Дверь хлопнула так, что я невольно вздрогнула. Я прижала ладонь к грудной клетке и глубоко вздохнула. Пульс был сумасшедший, я чувствовала, как колотится сердце под ладонью.

Не прошло и десяти секунд, как дверь снова распахнулась – так сильно, что ручка ударилась о стену и наверняка оставила там вмятину. Отец вернулся в комнату и встал передо мной.

– Саттон об этом знает? – спросил он так тихо, что я едва расслышала.

Вопрос застал меня врасплох, и мне понадобилось несколько секунд, прежде чем я отрицательно помотала головой:

– Нет, я…

– Хорошо, – перебил меня отец. Он широкими шагами пересек комнату. Распахнул дверь гардеробной и вошел в ее тесное пространство. Оттуда донесся грохот.

Я скользнула к двери и уставилась на отца, который только что стащил со шкафа большой чемодан и уже взялся за дорожную сумку, которую с шумом швырнул рядом. Он пинком откинул крышку чемодана и стал запихивать в него мою одежду, без разбора срывая ее с плечиков и хватая с полок.

– Что ты делаешь?

Отец не реагировал. Словно обезумев, он хватал майки, блузки, брюки, нижнее белье, сумки и обувь. Волосы у него растрепались от беспорядочных резких движений, красные пятна на лице побагровели. Даже когда чемодан уже был полон, он не прекратил швырять мои вещи, и они валялись беспорядочной кучей поверх сумки и рядом на полу.

– Папа, да что ты делаешь? – воскликнула я и сделала шаг вперед, чтобы остановить этот беспредел. Я схватила его за руку, но он ее вырвал. Меня отшвырнуло назад, и я едва удержалась за косяк двери.

В этот момент в комнату ворвался Джеймс.

– Что здесь происходит? – крикнул он. Потом заметил отца в гардеробной, и глаза у него полезли на лоб.

– Папа, что ты делаешь? – спросил он.

Отец повернулся к нему и погрозил пальцем.

– Ты знал об этом? – спросил он.

Джеймс наморщил лоб:

– О чем?

– О чем я вообще спрашиваю? Конечно же, знал, – пробормотал отец себе под нос.

Пару мгновений он рассматривал хаос, учиненный собой же, потом принялся размашистыми движениями засовывать в дорожную сумку те вещи, что валялись на полу.

– Для чего ты укладываешь вещи, папа? – хрипло спросила я.

– Ты немедленно уедешь.

Мне стало дурно.

– Что? – выдохнула я.

Джеймс положил теплую ладонь мне на спину, давая понять, что он со мной, он рядом.

– Нам и так хватает грязных заголовков в газетах. Я не допущу, чтобы благополучие моего предприятия пострадало только из-за того, что ты глупа и позволила учителю себя обрюхатить! – Последние слова он прорычал.

Я придвинулась ближе к Джеймсу, и его ладонь напряглась на моей спине. Я буквально чувствовала, какого усилия воли ему стоило сдерживаться.

Голос брата звучал спокойно, когда он попытался заговорить с отцом:

– Ты не можешь делать вид, будто ничего не случилось.

Отец дергал молнию на сумке. В ней застрял кусочек одежды, и послышался неприятный треск разрываемой ткани. Я вздрогнула.

– Еще бы я не мог, – крякнул он и сильным рывком застегнул сумку. После этого он повернулся к чемодану. Следующую молнию он застегивал, упершись коленом в его крышку. – Поедешь к своей тетке. И немедленно. Никто не должен узнать о твоем… положении.

Я ахнула.

– Ч-что?

– Ты не можешь так поступить, – возмутился Джеймс.

Отец остановился и посмотрел на нас. Вид у него был почти гротескный: он стоял, упершись коленом в серебристый чемодан, тяжело дыша, с растрепанными волосами и в пропитанной пóтом рубашке.

– Я единственный, кто в этом доме еще в своем уме. Ты действительно считаешь, что я позволю тебе так… – он указал на мой живот, – и впредь подставлять семью? Ты хоть представляешь, какую тень это бросает на нашу репутацию? На репутацию «Бофорт»?

– Так вот что тебя волнует? – Голос Джеймса задрожал. – Только это?

– Разумеется. А что же еще?

– Вообще-то, тебя должна волновать твоя дочь, черт побери!

Отец фыркнул:

– Не будь таким наивным, Джеймс. – Его ледяной взгляд остановился на мне: – Тебе следовало лучше думать о своих приоритетах, Лидия. Такой ты никому не нужна.

Стены комнаты начали сужаться. Я качнулась в сторону Джеймса и крепко вцепилась в него.

– Ты не можешь отправить Лидию в ссылку и сделать вид, что ее не существует, – с негодованием заявил Джеймс. Я почувствовала, как дрожит его рука у меня на спине.

Отец встал и поставил чемодан вертикально. С покрасневшим лицом взял его за ручку, подхватил сумку и с этой ношей твердым шагом двинулся в нашу сторону.

Джеймс преградил ему путь.

– Отойди, Джеймс.

– Даже если ты отошлешь Лидию, самое позднее через пару месяцев правда всплывет на публику. Это ничего не изменит, ты только зря разрушишь нашу семью!

Прошла секунда. И тут отец выпустил сумку, занес руку и…

Моя реакция была инстинктивной.

Я бросилась вперед, загородив собой Джеймса. Удар отца пришелся на щеку и на ухо, он был таким сильным, что голова у меня дернулась и из глаз посыпались искры. В ухе зазвенело, звон становился все громче, я вдруг перестала чувствовать, где верх, где низ. Я потеряла равновесие и пыталась за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть. В тот момент, когда руки Джеймса подхватили меня, в глазах совсем потемнело.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулась. Секунды или минуты? Думаю, я лежу на полу. Громкие голоса проникают в уши и усиливают боль в голове. Пульсирующий стук в висках с каждой секундой учащается. Я пытаюсь открыть глаза.

Кто-то стоит возле меня на коленях. Джеймс. Он повторяет мое имя, и с каждым разом отчаяние в его голосе усиливается.

Я щурюсь, и постепенно окружающая обстановка приобретает четкие очертания. Я лежу у двери гардеробной. Джеймс умостил меня на своих коленях и гладил мне плечи. Глаза его распахнуты от страха, но увидев, что я пришла в себя, он с облегчением вздохнул. Рядом с нами стоит отец и смотрит на нас сверху вниз, все еще с чемоданом в руке. Может, мне только чудится это, но в его глазах мелькнуло облегчение. Правда, лишь на долю секунды, а в следующий момент он достал из кармана брюк телефон, нажал на кнопку и поднес его к уху.

Он смотрит мне в глаза и без всякого выражения в голосе говорит:

– Персиваль? Поднимитесь, пожалуйста, на второй этаж и отнесите в машину сумки моей дочери. Лидия сегодня же уезжает.

Потом он отвернулся от нас с Джеймсом, переступил через багаж и вышел из комнаты.

Мне казалось, будто кто-то сдавливает мое горло. Я осторожно провела пальцами по тому месту, куда он меня ударил, и больше не смогла сдерживать слезы.

– Все будет хорошо, – шептал Джеймс, крепко обнимая меня. – Не беспокойся. Мы все уладим.

Правда, мне кажется, что мой брат впервые в жизни не может защитить меня от того, что на нас надвигается.

– Что это за машина? – спросила я Рэна спустя несколько минут поездки по шоссе в сторону Пемвика, проведенных в молчании. Грустная музыка из колонок – единственное, что разбавляло тишину. Несколько минут назад, словно из ниоткуда, начался дождь, и я с минуты на минуту ждала, что хлипкие «дворники» того и гляди остановятся. Или отвалятся. С каждым движением они скрипели все громче. А Рэн, казалось, уже привык к этому звуку.

– В доме Фицджеральдов произошли некоторые… финансовые перестановки, – ответил он немного погодя. – И мне подарили Джорджа.

Я снова оглядела салон автомобиля. Он не походил ни на какого Джорджа. Если честно, он вообще не походил на что-либо, чему можно дать имя. Сиденья обиты коричневым кордом, местами выцветшим и впитавшим в себя запах сигар.

– Ты правда назвал свою машину Джорджем?

– Не я. Это… одна подруга. – Рэн повернул налево и стал возиться с радио, которое, по всей видимости, было единственной вещью в этом автомобиле моложе двадцати лет. Правда, у него был поврежден контакт, и Рэну приходилось что-то делать после каждого поворота, чтобы музыка продолжала играть.