сказал Красная рубашка. Он бесил. Его слова заставляли меня скалиться. Лифт снова звякнул.

— Если навредите моему папе, клянусь, я отыщу каждого и высосу сны так, что от вас останутся только пустые оболочки.

Двери лифта открылись, и стало видно растрепанного Кваскви, улыбающегося со своими белыми зубами, и папа был на его плече. Темные влажные пятна и синие перья покрывали лифт.

— Остынь. Не нужно пугать их, срываясь баку-берсерком. Акихито в безопасности.

Я бросилась в лифт, сунула ногу в дверь. Папа казался целым, хоть и оставался без сознания. Кен помог стюардессе встать. Ниндзя наступал со своей дубинкой.

— Ах-ах, — Кваскви погрозил ему пальцем. Он прижал ладонь под его ртом и подул. Поток синих перьев полетел в лицо парня. Он согнулся и закашлялся.

— Уходи, — прорычал Кен, как альфа-самец.

— Это не поможет, — сказала стюардесса на японском. Стала смелой, когда преимущество оказалось у нас. — Как только Мурасэ узнает, что вы пытались похитить баку…

Но двое нападавших поджали хвосты и побежали большими прыжками по эскалатору, когда она заговорила.

— Ты их узнала, — сказал Кен. Он склонился, шумно дыша, уперся руками в колени. Когда он выпрямился, он передал мне ручку от чемодана на колесиках.

Стюардесса мрачно сжала губы. Она кивнула на меня в стиле «не при безумной американке», поправляя юбку своей формы.

— Не надо даже пытаться меня благодарить за спасение твоего отца, — сказал Кваскви. Он толкнул отца ко мне. Я пошатнулась под его весом, пока Кваскви изображал официальный поклон.

— Спасибо, — сказала я.

Кваскви моргнул и сжал губы, не выпустив насмешку, которую подготовил. Он явно не ожидал прямой благодарности.

— Ты мог хотя бы забрать тележку? — сказала стюардесса. Она с презрением сдула синие перья с пиджака ее формы.

— Твои дружки тоже ее хотели, — сказал Кваскви. — Давайте уже идти. Я голоден.

Кен подошел ко мне и взял себе половину веса папы.

— Мы не можем просто пройти мимо рамок с мужчиной без сознания.

— Ты можешь сделать его невидимым? — сказал Кваскви.

— Нет, если мне придется его нести.

— Я поищу еще тележку, — сказала стюардесса.

— А если напавшие вернутся? — тихо спросила я. — Не ясно, сдались ли они.

— Я убедился, что тот парень сдался, — Кваскви потирал руки.

— Нам нужно доставить папу в безопасное место.

— В Японию пропускают строго, — сказал Кен. — Особенно после ТОРС и Зика.

Кваскви закатил глаза.

— О, Кузнечик, — сказал он. — Как мало веры. Следуй за мной.

— Ты же не… — начала говорить стюардесса.

— Вперед, — перебила я, потянула папу и Кена к вершине эскалатора. Принцесса Стюардесса уже надоела. — Двигайся, сомнения подождет, — мы спустили сумки и папу с эскалатора, следуя за Кваскви по бесконечным бежевым коридорам с надписями на английском, французском и кандзи.

Мы вышли в большой зал, разделенный веревками. Около шести человек из разных стран послушно стояли с одной стороны, с другой были двое или трое азиатов, дожидаясь своей очереди пройти к офицерам в форме за столами за пуленепробиваемым стеклом. Принцесса-стюардесса пошла к ряду для работников, оставив нас и не оглянувшись.

Вес папы поднялся с моего плеча. Кен хмуро указал на уставших людей.

— Иди туда. Японцы с этой стороны.

Папа приоткрыл глаза. Его взгляд был рассеянным, но он шел с Кеном.

Я и не думала, что мы тут разделимся. Странно было считать папу гражданином Японии.

Кваскви нырнул под веревками, пошел в начало очереди. Он улыбнулся в своем стиле.

— Зацените.

Он потянулся в потрепанную коричневую кожаную сумку курьера, которую сохранил в бою и бесконечных коридорах. Он взял что-то обеими руками. Он осторожно вытащил это, и стало видно большую сойку с серыми перьями и белым клювом.

Сойка моргнула и выгнула шею.

«Живая птица. Кваскви взял в самолет и к таможне живую птицу», — он склонился и шепнул что-то у головы сойки. Я взглянула на Кена, но они с папой тихо ждали за последним оставшимся пассажиром в очереди для граждан Японии. Мужчина с седыми волосами направлял иностранцев в моей очереди и посмотрел на Кваскви недовольно.

— То, что ты задумал, пора бы уже осуществить.

Кваскви тут же опустил руку, но сойка уже двигалась, летела под потолком среди флуоресцентных ламп к вершине ближайшего пуленепробиваемого барьера. Работница опешила при виде птицы.

Сойка закричала и полетела в лицо старика. Я икала от истерики.

«Это серьезно. Внимательнее».

Кваскви улыбнулся как гордый папа, и я зажала рот рукой, скрывая смех.

Теперь все работники в форме шли к старику в форме. Сойка сидела на его голове, прыгала, пока мужчины кричали указания, которые не совпадали. Иностранцы в очереди сбились в кучу.

Кен скользнул к столу, опустил перед женщиной два красных паспорта и придал папе вид, словно он стоит сам. Офицер привстала, желая помочь старику, но не могла оставить пост. Кен что-то сказал, и женщина села, быстро качая головой.

— Кваскви, — прошипела я.

Он присоединился к кругу, вопил советы на разных языках. Или кричал сойке — было сложно понять. Она клевала все руки, что тянулись к ней. От моего шипения он оглянулся. Я посмотрела на Кена и папу.

— Ты этого просила, — он высоко закашлял. Сойка выпятила грудь, а потом захлопала крыльями. Хор вздохов зазвучал, и работники застыли. Белый помет растекался по лбу старика, прямо на его толстые очки. В комнате раздался смех. Офицеры разбежались в стороны в поисках полотенец, и Кен с папой прошли мимо барьера возле женщины-офицера.

— Мы это сделали!

— Теперь у тебя два долга, — сказала Кваскви. Он снова кашлянул. Сойка улетела под потолком, добралась до эскалатора, ведущего к зоне багажа. Она нырнула между людьми на эскалаторе, вызывая испуганные вскрики.

Лучше бы Кваскви превратил меня в сойку. Еще пятнадцать минут офицеры спасали старика, усаживались на места и занимались очередью. Я прошла осмотр, оставила отпечаток, меня сфотографировали, и я вышла в фойе аэропорта, пропитанное дымом.